– Иоанн здесь, учитель! Что случилось?
Иисус взглянул на ученика так, словно видел его впервые в жизни, после чего глубоко вздохнул и сказал:
– Другой Иоанн, не ты. Ложитесь, я должен помолиться.
Глава 6
Стол, за которым восседал праздновавший свой день рождения тетрарх, ломился от роскошных яств. Были здесь языки жаворонков в коричном меду, павлиньи мозги, припущенные в мяте и шафране, мясо ягнят, прожаренное на горячих камнях до такой степени мягкости, что кусочек легко отделялся от целой части нежным движением пальцев, голуби, приготовленные в сиропе и яичном желтке, и все это подавалось на серебряных блюдах вместе с ароматными финиками, изюмом и айвой, с блинами, фруктовыми тортами и желе. Ирод, набивая желудок едой и запивая съеденное изысканными винами, глупо улыбался, глядя на глотателей огня, египетских борцов и танцоров-акробатов. Иродиада, как истинная царица, восседала по правую руку от него, а маленькая Саломея ластилась слева. Ирод был искренне тронут; по крайней мере, в чреслах его шевельнулась некая память о прошлой силе. Девушка была в шелках, и от нее исходил аромат арабских духов, которыми пользовалась ее мать.
Ирод сказал:
– Ты пугаешь меня своей красотой, дитя мое. Жаль, что день рождения только раз в году!
– А что, если я станцую для тебя танец, который ты уже давно просишь станцевать? – спросила Саломея.
– Ни один царь не пожелал бы большего, о, сводящая меня с ума чаровница! – отозвался Ирод. – Но ты ведь шутишь, не так ли?
– А что я за это получу? – продолжала Саломея.
Кое-кто из гостей фыркнул, а кто-то вполголоса сказал:
– Ох уж эти женщины! Никогда и ничего не делают бескорыстно.
И пролил несколько капель вина на свою голубую бороду.
– Все что угодно, но за кое-что, – ответил Саломее Ирод, пытаясь понять, что он все-таки сказал. – Все, что пожелаешь, дитя мое. В пределах разумного, конечно!
– Вы сказали все что угодно, ваше величество! – смеясь, проговорил один из гостей. – Мы это запомним.
– Музыка! – провозгласил Ирод. – Царевна танцует.
Оркестр состоял из трех флейт разной величины и тембра, заунывно гудящей волынки, шалмея, шести небольших колокольчиков разной высоты тона, большого и малого гонга, двенадцатиструнной арфы и пары кастаньет. Музыканты были на высоте – словно не импровизировали, а исполняли заранее отрепетированную мелодию, где переплетались две темы, в начале заявленные флейтами и подхваченные шалмеем и гонгами, а затем рассыпались на семь различных вариаций, исполненных разными комбинациями инструментов, причем с постепенным возрастанием темпа – так, что к концу композиции весь оркестр во всей своей мощи сливался в фантастическом по своей скорости финале. В самом начале импровизации, когда первая флейта лишь мягко наметила мелодию, Саломея встала и, слегка поигрывая бедрами и обнаженными руками, принялась просто покачиваться, как молодое деревце на ветру. Началась первая вариация, и вот она уже поплыла над полом пиршественного зала. Вариация подошла к финалу, и первое шелковое покрывало из семи мягко соскользнуло к ногам царевны.
– Понятно! – сказал голубобородый гость. – Остальное можно предсказать.
– Нечто подобное, – отозвался его сосед, – я видел в Александрии.
– Помолчите! – оборвал их Ирод.
От внимательно наблюдавшей Иродиады не ускользнуло то, как участилось дыхание тетрарха. В конце второй вариации Саломея сбросила и второе покрывало, обнажив ноги от колен до ступней, а также оголив часть живота, где слегка топорщился аккуратный пупок. Чтобы дать царевне время подготовиться к продолжению спектакля, гонги и барабаны в финале третьей вариации потянули свою партию чуть дольше, чем предполагалось, и теперь Саломея предстала перед Иродом обнаженной от бедер и ниже. В этот момент уже не только Иродиада, но и все присутствующие в зале повернулись к царю, в такт музыке переводя взгляд с танцовщицы на Ирода и обратно, наблюдая за тем, как он, почти задыхаясь, покрывается испариной, как глаза его, безумно сверкая, едва не вылезают из орбит, а оскаленный рот влажно блестит. В конце четвертой вариации девушка сбросила очередное шелковое покрывало; тонкая ткань, скрывавшаяся под ним, была, казалось, единственным укрытием для ее маленькой упругой груди со слегка топорщащимися сосками и темным мыском, который прятался в самом низу живота под легкими волнами шелка. В конце пятой вариации Ирод без сил забился в глубь своего кресла, в конце шестой он уже едва не терял сознание от овладевшего им экстаза. Саломея же прервала свой танец и, уставив на тетрарха огромные черные глаза, спросила, прерывисто дыша:
– Ты сказал – все что угодно, так?
– Именно, дитя мое! – ответил Ирод, не отводя взгляда от кроваво-красного рта Саломеи.
– Моя мать скажет, что мне нужно, – кивнула девушка и вернулась к танцу.
Последняя вариация длилась дольше, чем предыдущие, из-за изощренных мелизмов, на которые рассыпались партии флейт и шалмея. Саломея неподвижно застыла перед царем в провокационной позе, и теперь лишь один слой шелка скрывал ее тайны от взора Ирода. В этот момент Иродиада склонилась к мужу и что-то прошептала.
– Нет! Нет! – воскликнул он.
И тут же, почувствовав, как сладкий спазм ритмично сдавливает его чресла, застонал:
– О, да!
Последнее покрывало соскользнуло на пол. Ирод тяжело, прерывисто дышал, и звук его дыхания не могли заглушить раздавшиеся аплодисменты. Гости выкрикивали имя девушки. Ирод, переводя дыхание, присоединился к ним. Иродиада подошла к дочери, поцеловала и завернула ее влажное тело в алый плащ.
– Теперь я объясню, что я имел в виду, сказав да, – произнес Ирод.
Среди гостей поднялся ропот, впрочем, негромкий.
– Должен вам сообщить, что я освободил Иоанна в честь своего дня рождения. Как жест милосердия. И теперь он – свободный человек. И мне его не достать. – И, повернувшись к Иродиаде, которая, горя глазами, приблизилась к нему, сказал: – Вам, кстати, тоже. Умно, правда?
– Но ты же обещал! – воскликнула Иродиада. – Ты дал царское слово! Теперь все трубы и все барабаны должны возвестить, что слово царя – это пустой звук и Ирод не выполняет того, что обещает!
– Мое да было исключительно теоретическим, – проговорил Ирод уже спокойно. – И я от него не отказываюсь. Но превратить мое да в дело – это я оставляю тебе. Сделай это сама, если сможешь.
– Я уже подготовила царский указ. Дело лишь за подписью и печатью.
– И, я думаю, есть уже и всадники, а у одного в мешке припасен острый топор, так? Но ты знаешь, как бы быстро они ни скакали, они все равно опоздают.
Быстрому продвижению Иоанна к границам Галилеи препятствовали толпы местных жителей, которые выходили, чтобы поприветствовать пророка, а заодно и принять из его рук крещение. Конвой медленно тащился по залитой солнцем каменистой равнине, когда его капитан, который восхищался Иоанном гораздо больше, чем рисковал показать, заметил за спиной облако пыли, из которого вскоре вынырнул всадник на взмыленной лошади. Всадник поравнялся с конвоем и протянул капитану свиток, перевитый лентой. Капитан развернул свиток.
– Не может быть! – воскликнул он. – Это какая-то ошибка!
– Никакой ошибки! – заявил всадник. – Вот тебе и подпись, а вот и печать.
И, склонившись к седельной сумке, всадник достал и принялся разматывать сверток, в котором оказался сверкающий топор.
Увидев топор, Иоанн усмехнулся и, обратившись к конвойным, сказал:
– Вы, господа мои, удивлены больше, чем я. – И, повернувшись к человеку с топором, спросил: – Где нам удобнее будет провести казнь? Здесь, неподалеку, есть плоский камень – отличная плаха!
Усекновение головы Иоанна было произведено в три удара. Голова скатилась в пыль, губы ее разошлись – как бы для последнего слова, но никто его не услышал.
– У меня есть мешок, – сказал всадник. – Мы положим голову туда. Помогите мне, берите ее за волосы. Да, она тяжелее, чем казалось. Я не хочу являться к царю с руками в крови. Отлично! Спасибо!
И всадник устремился назад, к дворцу, оставив конвой один на один с обезглавленным телом. Что с ним делать? В конце концов было решено оставить его на съедение диким зверям и птицам, а самим возвращаться в Иерусалим, по пути придумав какие-нибудь объяснения для последователей Иоанна, которых они встретят по пути и которые, конечно же, будут интересоваться судьбой пророка. И конвой в молчании пошел назад, в город.
Когда задрапированное покрывалом серебряное блюдо внесли в пиршественный зал, кто-то из гостей весело провозгласил:
– Так мы продолжаем? Не знаю, как и быть! В вомиторий [8]поздновато – я уже начал переваривать!
Иродиада проследила, чтобы блюдо поставили в центр стола, и приказала слугам снять покрывало.
Саломея пронзительно закричала. Ирод замахал руками и простонал:
– Убрать это, немедленно!
Подскочил виночерпий и, подхватив блюдо, швырнул в огонь вместе с его содержимым. День рождения закончился.
Книга IV
Глава 1
Была в Израиле немалая группа людей, которые полагали себя последователями Иоанна, хотя сам пророк таковыми их не считал, ибо они совершенно неверно понимали его учение – как его суть, так и цели. Звались эти люди зелотами – оттого, вероятно, что зело ревниво желали Израилю освобождения от римского ига и по какой-то причине решили, что слова Иоанна о подготовке путей для того, кто идет за ним, а также сам обряд крещения направлены против государства. Поскольку царь Ирод и Галилея слились для них в одну сущность, гневные обвинения в прелюбодеянии, с которыми обрушивался Иоанн на царя и царицу, обрели для зелотов вполне политический смысл, но, как все политически мыслящие люди, они излишне упрощали дело, ибо мало понимали в том, что относится к личностным приоритетам человека, а также к человеческой природе как таковой.