людей. Но обязательно получится так, что этот добропорядочный человек сам станет тираном. Такова уж природа земной власти. Люди изменятся не потому, что изменится устройство государства. Изменения должны произойти в самом человеке.
– Люди не меняются, – возразил Симон-зелот. – Люди – это люди, верблюды – это верблюды, а собаки – собаки. И если верблюды и собаки созданы для того, чтобы быть рабами людей, то человек не может быть рабом другому человеку. Человек должен быть свободен.
– Ты прав, – отозвался Иисус. – Свободен! Но свободен от власти внутренних тиранов: похоти, ненависти, эгоизма. Люди меняются. Люди должны меняться. И я проповедую Царство свободы, которое есть Царство Небесное. Но позвольте мне вернуться к моему сравнению. Возьмем, к примеру, горчичное семечко, самое малое из всех семян. Посади его в землю. Придет время, когда семечко превратится в дерево, и птицы будут обитать в его ветвях. Горчичное семя – это мои слова, которыми я засеиваю души тех, кто приходит меня слушать. Частенько эти семена поедаются птицами, иногда они падают на каменистую землю, неспособную питать. Но другие попадают на ниву плодородную, пускают корни и прорастают. Но это не делается за ночь.
Симон – не тот, что был зелотом, а тот, что стал учеником Иисуса, – проговорил с нотой отчаяния в голосе:
– Так что же тогда получается, учитель! Что касается меня, то… я, правда, не думал… Но как нас учили верить… Мне кажется, пройдет целая жизнь, пока из семечка не прорастет дерево, так?
– И ты, Симон, – сказал Иисус, – мечтаешь о том, чтобы за посевом сразу же следовала жатва. Но разве я когда-нибудь говорил о земном царстве?
– Но если мы говорим о царстве, то в царстве всегда должен быть царь, верно? – проговорил Симон. – Я знаю, я простой человек, я мог что-то не так услышать и что-то не понять, но, как я думал, наше новое учение – о том, чтобы установить в Израиле… Что установить, Андрей?
– Царство праведников, – отозвался Андрей.
В разговор вмешался Малыш Иаков:
– Мой прошлый учитель, Иоанн, обвинял в грехах самого Ирода, правителя Галилеи. За это Ирод посадил его в тюрьму, а потом убил. Но мы же верим в царство праведников, которое заменит царство Ирода и царство кесаря, то есть империю. Именно с этим он и послал нас к тебе.
– Послал для того, чтобы я сколотил армию ищущих праведности, которая обрушится на врата земного царства, замешенного на грехе, начнет колотить в них и возопит: Долой с трона! Мы коронуем праведников, и именно они займут трон! Так?
– Да, что-то в таком духе, – медленно и веско проговорил Варфоломей. – Мы так и думали. Мы думали, что и крещение, и проповеди, и спешка, с которой он направлял нас к тебе… Ну, я не стал бы так прямо говорить о том, чтобы колотить в ворота и вопить…
– Послушайте! – резко оборвал его Иисус. – Вы еще более глухи, чем фарисеи! Сначала мы должны обрести праведность в самих себе, а в придачу к ней еще терпимость и способность к любви. Но семена прорастут не скоро, и учиться этому придется долго. Вот ты, Филипп! Ты же мечтаешь, когда не поешь свои песни, так? О чем ты мечтаешь?
– Я мечтаю, – ответил Филипп, – о том, о чем велел нам мечтать старый закон: Мессия сожжет зло, как огонь сжигает лес, а потом установит царство.
– Небесный Царь в Иерусалиме? – покачал головой Иисус. – Мечи и нагрудники, сверкающие на солнце? Воины Израиля? Нет, дети мои. То – лживые мечтания!
– Но разве, – сказал Амос, – не сказано в Писании: Сын дан нам; владычество на раменах Его? Видно, не твои рамена имел в виду Исайя, каким бы большим и сильным ты ни казался. Придется возвращаться с плохими новостями.
– Ты ведь Амос, верно? – спросил Иисус. – Нет! Возвращайся с добрыми новостями, Амос! Новостями о Царствии Небесном.
Увидев вокруг печальные лица, Иисус рассмеялся со всей искренностью.
– Поймите то, что я говорю вам, – сказал Он. – Я явился, чтобы начать проповедовать Царство Небесное. Только начать! А кто скажет, когда оно будет построено? Если бы я сказал, что должно пройти десять тысяч лет, прежде чем взрастет дерево, посаженное семечком, то я был бы страшно далек от истины. Но что такое десять тысяч лет для Господа нашего? Он может подождать, и я смогу подождать, когда придет момент осуществления… Что же до нашего времени и наших жизней, то путь наш лежит в Иерусалим, чей трон занят узурпатором и где фарисеи уродуют людские души, проповедуя закон Божий, извращенный их лицемерием и ложью. И запомните: в Иерусалиме некоторые будут слушать нас, но многие не станут, и если ждет нас победа, то, увы, не зазвучат в нашу честь трубы и кимвалы, а будет лишь страдание, унижение и смерть. Иного не будет. И теперь вы знаете то худшее, что нас ждет.
Все молчали, и никто не смел поднять на Иисуса своих глаз, за исключением Иоанна и Иуды Искариота.
– Впрочем, откуда вам знать, что худшее может произойти? – спросил Иисус. – Вы слишком невинны для подобного знания.
Первым заговорил Амос. Но произнес лишь разочарованное:
– Да, да, конечно. – И добавил: – Ты идешь, Симон?
Симон, тот, что был рыбаком и учеником Иисуса, встрепенулся, словно очнулся ото сна и спросил:
– Что такое? Почему я?
Потом опомнился, поняв, что к чему, и сказал:
– А, есть еще один Симон.
И этот, другой Симон, ответил Амосу:
– Чтобы передать всем нашим эту новость, достаточно и одного. Я приду позже. Слишком много всего на душе.
– У меня тоже, – кивнул Амос.
И, вставая с земли, поморщился, словно от боли:
– Да, горько все это.
Отвесил в сторону Иисуса легкий поклон и пошел прочь по дорожке, высвеченной лунным светом.
– Ну что ж, – весело сказал Иисус, – ты же видишь: дорога свободна, она освещена лунным светом и ведет в мир здравомыслия и покоя. Возвращайтесь к своим делам, заводите семьи и предавайтесь мечтам о человеке, который сокрушит тиранов, сидящих на троне, и зарежет Тиберия в ванне. Иди и сделай так. Человек должен быть свободен, как говорит другой Симон.
– Я не другой Симон, – сказал другой Симон. – Я – тот самый Симон.
– Человек по-настоящему свободен, – продолжал между тем Иисус. – Таковым его создал Господь. Свободен по собственному желанию избрать любую дорогу.
В разговор вступил Фома, который заявил:
– Все вы знаете, что я всегда во всем сомневаюсь. И не стесняюсь об этом говорить. Ну, во-первых, я сомневаюсь в этом нашем предприятии… А стоило ли вообще все это затевать? Хотя, с другой стороны, я многое узнал, это для меня хорошая школа, скажу без обиняков. Но еще я говорил, что человек имеет право в своей жизни совершить что-то очень важное. Или стать свидетелем чего-то важного. И мне совсем не хочется просто сидеть и смотреть, как там растет какое-то дерево. Что, у меня других дел нет?
– Отлично сказано, Фома, – кивнул Иисус. – И я обещаю: в твоей жизни это важное произойдет. Политики обрушатся на меня с ненавистью не меньшей, чем люди в синагогах. Любовь – опасное слово. Сперва оно возбуждает ненависть, и длится все это достаточно долго. И только потом она приносит плоды. Если ты останешься со мной, Фома, ты увидишь много интересного, хотя оставаться ты совсем не обязан.
– Я хотел сказать, – вступил в разговор Симон-рыбак, – что у тебя – тысячи последователей. Тысячи! Неужели все это будет впустую?
Фаддей, который открывал рот крайне редко, вдруг заговорил, и так, как от него никто не ждал:
– Мы могли бы поднять эти тысячи и пойти на Иерусалим. И мы силой заставили бы их установить царство праведников.
– Силой заставить кого-то стать праведником? – улыбнулся Иисус. – Это интересно. Я должен это запомнить. А пока, Фаддей, лучше сыграй нам что-нибудь на своей флейте.
Фаддей, у которого флейта лежала на коленях, взял ее и засунул куда-то в складки своего плаща. После этого посмотрел на Филиппа. Тот сидел, не шевелясь и уставившись на огонь костра. Костер между тем прогорал и готов был умереть, но никто не собирался подбрасывать в него новую порцию дров. Варфоломей гладил себя по животу, слегка вздрагивая. Матфей глубоко вздохнул, после чего потряс своим денежным мешком.
– У нас почти ничего нет, – сказал он. – Всего несколько серебряных монет. Вот, возьми.
И он передал мешок Иуде Искариоту.
– Тогда я стану казначеем для тех, кто останется со мной, – сказал Иуда Искариот. – Точнее, с ним.
– Матфей! – усмехнулся Иисус. – Да ты, я вижу, настоящий растратчик! Как тот блудный сын из песни Филиппа.
Матфей сидел чуть не плача.
Симон-зелот обвел взглядом всю компанию и воскликнул:
– Клянусь живым Богом Израиля, я с такими бойцами в бой не пошел бы! Как можно строить хоть какое-нибудь царство с людьми, которые так быстро во всем разочаровываются? Это что же у вас за союз, если вы так легко готовы бросить своего вождя?
– Мы не бросаем его! – покачал головой другой Симон. – Мы просто…
– Вы пока просто готовитесь сделать это, так? Мне, Симон, стыдно, что у нас с тобой одно имя. Я хочу вот что сказать: я и раньше встречал разных вождей. И все они произносили много громких слов и много чего обещали. Но ни один из них не был честным человеком. Каждый из них кричал: выберите меня своим вождем, и уже завтра наступит царство справедливости! Ваш же о чем говорит? Ничто быстро не происходит. Семена справедливости прорастут медленно, но обязательно прорастут. Какое право мы с вами имеем толковать о справедливости во всем мире, если в нас самих справедливости – ни на грош? Иисус говорит дело. Устами его глаголет Бог и истина. Если вы не пойдете за ним, то пойду я.
– У меня есть еще одно имя, – сказал другой Симон. – Это Петр. Так меня называл мой бедный отец. Тогда ты будешь Симон, а я – Петр.
И он вдруг принялся плакать.
– Отлично, – проговорил Иисус. – Я все это обдумаю.
– Верни мне мой мешок, – сказал Матфей Иуде Искариоту. – Не знаю, что на меня нашло!
– Нет, – покачал головой Иуда. – Я буду казначеем. Он помолчал и, обведя всех глазами, добавил: – Если мне, конечно, позволят.