– Сей есть сын мой возлюбленный, и в нем мое благоволение!
– Что? – переспросил Иоанн старика. – Что ты сказал?
– Я сказал, что все это длилось недолго.
И вот сошлись они – Иоанн и Иисус, приветливо улыбаясь друг другу.
– Мне надобно креститься от тебя, – покачал головой Иоанн, – а не тебе от меня.
– И тем не менее, – отозвался Иисус, – сделаем все, как должно. Начинай.
И Иоанн крестил его, а потом попытался встать перед Иисусом на колени, но вода была глубока, и у него почти ничего не вышло. Увидев это, Иисус быстро, но нежно обнял Иоанна, поднял его с колен, а затем отправился через реку на другой берег, туда, где лежали его сандалии.
Позади него какая-то старуха, глядя ему в спину, сказала, обращаясь к стоящему рядом с ней старику:
– Важный, видно, человек.
– Но он же не покаялся и не исповедовался, – сказал старик. – Ты заметила?
– Еще бы, – отозвалась старуха. – Так уж у них заведено. Важный господин.
Иоанн, кивнув, подозвал Филиппа и Андрея. Разбрызгивая воду ногами, они подбежали.
– Все начнется в Назарете, – сказал он. – Запомните – Назарет.
– Это он?
– Он вернется в Назарет. Там-то все и начнется.
– Мы должны последовать за ним?
– Вы увидите его в Назарете.
На следующий день Иоанн проповедовал на площади в небольшом поселке возле реки. И он сказал:
– Есть ли такая необходимость в водном крещении, спросите вы. И я отвечу – да, потому что тогда внутри нас свершается нечто, чего раньше никогда не было: душа ищет и находит то, что располагается вне каждого из нас, ибо есть в нас душа, но есть и дух, связующий души.
Тогда кто-то из небольшой толпы слушателей спросил:
– А Ирод-тетрарх уже принял крещение?
– Мое самое горячее желание состоит в том, чтобы он показал в этом пример своим подданным, – ответил Иоанн. – Но, увы, он погряз в грехе и, похоже, получает от этого удовольствие. Каждый день молю я Господа, чтобы он вразумил царя и наставил его на путь смирения и покаяния.
– Ты хочешь сказать, что он должен прогнать свою жену? – продолжал вопрошающий.
– Именно! Всем нам должно следовать закону Моисея.
– А нет ли признаков государственной измены в том, что ты говоришь?
– Единственной формой измены в мире духа является нарушение закона, данного нам Господом.
– А разве царь не стоит над законом?
– Вы слышали мои слова, – покачал головой Иоанн. – Ни один человек не может быть выше закона.
– Иоанн, сын Захарии, – сказал тогда его собеседник, – ты обязан пойти к царю со мной и моими двумя спутниками. Вот они.
И он показал на двоих завернувшихся в плащи людей, стоящих рядом с ним.
– Мы живем во дворце, и у нас есть приказ пригласить тебя к царю, чтобы ты поговорил с ним.
– Но благословенные воды Иордана, увы, не потекут в царский дворец, – сказал Иоанн. – Передайте Ироду, что Иоанн Предтеча ждет его, и когда царь придет к водам Иордана, покается и, будучи крещен, очистится от греха, светлая радость овладеет землей и небесами.
– У меня нет таких полномочий, – сказал человек и, сбросив плащ, оказался в кольчуге и с мечом, какие обычно носит городская охрана. Его спутники последовали примеру своего командира.
Большинство собравшихся, не питавших особой любви к властям, стали быстро расходиться.
– Если ты не пойдешь добровольно, – продолжал между тем офицер, – мы должны будем применить силу, хотя у нас приказ – не причинять тебе вреда. – Он откашлялся и провозгласил: – Ты обвиняешь царя нашего, Ирода Антипатра, в совершении преступлений, в коих он не может быть признан виновным по праву своего рождения и статуса, а потому…
– Ни слова более! – прервал говорящего Иоанн. – Все понятно: я арестован.
И солдаты увели его.
Но отвели они Иоанна не к царю, а в дворцовую тюрьму и поместили в глубокий каменный мешок, сырой и темный. Сверху мешка находился люк, прикрытый железной решеткой, приподняв которую солдаты сбросили пророка вниз, на скользкий и влажный пол, по которому тяжело прыгали жабы. Скупой свет проникал в камеру Иоанна лишь через эту решетку, которая была частью прохода, что вел из солдатских казарм на улицу. По нему постоянно ходили солдаты, грохоча сандалиями по крышке узилища пророка. Через люк Иоанну бросали хлеб и кости – трое охранников поднимали решетку, а четвертый швырял вниз еду через открывшуюся щель. Стражники были достаточно милосердны, спуская в темницу Иоанна кувшин с водой, привязав предварительно к его горлышку веревку, но часть воды, расплескиваясь, пропадала. Удовлетворять низшие телесные потребности Иоанну приходилось в дальнем конце своей темницы, где он забрасывал продукты жизнедеятельности соломой, пучки которой солдаты, если не забывали, сбрасывали вниз. Но, несмотря на тяготы заточения, Иоанн до самого конца не отказался от своей миссии. Снизу, из каменного мешка, доносился его громоподобный голос, достигавший и улицы, примыкавшей к казарме:
– Покайтесь! Креститесь Духом Святым. Уже явился в наш мир Христос – тот, чьей обуви я недостоин развязать ремень. Он очистит вас от прошлых и будущих грехов. Покайтесь, ибо грядет Царствие Небесное!
Последователи Иоанна, а также досужие любопытные, которые постоянно менялись у входа в казармы, целыми днями стояли и слушали пророка. И хотя охрана периодически разгоняла толпу, люди собирались вновь. Солдаты, сидящие в казарме, издевательски гоготали над словами пророка и пытались заглушить его проповедь либо звоном мечей, либо топотом пляски, которую они исполняли прямо на решетке, либо грязными солдатскими песнями, которые они пели нестройным хором, но голос пророка поднимался над этим шумом, оставаясь ясным и мощным. В самом дворце происходящего слышно не было, но Иродиада думала о том, что происходит, и днем и ночью.
– Чернь по-прежнему там, – говорила она Ироду. – Их все больше и больше, и солдаты не могут их прогнать. С ним пора кончать.
– Успокойся, жемчужина моего сердца! Скоро Иоанн окончательно охрипнет и замолчит. А ты, во имя всего святого, займи свою голову чем-нибудь другим. Например, вышивкой.
– Тогда я сама прикажу его казнить. Какой из тебя царь? Ты даже хуже своего брата, четверовластник!
– Послушай, любовь моя! – сказал Ирод ледяным тоном. – Приказы в этом дворце отдаю я, и только я. Иоанна я отпущу. Не сейчас, а потом, когда возникнет необходимость проявить царскую милость. На мой день рождения, например. Но Иоанн не будет убит. Тебе понятно, сокровище моей души?
– Мне понятно только то, что ты – глупец и слабак.
– О, до чего мне все это надоело! – пробормотал царь, вставая из-за стола, за которым он читал трактат Френозия о союзе и борьбе Плоти и Духа. Отложив пергамент, на котором остались следы его липких пальцев, Ирод подошел к Иродиаде и наотмашь нанес ей пощечину: – Вот тебе!
– Глупец, негодяй и трус! – прошипела царица и выбежала из зала.
– Добавь еще, что я не исполняю супружеских обязанностей, и вообще – импотент! – прокричал он ей вслед. – Идиотка!
Саломея, совсем еще юная девушка, которая нашла дворцовую жизнь (если только ей не удавалось отхлестать плеткой какого-нибудь нерадивого слугу) унылой и скучной, решила, привлеченная криками пророка, пробраться к его темнице и разведать, что там и как. Восхищенная, с широко раскрытыми глазами, она слушала, как пророк гудел из своего подземелья, призывая всех покаяться, ибо грядет тот, кто, сложив плевелы в связки, сожжет их.
Солдаты отговаривали Саломею приближаться к узилищу Иоанна.
– Держитесь от него подальше, ваше высочество, – говорили они. – Мы просим нас извинить, но лучше вам уйти, здесь вам не место. От него одни болезни и вши. Он грязный и голый, ваше высочество, и вам не пристало видеть такое.
– Голый?
– Ну да, олоферн болтается и все такое…
– Олоферн? Это тот, которому Юдифь голову отрезала?
– Ну да… То есть, точно, голова там есть, но это – не то… Одним словом, лучше бы вам не видеть, ваше высочество!
Это шуршащее шелковое одеяние, плотно облегающее тело, эта юбка, поднимающаяся чуть выше колена, эти, наконец, маленькие коленки и вся она – такая пухленькая аппетитная штучка! Ни один мужчина не… Но – нет! Она – царевна, и нужно сдерживаться. Хотя, как и всякая девушка, оформившаяся чуть раньше, чем нужно, она знала гораздо больше, чем казалось. Ее тело было более осведомлено, чем ее мозг, так сказать.
– Держитесь от него подальше, ваше высочество, вот вам наш совет…
Тем не менее время от времени, несмотря на предупреждения, Саломея ночью покидала свою спальню и направлялась к месту заточения пророка. Солдаты в этот поздний час уже не так пеклись о дисциплине, а большинство из них просто спало, да и сам пророк, забывшись беспокойным сном, лежал в глубине своей темницы. Хотя, сидя на решетке, укрывавшей каменный мешок, Саломея почти ничего не видела в тусклом свете коридорной лампы, она чувствовала скрытое волнение. А иногда она ложилась ничком на холодные ржавые прутья, и пророк, вдруг проснувшись, видел ее обтянутую шелком маленькую грудь, прижавшуюся к решетке, и все ее тело, распластанное так, словно она плыла в невидимой реке. Они молча смотрели друг на друга, ничего не говоря. Олоферн. Что они имели в виду?
В Назарете тем временем Иисус готовился к тому, чтобы начать свой главный труд. Как-то, возвращаясь из мастерской и чувствуя себя довольным оттого, что передал ее в надежные руки, способные обеспечить его матери достойный доход, он встретил Иоафама, который сказал:
– Такая замечательная мастерская, а ты оставляешь ее какой-то деревенщине. Я хорошо знаю его семью. Добра от него не жди.
– Но ты ведь присмотришь за ним, так?
– В оба глаза. Буду считать каждый завиток стружки. Его семейке нельзя доверять, а твоя мать – очень непрактичная женщина. Я же ее обсчитывал все эти годы, а она и не замечала!
– Ты на себя наговариваешь, Иоафам, – усмехнулся Иисус. – Я должен сделать то, что должен сделать.