– Точно не хочешь чего-нибудь перед тем, как вернешься к своему хлебу и воде? Попробуй это! Такие нежные! Они из дикого меда и саранчи.
Иоанн молчал.
Явилась стража, возглавляемая капитаном. Иоанна увели. Все это время маленькая Саломея из тени тяжелых драпировок наблюдала за происходящим, широко открыв рот и глаза.
Когда царь в компании жены и приемной дочери сел за обеденный стол, есть он толком не смог, потому что своды зала оглашались громкими стенаниями Иродиады:
– Я не могу выйти из дворца! Из своего дворца! На каждом углу толпы стоят и кричат: прелюбодейка! Прелюбодейка! Я что, в тюрьме? Я царица Галилеи! Я требую, чтобы это прекратилось!
– Толпа, – отвечал царь Ирод, отправляя хороший ломоть баранины в свою царскую утробу, – в любом случае будет кричать. Сейчас – прелюбодейка, потом – убийца!
Саломея в ужасе смотрела на приемного отца.
– Что же ты ничего не ешь, крошка? – спросил, обращаясь к ней, царь.
– Когда он умрет, его быстро забудут, – сказала Иродиада. – У толпы – короткая память.
– Увы, моя дорогая! Твои кровожадные планы расходятся с тем, что я намерен сделать. Думаю его отпустить – как раз на свой день рождения. Обычное дело – царь демонстрирует небывалое милосердие. Тебе понравилось то, что я сказал, Саломея, солнце мое? Это, по-моему, называют парадоксом. А может, и софизмом!
– И тогда этот грязный пророк отправится в Иудею, там его крики о прелюбодеянии царя достигнут ушей Понтия Пилата, тот сообщит Тиберию, что тетрарх Ирод неспособен поддерживать в своей стране порядок, и император пришлет к нам войска! Ты этого хочешь? Убей его!
Ирод встал.
– Я потом поем этого мяса, холодным, перед сном. Сейчас же нет аппетита. Все, мне пора! У меня заседание совета.
– Или отправь его в Египет, – предложила Иродиада. – Там он не причинит нам вреда. Освободи его и отправь. На этих условиях я соглашусь на его освобождение.
– Какое же все-таки странное существо – женщина! Хотя кому я об этом говорю! Как быстро вы меняете тактику! Но я вижу тебя насквозь! Как только Иоанн выйдет за стены тюрьмы, с ним, конечно, произойдет несчастный случай. Это же гораздо лучше, чем казнь! Очень умно! Хотя есть люди и поумнее. Верно, Саломея?
– Это у тебя, господин мой, ум женщины, если ты, мужчина, так рассуждаешь о женском уме, – парировала Иродиада. – Я думаю не о несчастных случаях, а о том, как без особых хлопот избавиться от этого человека. Ты меня убедил – мертвый он тебе более опасен, чем живой. Согласна. Тогда отправь его в Египет, и я забуду о его существовании.
– Когда… И именно когда, а не если… Так вот, когда Иоанн покинет свою тюрьму, я отправлю его к границе в сопровождении надежной охраны. Я очень хорошо осведомлен о твоих одноглазых наемных убийцах с холодными кинжалами. И еще кое-что, любовь моя! Если во время, которое остается до дня моего рождения, несмотря на мои предупреждения, с Иоанном что-нибудь случится, я буду знать, кто в этом виноват, и наказание последует неотвратимо. Топор хорошо знает свое дело! Что, малышка Саломея? Сказано слишком сильно? Ничего, привыкай! А что ты подаришь мне на день рождения? Нет, пусть это будет сюрприз! А теперь, милые дамы, позвольте вас оставить!
Варфоломей и Малыш Иаков смогли добраться до столицы только тогда, когда барабаны и трубы уже гремели, возвещая о дне рождения тетрарха, а Иоанн, отмытый и против воли одетый в богатую тунику и плащ из гардероба самого тетрарха, стоял и щурился на солнце за стенами своей тюрьмы, окруженный вооруженной охраной, которая держала натиск толпы, желавшей прорваться к Крестителю. Иаков, не обращая внимания на сверкающие острия копий и мечи, подобрался как можно ближе и прокричал:
– Иоанн! Учитель! Мы пришли к тебе! Это мы – Варфоломей и Иаков!
Иоанн посмотрел в его сторону.
– Мы видели его, – продолжал кричать Малыш Иаков, – лицом к лицу! Работа идет, твои пророчества сбываются! Мы узнали об этом из его уст. И он благословляет тебя!
– Передай всем, всем моим друзьям и последователям, что они могут идти с ним! – отвечал Иоанн. – Я сделал свое дело, и теперь меня изгоняют из страны. Я ждал смерти, но изгнание – горше, чем смерть. Да благословит вас Господь!
И, окруженный плотным кольцом охраны, Иоанн пошел по улице – прочь из Иерусалима.
Теперь у Иисуса было восемь последователей – количество, которое неизбежно должно перейти в новое качество: ведь это уже не просто случайное собрание друзей, но некая организация, которой нужно обрести и определенную форму, и цель. Правда, ученики редко употребляли по отношению к своему учителю слово мессия или думали о той задаче, которая была перед ним обрисована в Писании и которую столь громогласно подтвердил Иоанн – спасти Израиль от власти греха и построить на его месте Царствие Божие. Они вдохновились доктриной своего учителя, но вынесли из нее самые простые вещи: что со злом нужно бороться, что хлеб насущный будет им дан ежедневно и без особых хлопот. Свою же роль они представляли весьма неопределенно – странствовать с учителем по Галилее и собирать на его проповеди людей в тех местах, до которых еще не дошла весть о его способностях целителя. Но очень скоро им пришлось не столько собирать людей, сколько удерживать на безопасном расстоянии толпы, жаждущие чуда, – философия Иисуса, его учение людям были интересны в гораздо меньшей степени. Правда, теперь, с приходом Малыша Иакова и Варфоломея, участие учеников в миссии Иисуса обрело новые формы. Малыш Иаков, в своей грубоватой манере бывшего ярмарочного борца, а Варфоломей – более тонко и квалифицированно – стали сами проповедовать особое место Иерусалима в деле спасения человечества.
Они говорили, что город скоро будет освобожден и от власти римлян, и от ига Синедриона, что Царствие Божие – это не поэтизм из песенок Филиппа, а вполне конкретная реальность, что Иисус – это действительно Мессия, Избранник, Христос (или Помазанник Божий), если слушателям уж так хотелось перейти на греческий, что вся эта современная история была изложена в книге Исайи и книгах прочих древних пророков, и все предсказанное должно свершиться, причем на протяжении не сорока-пятидесяти лет, а быстрее – месяцев за двадцать-тридцать. Симона, который как-то говорил, что на странствия и чудеса им отведено не так много времени, инстинкты не подвели, хотя он и полагал ошибочно, что точку в их миссии поставят фарисеи. Нет, фарисеев, оказывается, можно было поставить на место – их авторитету противостояло мощное общественное мнение, понемногу впитывавшее новую доктрину. Что же до роли римлян, то о ней в Писании не упоминалось ни словом. Римляне, как говорил Варфоломей, были временными оккупантами Израиля, мертвыми водорослями и плавником на берегах мощной реки под названием Израиль. Да и вера местного населения не попадала в круг их забот. Миссия Иисуса должна была, прежде всего, свершиться в сфере духа. А вот дела купли-продажи, строительства дорог, ремонта улиц, политика, розыск и наказание преступников, назначение налогов – все это находилось вне поля его деятельности.
Эти десять человек были связаны общей целью и чувством товарищества, но внутри группы сложились и более тесные союзы. Так, Фаддей и Филипп находили особое, тонкое удовольствие в гармонии голоса и флейты – нежному мечтательному темпераменту, конечно же, ближе высокое искусство, а не забой свиней! Симон и Матфей, один из которых страдал когда-то под непосильным бременем податей, а другой это бремя на него налагал, сошлись в общей, свойственной людям среднего возраста благословенной терпимости к человеческим слабостям. Фому притягивала эта парочка, но, если быть справедливым, истинных друзей у этого вечного пессимиста не имелось – был он неуживчив и даже вздорен: расстраивался и сходил на нет, если дождь, который он предсказал, ориентируясь на цвет утренних облаков, к вечеру из них так и не проливался. Словно в шутку, сдружились оба Иакова. Теперь они повсюду ходили вместе, что было очень удобно – если кто-то позовет одного, но отзовется другой, не требовалось извиняться – дескать, мне нужен совсем не ты! Варфоломей, человек несколько меланхоличного и вдумчивого склада, любил в свободное время собирать травы и испытывать их настои на своем желудке, который крепостью не отличался, а также мастерить разнообразные притирки для Фомы, чьи конечности болели от спанья на земле и утренних сквозняков, которые, словно кинжалы, пронзали его тело. С огнем Варфоломей был явно не в ладах, в отличие от Андрея, который назначил самого себя поваром и мастерски, в несколько мгновений, разжигал костер (Иоанн в достаточном количестве поставлял ему кремни и хворост).
Но иногда они ссорились, хотя и не сильно: допустим, Варфоломею требовался огонь для заварки его трав, а Андрей задумывал запечь на костре целую большую рыбину, обернутую листьями, и одного костра им явно не хватало. Главная трапеза обычно происходила на закате, и состояла она из рыбы, трав, оливок, фиг и хлеба – все это запивалось водой. Завтракали же обычно засушенным хлебом. Поскольку весь день они проводили на ногах, в дороге, то время от времени им попадались свободно растущие на кустах фрукты и ягоды. Можно было пожевать сорванный в поле колосок или сочный лист стоящего при дороге дерева. Иногда благодарные родственники людей, чьи недомогания Иисусу удавалось излечить, наделяли их на дорогу ломтями холодной баранины, хлебом, а то и мехом вина, а время от времени их привечали и за столом, где еду приносили и уносили хорошо вышколенные слуги.
Иоанн, обладавший голосом громким (и иногда его голос бывал востребован), но изящный и хрупкий телосложением, хотя и не был особо отмечен Иисусом, чаще других шел с ним бок о бок, приводил в порядок его одежду, старался развеселить в минуты печали и успокоить в моменты, когда гнев овладевал учителем. Правда, Иисус, скажем справедливости ради, никак не выказывал к Иоанну особого расположения. Хотя однажды ночью, во сне, он несколько раз громко позвал Иоанна, причем в голосе его звучали горечь и отчаяние. Проснулся не только Иоанн, но и прочие ученики, за исключением Малыша Иакова, который обычно спал как убитый, да Варфоломея, который вообще не спал, а потягивал холодный целебный настой, желая помочь своему желудку в его борьбе со змееголовом, которого Андрей поджарил им на ужин. Иоанн подошел к Иисусу, тронул его за рукав и сказал: