– Иоанн тоже образован.
– Иоанн в денежных делах глуп.
– Эй, поосторожнее! – усмехнулся Иоанн. – Ты назвал меня глупцом. Хочешь в геенну огненную?
– Не нравится мне это, – покачал головой Матфей. – С деньгами возиться. Нервно и хлопотно. Но, видно, придется. Хорошо!
– Отлично! – кивнул Симон и, обратившись ко всем, проговорил:
– Ну что ж, пора подумать. Кто мы с вами? Бродяги и нищие, когда-то занимавшиеся делом. И что нас ждет в будущем?
– Я тоже думаю об этом иногда, – сказал Филипп. – Когда его с нами нет, как сейчас. А если, думаю я, нет никакого ада? И не дурак ли я, что ввязался во все это? То же самое произошло у меня с Иоанном – с другим Иоанном. Прошу прощения, Иоанн, я не о тебе. Я готов был поверить всему, что он говорил, и верил, пока он не отворачивался. А что, интересно, ждет нас в ближайшие тридцать-сорок лет?
– Не стоит думать о будущем, – сказал Андрей. – Живи сегодняшним днем. В этом есть смысл, верно?
– Да, – кивнул Филипп. – Но ведь каждый человек планирует свою жизнь. Скажем, планирует жениться. Построить дом, завести детей. А у нас все как-то неестественно. Мы ведь все тут холостые, верно? А он предполагает, что мы никогда не женимся, так? И никаких отношений с женщинами, верно?
– Я вдовец, – сказал Симон. – И я совсем не думаю о женитьбе.
– Он, кстати, тоже вдовец, – сказал Андрей, кивая в сторону, где лежал Иисус. – Вы об этом знали?
– Я не знал, – ответил Матфей. – Он тебе сам сказал?
– Нам сказал Иоанн, – ответил за Андрея Филипп. – Другой Иоанн. Креститель.
– Мне было и невдомек. Я думал, он дал обет безбрачия.
– Обет чего? – переспросил Симон. – Не знаю я этих мудреных слов.
– Учись! – наставительно проговорил Матфей. – Знания помогают лучше понять то, что живет у тебя в душе. Допустим, у слова любовь есть два значения, а нам известно лишь одно.
Воцарилось недолгое молчание. Наконец Симон сказал:
– Все это хорошо. Только боюсь, все это у нас ненадолго. На год, может быть, на два. Слишком уж он любит со всеми ссориться. С фарисеями, например. Теми, кого хлебом не корми, дай руки омыть. А они – большие люди и очень влиятельные. Представляете, что будет, если он придет в Иерусалим и станет на каждом углу говорить, что фарисеи – плохие люди? Да его там заживо съедят. Кстати, нас – тоже.
– А мы что, пойдем на Иерусалим? – спросил Иаков. – Я как-то об этом не подумал.
– Со временем узнаем, – успокоил его Андрей. – Не все сразу.
Вновь наступила тишина, настолько глубокая, что было слышно, как потрескивают угли в почти прогоревшем костре. Наконец Иоанн спросил – робко, обращаясь сразу ко всем:
– А что вы о нем думаете?
– Да тут все ясно! – уверенно ответил Симон. – Мы же все видели, на что он способен. Он из тех, кого называют сынами Божьими. Он – такой же, как Моисей, как царь Давид, как Самсон. И только полный дурак не последует за ним. А потом – ведь он не только что-то делает! Он еще и говорит, и говорит важные вещи.
Симон потянулся, поудобнее улегшись, и продолжил:
– Вообще, это настоящее приключение. И вам, молодежь, от него никакого вреда. А ну-ка, Иоанн, подбрось хвороста в костер, а то становится прохладно, и присмотри за ним. Потом мы с Матфеем подежурим пару часов, а затем – Андрей с Филиппом. Как это заведено у солдат. Места тут неспокойные, это я точно знаю. Всякие люди ходят.
На рассвете, когда Иоанн и Иаков сидели над умирающим костром и думали, не пора ли будить остальных, они увидели направляющегося к ним человека средних лет. Лицо того выглядело печальным, одет он был в плотный плащ, способный уберечь от утренней прохлады. Увидев Иоанна и Иакова, человек всплеснул руками, на мгновение запнулся в своем движении, после чего подошел и заговорил, глядя попеременно то на Иоанна, то на Иакова:
– Это ты, господин мой? Или ты?
– Тот, кого ты, вероятно, ищешь, еще спит, – сказал Иаков. – Но ты можешь сказать нам, что тебе от него нужно.
– Меня зовут Иаир, – отозвался мужчина. – И я начальник местной синагоги. Верно ли то, что он способен излечить болящего, а также изгнать бесов из человека? А воскресить из мертвых?
Иоанн и Иаков были ошеломлены – никогда в голову им не приходило, что мертвых можно воскрешать. Как им внушали с раннего детства, с мертвецами все просто: если уж умер, так умер, и назад хода нет! И вдруг они почувствовали, что сзади к ним кто-то подошел. Обернулись – Иисус, который, проснувшись, стоял над затухающим костром, обогревая руки. Согревшись, Иисус подошел к прибывшему и, словно знал его и ждал его прихода, спросил:
– Что произошло, Иаир?
– Это ты, господин мой? – спросил начальник синагоги. – Я слышал…
– Так в чем дело, Иаир?
– У меня есть дочь, двенадцати лет от роду. Она больна, умирает. Боюсь даже, что уже…
Слезы покатились по щекам Иаира.
– Это далеко? – спросил Иисус.
– Чуть меньше мили. Прямо на юг, по главной дороге. О, господин мой! Если бы ты только мог…
– Посмотрим. Может быть, надежда еще есть. Иоанн, Иаков! Позовите всех!
Действовать – вот чего хотелось Иисусу. Да, Симон прав – дел много, а времени мало!
Когда Иисус с учениками подходил к окруженному ухоженным садом прекрасному дому, где жил Иаир, Матфей шепнул Симону:
– Хорошо бы нам здесь позавтракать. Только не рыбой! Хороший кусок жареного мяса с только что испеченным хлебом – вот что мне надо!
– Похоже, ни у кого в доме нет настроения возиться с завтраком, – покачал головой Симон. – Посмотри на людей, которые тут собрались!
В саду перед домом стояли люди, объятые горем, – домочадцы, слуги Иаира. Повсеместный плач сопровождался звуками траурной музыки – флейта аккомпанировала барабану, мерно выбивавшему скорбный ритм. Домоправитель приблизился к Иаиру. Слезы катились по его полным щекам; заламывая руки, он почти кричал:
– Она уходит, господин мой! Помощь бесполезна!
Иисус поднял руку.
– Прекратите шум! – сказал он с особой твердостью в голосе. – Дитя не умерло. Оно просто спит.
Седобородый слуга в зеленом хитоне, вероятно, садовник, не побоялся подойти к Иисусу и сказал:
– Да кто ты такой, что являешься сюда со своими шутками? Мы ее видели, а ты – нет! Уходи!
– Как тебя зовут? – улыбнулся Иисус.
– А тебе какое дело? – огрызнулся садовник. – Убирайся отсюда!
– Это Фома, – сказал Иаир. – Но, прошу тебя, войдем в дом, и если ты скажешь… если она…
– Рад познакомиться, Фома, – с улыбкой произнес Иисус, совершив галантный поклон в сторону седобородого садовника, после чего поспешно прошел в дом вслед за Иаиром. У дверей спальни стояли, печально покачивая головами, двое врачей в черных плащах. Иисус миновал их и вошел в спальню, в воздухе которой запахи благовоний смешивались с острым запахом лекарства. На кровати лежала девочка – хорошенькая, бледная, неподвижная. Женщина, по виду мать девочки, бросилась к мужу и зарыдала. Иисус подошел к лежащей, взял ее за руку и произнес:
– Талифа куми! Встань, дитя мое!
Однако девочка встала не сразу. Открыв глаза, она обвела взглядом присутствующих, хмурясь и явно не понимая, где она и что с ней происходит.
– Ну, вставай! – повторил Иисус. – Этим глупым людям почудилось, будто ты умерла. Покажи-ка им, как ты встаешь и ходишь!
Девочка встала с постели, попыталась сделать шаг и упала, но не ушиблась, а только рассмеялась, потешаясь над собственной неуклюжестью. Она попыталась что-то сказать, но издала лишь слабые нечленораздельные звуки. Родители не знали, что им делать – упасть на колени в благодарственной молитве или же обнять свою воскресшую дочь. Так они и стояли, во все глаза глядя на происходящее и не шевелясь. Наконец, мать обняла дочь, а отец упал на колени и сделал попытку поцеловать край одежд Иисуса.
Тот же отстранился и, показав на девочку, сказал:
– Скорее всего, она голодна. Да тут все голодны, как мне кажется. Я-то уж точно голоден!
– Отлично сказано, – одобрительно прошептал Матфей.
Шум общей радости перекрывал голос Фомы:
– Говорил же я вам, что это просто забытье. Просто целительный сон. А теперь – посмотрите – она проснулась, и все хорошо!
Все радостно сели завтракать. Слуги подали холодную жареную баранину и говядину, вчерашний хлеб, фруктовый пирог, варенья и соленья, а также красное и белое вино. Фома, хотя и был садовником и хозяин его ни о чем не просил, вызвался прислуживать за столом, и теперь подавал еду, хмурясь в сторону Иисуса и глядя по-прежнему враждебно, хотя и с плохо скрываемым восхищением. Флейтист, худощавый молодой человек, мечтательными глазами похожий на Филиппа, играл веселые мелодии. Ожившая девочка взяла со стола немного хлеба с джемом и стакан козьего молока. Ее родители, решившие, что она беспомощна, пытались кормить ее с руки, но она оттолкнула их ладони и стала есть сама, одновременно задавая вопросы:
– В чем тут дело? Где я была? И что, собственно, происходит?
Филипп обратился к флейтисту:
– Прости меня, друг мой, ты назвал свое имя, но я тотчас забыл его.
– Фаддей, – отозвался музыкант.
– Да, Фаддей! А скажи-ка, Фаддей, знаешь ли ты песню, которая пришла как раз из ваших краев и которая называется «Кареглазая девушка у колодца»?
– Думаю, да, – кивнул юноша и сыграл кусочек мелодии. – Так?
– Именно!
Фаддей играл на своей флейте. Иисус тем временем подозвал Фому. Тот подошел хмурясь.
– Чего еще тебе надо? Они и так ради вас опустошили все кладовые.
Иисус покачал головой.
– Фома, – сказал он. – Ты должен пойти со мной. И, как мне кажется, ты об этом знаешь.
– Ничего такого я не знаю и не ведаю. Пойти с тобой? А куда, интересно? И у меня здесь, между прочим, всякие обязанности. Даже если бы я и захотел, просто так не уйдешь. Ты что, ничего не понимаешь?
– Твой хозяин, – сказал Иисус, – будет рад отдать мне тебя в качестве подарка.
– Смешно! Я что тебе, ягненок, чтобы меня дарить? Я – свободный независимый человек. Я знаю, что говорю, и никто мне не указ. И не нужно мне ни льстить, ни угрожать!