– Я знаю, – отозвался Иисус. – А ты был лучшим из отцов, в земном понимании этого слова. С тобой – любовь твоего сына, она есть и пребудет, ибо любовь есть сущность нашего Небесного Отца, и таковой она останется навсегда, а потому и любящий, и любимый будут жить вечно.
Иосиф мало что понимал из сказанного сыном, а Иисус произносил некоторые слова по памяти, вспоминая тот момент, когда они возникли в его уме во дворике Храма, где солнце порученного ему великого дела ударило лучами из глубины Святая Святых: …ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; – доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его…
Отец мало что слышал из того, что произносил сын. Слабой рукой он коснулся одежд жены своей, которая, как он знал, стояла по правую сторону от его постели. Мария обхватила ладонь мужа своими ладонями и заплакала. Иисус, с сухими глазами, стоял по другую сторону постели и смотрел на отца. Иосиф умер перед рассветом, когда закричал первый петух. Его близкие ощущали смертельную усталость и тем не менее не только распорядились о похоронах, но еще со слабыми улыбками на изможденных лицах принимали соболезнования. С того момента Иисус и Мария некоторое время жили вдвоем.
Но недолго. Иисус время от времени смотрел на Марию, которая еще сохранила молодость и цветение красоты.
– Не думаешь ли ты еще раз вступить в брак?
– В обычный земной брак? С детьми не от Бога, а от земного мужчины?
– Все дети от Бога, мама. Мужчина – лишь инструмент Творца. Так пойдешь замуж?
– Если предложат, я подумаю. Может, соглашусь, а может, и нет. Все будет зависеть от настроения. Ты считаешь меня легкомысленной? Капризной?
– Думаю, женские капризы близки и понятны Богу. Говорят, что Господь создал Землю и отдал ее человеку, как раз повинуясь капризу.
В те дни Иисус частенько использовал это слово – «говорят». Он штудировал не только Книгу Моисея, Книгу Царств и Книгу Судей Израилевых. Мария знала, что ее сын неистово сражался с греческими и латинскими текстами, подолгу беседовал с заезжими греками и членами свит значительных людей из Иерусалима и даже Рима, которые приезжали к Ироду Антипатру. Знал он римских поэтов и даже одного поэта Древней Греции. И хотя языческие верования тоже интересовали Иисуса, им он не выказывал особой симпатии. Так, он внимательно изучал отрицавшую важность плоти аскетическую религию, возникшую в окрестностях Мертвого моря. Он изучил ее досконально, но сам отрицать важность плоти не стал. Плоть для человека крайне важна, сказал он.
– Ты спрашиваешь, не выйти ли мне замуж, – сказала как-то Мария. – А сам-то ты когда-нибудь женишься?
Иисус вспыхнул.
– Я думал об этом, – проговорил он. – А тебе не будет неприятно, если в доме – кроме тебя – будет еще одна женщина? Я, понятно, не имею в виду нашу старую Элисебу.
– Все зависит от женщины. Ты имеешь в виду какую-то конкретную девушку?
– Ту девушку из Каны.
– А, это та, которую зовут Дикла – финиковая пальма? Высокая молчаливая девушка?
– Это всего лишь прозвище. А зовут ее Сарой.
– Недоброе предзнаменование, скажу я тебе. Но тебя, наверное, интересуют больше дети, чем женская любовь, верно? Потому что… – Мария с трудом подыскивала слова. – Ты знаешь, как ты появился на свет, так? Ты веришь в это?
– Конечно, верю. А потому и говорю – у всех нас один отец, и если у меня будут дети, какой-то особой любви они не получат. Я же буду пастырем более обширного стада – всего Израиля.
– Ты говоришь как юноша, но не мужчина. Не знаю, стоит ли тебе жениться. Твой брат Иоанн и не думает о браке.
– У Иоанна другая цель. Он готовит пути, я же должен сказать и показать, куда они ведут. Правда, я и сам пока этого не знаю. Но должен узнать. А для этого я обязан изучить человеческую жизнь, и во всех ее проявлениях.
– То есть брак для тебя – обязанность, а не союз двух людей, основанный на привязанности. И стать отцом в браке для тебя – не главное?
Иисус покачал головой и сказал:
– Сколько раз я тебе говорил, что все мы произошли от нашего Небесного Отца!
– Мне не нравится твой тон, сын мой. Нельзя так говорить с матерью. Надеюсь, что нам, женщинам, ты все-таки отдашь право на материнство, и Небесный Отец не станет возражать, чтобы мы участвовали в этом плотью своей. Я не стану настаивать на том, чтобы сын мой мне выказывал какое-то особое уважение, хотя ты и мог бы это делать.
– Прости меня, мама, – произнес Иисус и поцеловал Марию.
– Так, значит, ты все-таки решил жениться? – спросила мать.
Иисус кивнул с самым серьезным видом, словно брак для него действительно был суровой обязанностью, а не воротами в то, что большинством людей считается счастьем и радостью.
Брак, должен я сообщить своим читателям, совершился в Кане Галилейской, а сама свадьба проходила в саду постоялого двора, который принадлежал Натану, отцу невесты. Саре исполнилось пятнадцать, и она на пять лет была моложе своего жениха. Хорошенькая, хотя, не в пример прочим девам Израиля, ростом высокая и стройная, она могла бы воспеваться в гимнах как пальма, в отличие от прочих юных израильтянок, для описания которых больше подошла бы метафора куста, хотя бы и горящего (никого не хочу обидеть). Ростом жених и невеста подходили друг другу, ибо Иисус был выше большинства сынов Галилеи – три с половиной локтя, а также отличался широкой грудью и развитыми мускулами. Хотя особо упоминать это здесь и не обязательно, но его успеху проповедника – в качестве телесной основы этого свойства – способствовал громкий голос, которым он пользовался во всей его мощи, когда нужно. Но, как правило, говорил он негромко, хотя, может быть, и излишне быстро – слова слетали с его уст так, словно он давно их продумал и теперь лишь озвучивал то, что уже укоренилось в его душе. Таким образом, жених и невеста, одетые просто, но чисто, были весьма милой парой; стоя в саду, они выслушивали тосты в свою честь и принимали поздравления, иногда сдобренные изрядной долей вполне добродушных непристойностей.
Случилось так, что одним из гостей на свадьбе (хотя ни семья жениха, ни семья невесты его не приглашали) оказался тот самый старик, которого Иисус спас от слепоты, использовав нехитрую магию внушения. В своих ритуальных тостах этот старик поведал гостям, среди которых был, естественно, и Натан, о том, насколько повезло Саре, что она выходит замуж именно за Иисуса, поскольку он хороший работник, умеет обращаться с деньгами, а кроме того, изумительно владеет искусством врачевания. Дальше – больше! Старик, разговорившись, принялся уверять гостей, что, помимо лекарского искусства, жених способен и на иные чудесные вещи: так, он сам видел, как Иисус зажег кучу деревянных стружек, просто-напросто призвав себе на помощь всю силу солнца, а от другого человека старик слышал, что молодой человек, возвращаясь как-то из мастерской под проливным дождем, добрался до дома совершенно сухим.
– Совершенно сухим, – повторил один из гостей. – Именно таким я себя сейчас и чувствую. Ну совершенно сухим! – И, обратившись к Натану, сказал: – Наполни-ка мой кубок, друг Натан! Ибо я испытываю жажду, и чтобы залить ее, нужно столько вина, сколько можно купить не меньше чем на десять сестерциев, как их называют римляне.
Не случайно говорят: сапожник без сапог, а потому ничего удивительного не было в том, что у Натана, хозяина постоялого двора, вино закончилось гораздо раньше, чем это предполагалось. Солнце стояло еще высоко, гости все прибывали (хотя некоторые из подходивших совсем не были приглашенными – так уж водится, что на свадьбу заходят и совсем случайные люди, которые семье невесты говорят, что они родственники жениха, а родственникам жениха – что они из семьи невесты), а бурдюки Натана уже опустели. Натан не рассчитал – новые бурдюки с вином должны были доставить на следующий день, а он думал, что на сегодня вина вполне должно хватить. Не будь он хозяином постоялого двора, он бы подстраховался, а так он просто понадеялся на свою деловую сметку – и прогорел. Поняв, что за столом вина уже нет, как нет его и в погребах Натана, один из гостей, страстный любитель выпить, воскликнул, указывая на Иисуса:
– А пусть-ка он покажет какой-нибудь из своих египетских фокусов. Пусть-ка превратит воду в вино!
– Да запросто! – сказал бывший слепой. – Бьюсь об заклад, что ему проще превратить воду в вино, чем нам – превратить вино обратно в воду!
Конечно, старичок-шутничок хотел прежде всего повеселить гостей своей грубоватой шуткой, и тауматургические способности жениха ему были не так интересны. И тем не менее кто-то из подвыпивших гостей, явно из зависти к молодому, красивому и умному жениху (очень часто, когда мы пребываем в состоянии подпития, наши самые убогие качества, которые обычно мы скрываем, выносит на поверхность – как выносит на поверхность воды дохлую рыбу или протухшее яйцо) принялся кричать:
– А ну-ка, счастливчик Иисус! Преврати-ка нам воду в вино!
– Что они там кричат? – спросил Иисус, наклонившись к матери.
Мария, не большая мастерица выпить, глупо улыбнулась сыну губами, влажными от только что пригубленного вина, и ответила:
– Хотят, чтобы ты совершил чудо – превратил воду в вино.
Иисус нахмурился.
– И кто им только сказал? Кто тут распространяет обо мне всякие истории?
– Наверное, догадываются, кто ты есть таков на самом деле.
В разговор вмешалась Сара:
– Я говорила отцу, что вина не хватит, а он не слушал.
– Ну что ж, – сказал Иисус. – Раз вина нет, то и праздник закончился. Можно расходиться по домам.
– Постой! – проговорила Мария. – Ты же можешь это сделать. Прошу тебя! Ради меня, сделай!
Иисус недоверчиво посмотрел на мать:
– Ты это серьезно? Ты что, хватила лишнего?
Тем временем компания молодых людей, которым вино давно и сильно ударило в голову, с веселым гоготом, ведро за ведром, принялась наполнять водой пустой бурдюк из-под вина.