– Мужчина всегда простит мужчину, – покачала головой Мария. – А вот грехи женской плоти – это совсем другое дело.
– У него все не так. Прелюбодеяние? Ничего страшного! Это не грех. Муж и жена – одна плоть. Фарисеям все это страшно не понравилось. Ворчали. А он кого хочешь удивит! С ним всегда так!
– Всегда? Ты что, часто его видишь?
– А его трудно не увидеть! – сказал Элиу, надевая халат. – Я же мотаюсь тут по делу. И по городам, и по деревням. И куда ни приедешь – он уже там. Сидит себе на площади, что-нибудь ест и пьет, а вокруг воры, грабители и, если простишь меня за это словечко, блудницы. И еще сборщики податей. А если кто-то начинает возмущаться, он всех посылает подальше. Праведники в нем, говорит он, не нуждаются. Он нужен грешникам. И ему нужны грешники. Так что, моя хорошая, этот человек – как раз для тебя. Он поможет тебе разом со всем покончить.
– Покончить с этим? – спросила Мария, обводя взглядом убогое убранство комнатки, в которой жила.
– Понимаю, что ты имеешь в виду, – кивнул Элиу и, похлопав себя по складкам халата, огляделся – не оставил ли он здесь чего лишнего.
Мария отвернулась.
– Ну, я пошел, – сказал Элиу. – Жена ждет. Муж и жена – одна плоть. Правда, не уверен, что мне это по душе.
– А у него есть жена? – спросила Мария.
– У него? Он пожертвовал жизнью плоти ради Царствия Небесного. Я же сказал – он кого хочешь способен удивить.
Он смачно поцеловал Марию и, уже выходя, спросил:
– На следующей неделе в это же время, хорошо?
Оставшись одна, Мария почувствовала, насколько она внутренне опустошена. Начался Шаббат. Придется подчиниться закону, данному Моисеем, и пока отказаться от работы – о чем бы ни просил этот толстячок.
В самый полдень Шаббата Иисус с учениками шел по пшеничному полю. Пшеница уже созрела, Иисус срывал колосья и, очистив зерно от чешуек, отправлял в рот. Ученики следовали его примеру. Перейдя поле, они вышли на дорогу, ведущую в Марад, и столкнулись с парочкой фарисеев в праздничных одеждах. Те стояли и хмурились, глядя на приближающегося Иисуса. Один из фарисеев, по имени Иезекиль, строго спросил:
– Ты что, потерял счет дням? Нынче же Шаббат! Ты рвешь колосья в великий праздник – точно так же, как это делали грешники, которых Моисей велел забросать камнями! Читайте Писание – все вы!
– Сами читайте Писание! – резко ответил фарисеям Иисус. – Что делал Давид, когда бывал голоден? Он входил в дом Божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам. И тем не менее Господь не поразил его за это. И помните, вы, змеи: не человек создан для субботы, а суббота для человека!
И пошел прочь, сопровождаемый учениками, и некоторые из них, не удержавшись, стали корчить рожи фарисеям, а Фома еще и изрек:
– Ну как, сплетники ученые, есть что ответить?
Иезекиль, который знал, что Иисус направляется в синагогу, мрачно посмотрел ему вослед.
– Вот именно на этом он и погорит, – сказал он. – На святотатстве. Придет в Иерусалим – там-то его и сожрут.
– Он направляется в Иерусалим?
– Говорят! Конечно, мы могли бы покончить с ним и здесь. Побили бы камнями как богохульника. Нам ведь не впервой.
– Свидетелей маловато. Эти, те, что с ним, против него не пойдут… Подожди! А как там Натан?
– А что Натан?
– Ну как что!
И Иезекиль склонился в три погибели, изображая горбуна.
– А, Натан… – понимающе протянул второй фарисей. – Понимаю, к чему ты клонишь…
Мария Магдалина пришла в Марад, в синагогу, чтобы послушать проповедь Иисуса. Укрывшись под покрывалом, она прошла в галерею для женщин и принялась слушать проповедника, который, кроме всего прочего, сказал:
– Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Мера за меру. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?
Был там и Иуда Искариот, который одобрительно улыбался словам Иисуса. Между тем тот продолжал:
– Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего. Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам. И если вы спросите, когда это будет, я отвечу: ныне!
В этот момент, очень удачно рассчитанный, в дверях синагоги появился горбун по имени Натан, подталкиваемый фарисеями, которых Иисус встретил у пшеничного поля.
– Хочу задать вопрос, учитель! – гнусаво прохрипел горбун.
Все повернулись, чтобы получше рассмотреть вошедшего. Большего урода представить было трудно. Согнут в три погибели, левая нога торчит из таза под таким углом, что невозможно ходить, правая рука раз и навсегда вздернута в римском салюте, нос покрыт огромными бородавками, а на правой щеке пухнет отвратительный жировик. Иисус же посмотрел на него без всякого сочувствия, ибо не было у этого калеки того, что обычный человек приобретает, когда сваливаются на него физические немощи, ясного и умудренного страданием взгляда, обнажающего чистоту души.
И сказал Иисус:
– Сегодня, как мне напомнили, Шаббат, и никто не имеет права работать. И врач закрывает свою лечебницу, и врачеватель бросает врачевать, пока не начнется неделя, законом отданная труду. Но я спрошу вас: а законно ли в Шаббат творить добро или же это незаконно? И вижу я, что ни один из фарисеев не собирается отвечать на мой вопрос. Тогда слушайте! Предположим, кто-то из вас имеет осла или быка, и тот в Шаббат упадет в колодец. Что же вы сделаете? Позволите животному утонуть? Нет! Ни один из вас даже не задумается, а бросится и его вытащит. Сколько же лучше человек осла или быка! И если вы в Шаббат избавляете от страданий животное, то тем более избавьте и человека!
Он повернулся к калеке и произнес:
– А тебе я говорю: выпрямись перед лицом Господа и Сына его! Очистись и будь здоров!
И Натан выпрямился, тело его разогнулось, ноги и руки задвигались, как им положено, жировик на щеке рассосался, и даже бородавки исчезли. Но он не был тому рад, как это ясно видел Иисус, ибо теперь никто не станет выражать ему сочувствия и подкармливать из жалости. Фарисеи же стояли озадаченные, и Иисус обрушился на них всею силой своего голоса:
– Вы, змеи ядовитые! Уже ищете, как получше оправдать свое желание меня уничтожить? Вы слушаете, да не слышите. Креститель Иоанн не ел и не пил, и вы утверждали, что в него вселился дьявол. Я же и ем, и пью, и вы объявляете меня обжорой и пьяницей. Вы видите творение Господне, но заботитесь лишь об омовении рук своих да о соблюдении Шаббата. Кто вы, книжники и фарисеи, как не гробы повапленные, что снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты? Змеи, порождения ехидны! Как убежите вы от осуждения в геенну? Господь шлет вам пророков, а вы бичуете их в своих синагогах и распинаете на крестах за городскими стенами. Как рады вы были, когда голову Иоанна отсекли от тела его, словно голову кролика! Да падет на вас кровь праведных от Авеля, убиенного Каином, до славного сына Захарии…
Сопровождаемый учениками, Иисус вышел из синагоги, а там, в пяти или шести ярдах от входа, с камнями в руках уже стояла толпа, подговоренная фарисеями и готовая дать выход своей злобе. И вот прилетел первый камень, но Малыш Иаков перехватил его на лету и швырнул обратно в толпу, по несчастливой случайности попав в грудь вновь излеченному Натану. Тот застонал.
– Не утруждай себя битвой с ними, – обратился Иисус к ученику. – Придет время жатвы, и зерна будут отделены от плевел. Никто не избегнет суда праведного.
Услышав слова Иисуса, фарисей Иезекиль воскликнул:
– И что же, мы, единственные, кто соблюдает закон, будем брошены в геенну, а блудницы и воры собраны в житницы?
И он указал пальцем на Марию Магдалину, которую, похоже, знал лучше, чем положено богобоязненному фарисею. И в то же время другой человек силой сдернул с Марии покрывало, за которым она прятала свое лицо.
– Их ты будешь собирать в житницы? – не унимался Иезекиль. – Эту грязь и тлен?
Мария не на шутку испугалась. Люди, враждебно настроенные по отношению к Иисусу, но опасающиеся открыто на него напасть, могли найти в ней более легкую добычу, причем женщины в толпе были еще враждебнее, чем мужчины. Но по кивку Иисуса Фаддей и Филипп подошли к Марии и отвели ее за спину учителя, под прикрытие его могучей фигуры. Иисус же сказал ей – громко, чтобы слышала толпа:
– Не бойся, дочь моя! Грехи плоти легко искупить. Но неугасим и свиреп огонь, что ждет грешившего в душе своей.
И, повернувшись, Иисус пошел прочь от толпы, которая так и не рискнула взяться за камни. Мария шла, близко прильнув к Иисусу, остальные последовали за учителем, хотя не все были довольны тем, что с ними теперь странствует блудница. Фома возмущался:
– Теперь нам назад дороги нет. Связаться с таким сбродом!
Симон соглашался с Фомой. Да, теперь уж их мало кто будет уважать. Опасное положение. Стали совсем как зелоты.
Молчали только оба Иакова, шедшие в арьергарде их маленького отряда.
Глава 2
Вечером они стали лагерем у небольшого ручья, и Мария Магдалина упросила Иисуса позволить ей остаться с ними. Иисус ласково разговаривал с ней, и Андрей, собиравший хворост для костра, слышал, как Иисус говорил:
– Не стоит плакать, дочь моя, только оттого, что фарисеи плюют тебе вслед.
– А сами приходят по ночам, – отвечала Мария, – с деньгами и со словами любви на устах.
– Не обращай внимания на то, что говорят тебе эти лицемеры, живущие во власти предрассудков и раздираемые ревностью. Ведь ты – прекраснейшая из дочерей Евы! И если ты хочешь плакать, то плачь по другому поводу. Нельзя вразнос торговать тем, что свято. Нельзя священные сосуды наполнять требухой и выставлять на прокорм собакам. Господу милы объятия любящих, хотя он и отводит очи свои, поскольку даже наш Небесный Отец не считает возможным вмешиваться в дела влюбленных. Но он плачет, когда объятия превращаются в предмет торга. Плачь же и ты.