Пятеро из этих зелотов стояли среди более умеренных последователей Иоанна в том самом месте, где голову пророка отделили от тела, а то, что осталось от последнего, они только что предали земле. Имена зелотов были Иоиль, Симон, Амос, Даниил и Саул. Занимались они ремеслом и торговлей, и, если бы им объяснили суть их взглядов, они немало бы удивились тому, что их желание превратить Израиль в свободную святую землю отдает фарисейством.
Иоиль зло проворчал:
– Его голова была отсечена, словно голова кролика, замотана в кровавый мешок и стала подарком для какой-то танцовщицы! Мы должны действовать. Что-то предпринять. Нужны какие-то действия.
Если в словах Иоиля и содержалась логика, то почти незаметная.
– Мы обязаны отомстить за смерть нашего вождя, – сказал Амос. – Но, чтобы отомстить за смерть вождя, мы должны иметь вождя!
– Политика не может быть основана на желании отомстить, – покачал головой Даниил. – Да и сам Иоанн не считал себя нашим вождем. Он говорил, что готовит пути для того, кто идет за ним.
– Убийство Ирода Антипатра станет нашей местью, – вновь проворчал Иоиль. – И здесь не нужно собирать военных советов. Идемте и сделаем это, пока люди в Галилее и за ее пределами чувствуют запах крови пророка Иоанна. Никто не станет защищать царя. Он настолько погряз в грехе, что его слуги совершают по десять омовений на дню, чтобы очиститься и смыть с кожи запах крови.
– Ну, убьем мы тетрарха, – сказал Даниил, – и кто в этом случае займет его место? А я скажу вам кто. Этот безликий тип, которого прислал сюда Тиберий. Прокуратор, как они его называют. И история Иудеи повторится с начала и до конца!
– Что бы мы ни сделали, этим мы объявим войну Римской империи.
– Ничего подобного, – отозвался Иоиль. – Не всей империи, а лишь сотне-другой римских солдат, которые зевают от скуки в этой забытой Богом провинции. Но кое в чем Симон прав. Если поднимется только Галилея, этого будет мало. Весь Израиль, все его провинции должны восстать против тирании.
– Значит, будут военные советы, – сказал Саул. – Арсеналы, стратегии, вожди. Восстанет великий Израиль. Новое царство свободы. Это будет великий союз людей, разорвавших цепи рабства. Во главе с Мессией.
И, с самым свирепым видом поклонившись могиле Иоанна, они двинулись к Мелаху, ближайшему городу. Утренний воздух был свеж, и они наслаждались его сладостью, особенно приятной после возни с разлагающимся телом, высохшей кровью и мухами.
Иоиль прервал молчание и спросил:
– А вы верите в то, что этот, второй, – действительно Мессия? Он же проповедует добро, любовь и все такое, но ни слова не говорит о цепях, которые нужно разорвать.
– И ты думаешь, что Иоанн… – начал было Саул, но печаль овладела им при упоминании имени пророка и, повернувшись к безымянному могильному холмику, он проговорил:
– Отдыхай с миром, Иоанн. Хотя кровь твоя и взывает к мести, пусть душа твоя пребывает в мире и покое.
После чего, повернувшись к спутникам, он продолжил:
– Так ты думаешь, что Иоанн ошибался?
– Он очень неясно выражался, хотя это, наверное, было правильно, – отозвался Иоиль. – Не хотел выдавать того, кто шел за ним следом. Ирод же – хитрая лиса, а его мстительная жена, с которой он живет в грехе…
Воцарилась тишина. Они постепенно приближались к городу. Наконец Симон сказал:
– А ты подойди к нему и спроси. Вреда не будет.
– Спи с миром, Иоанн! – повторил Саул, вновь охваченный приступом печали. – Спи, да не потревожит тебя шум битвы.
– Но битвы-то и нет, – покачал головой Иоиль. – По крайней мере, пока.
Тем временем Иисус проповедовал добро и любовь, но совсем не теми словами и не с той интонацией, которые, как правило, ассоциируются с этими понятиями. На центральной площади Нахаша он, обращаясь к скалящим зубы фарисеям, громогласно возвещал:
– Вы, фарисеи и книжники, омываете руки свои, а ушами своими не слышите. Но разве воск и земля способны заглушить голос рассудка? Малыш Иаков! Перестань хмуриться и сжимать кулаки. Ни силой, ни здравым смыслом их не победить. Но есть здесь и другие, слава Создателю, в которых не угас дух и которые не так связаны буквой закона. К этим я взываю: слушайте! Какая заповедь главнейшая из всех заповедей? Ответ известен всем, и даже фарисеям. Это – возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим! Но, слушайте меня внимательно! К этой заповеди мы добавим кое-что еще, что диктуют нам природа и разум, ибо, если мы любим Создателя, мы обязаны возлюбить и созданное им. Поэтому вторая заповедь такова: возлюби ближнего твоего, как самого себя.
И был там среди скалящих зубы и ехидно хихикающих один молодой фарисей, которому совсем не казалось разумным смеяться над дородным проповедником и называть его глупцом. В проповеди Иисуса он нашел то, что греки называют логикой и здравым смыслом. И вопрос свой он задал не для того, чтобы поиздеваться над проповедником.
– А кого же мне считать ближним своим? – спросил он. – Ирода, царя Галилеи? Или Тиберия, императора великого Рима? А может, тех сирийцев, что ненавидят нас лютой ненавистью? Или жителей Самарии, которых не любим мы, потому что не принадлежат они к нашему племени и не верят в Бога истинного?
Звали молодого человека Иуда Искариот.
– Хороший вопрос и хорошо задан, – улыбнулся Иисус. – И ответ на первый взгляд напрашивается такой: это тот, кто близок мне по крови, по родству, по языку, по обычаям да по вере моей. Но истинный ответ ты услышишь в притче, хотя лучше будет, если эта притча явится твоему слуху в форме песни. Ты говорил о Самарии, жители которой нам чужие, поскольку не разделяют нашей веры. Лучшего примера нам не найти!
Иисус кивнул Филиппу, Фаддей сыграл вступление, и Филипп, подстроившись к мелодии, запел:
В столице жил купец один,
Он торговал повсюду честно,
Был слугам добрый господин,
Таких все любят, как известно.
Поехал раз на рынок он,
Повозка – полная товару.
Он вез его в Иерихон,
Но повстречал лихую пару.
Товар разграблен, кровь – рекой!
Лежит бедняга на дороге.
Он еле шевелит рукой
И от проезжих ждет подмоги.
Священник мимо проезжал,
Увидев – тот в крови измазан,
Поп ухмыльнулся и сказал:
«Всяк сам себя спасать обязан!»
А следом проезжал левит,
Что проповедует Писанье,
И видит – человек лежит,
В нем еле теплится дыханье.
Левит лишь голову склонил:
«Пришел тебе б я на подмогу,
Да нет ни времени, ни сил —
Все силы отдаю я Богу».
Стонал ограбленный купец.
Настолько сильно был он ранен,
Что думал – все, пришел конец!
Но мимо ехал самарянин.
Он раны бедному промыл,
Бальзамом обработал чисто,
Его потери оплатил
Он совершенно бескорыстно.
Так кто нам ближний – тот левит,
Что только в книгах видит Бога?
Иль пастырь – складно говорит,
Но не придет к нам на подмогу?
Всех ближе к человеку тот,
Кто ради ближнего живет.
– Что еще могу я сказать, – проговорил Иисус. – Конечно, не так красиво, как это сделал Филипп, но скажу: не судите человека по тому, к какому народу, сословию или вере он принадлежит. Судите его по тому, что у него в сердце. И, если сердцем своим он ожесточен против нас, склоните его на свою сторону силой любви. Да, любви! Вы можете смеяться…
И, действительно, в толпе оказалась парочка молодых недоумков, которая хихикала над словами Иисуса.
– Вы можете смеяться, – продолжал он между тем, – но я говорю вам вновь и вновь: любите врагов своих. Делайте добро тем, кто делает вам зло. Это непросто, но мы должны этому научиться. И помните: начало всякой любви – это умение прощать.
– Значит, – сказал Иуда Искариот, – если разбойник ограбит меня, я должен ему это простить? И если он перережет горло моему сыну, я тоже должен его простить? И должен его простить в том случае, если он вонзит свой кинжал в меня?
– Ты многому научился, и хорошо ведешь спор, – улыбнулся Иисус. – Но я скажу больше. Сначала спрошу: сколько раз я должен простить обидчику то, что он мне сделал? Вы скажете – до семи раз. Я же говорю: прощайте обидчику своему семьдесят раз по семь. И если не научитесь вы прощать обидчиков своих всем сердцем вашим, Небесный Отец ввергнет вас в муки адские и тьму кромешную.
Иисус говорил с мягкостью в голосе, которую его ученики сочли неподобающей. Иуда же Искариот сказал:
– Когда тебе это удобно, ты говоришь голосом старого закона.
Иисус же улыбнулся и проговорил:
– Я говорю языком, вам понятным. Слова же мои означают вот что: того, кто не научится любить, не полюбит и Отец наш Небесный. А это и будет для него и горчайшая из мук, и тьма кромешная.
Наивно было предполагать, что слова Иисуса что-то изменят в огрубевших сердцах фарисеев, но один человек, который не принадлежал к фарисеям, достаточно ловкий купец, еще и вполне довольный своими делами, одобрительно говорил о проповеднике из Назарета. Причем говорил он это в месте, которое сам Иисус счел бы вполне подходящим для разговоров о том, что он нес людям. Это был дурной славы дом в том же Нахаше, где Элиу, как звали этого человека, развлекался с красоткой из Магдалы по имени Мария. И вот, откинувшись на подушки, чтобы перевести дыхание, он сказал:
– Тут у тебя в городе завелся дружок.
– У меня нет никаких друзей, – ответила Мария.
– Это проповедник, которого зовут Иисус, – объяснил Элиу. – Он говорит о том, что нужно прощать грехи. Прощать разврат? Да, говорит он, прощайте. Грехи плоти ужасны, сказал кто-то из фарисеев. А он ему: грехи плоти – ничто по сравнению с грехом, который мы носим в душе своей. Тебе нравится то, что он говорит, киска?