– Ладно, будь им, – согласился Матфей. – В конце концов, я терпеть не могу иметь дела с деньгами.
– Мне так жаль, простите меня! – не унимался истекающий слезами Симон, ставший Петром.
– Ладно, жаль так жаль, – проговорил Симон-зелот. – А нет ли у вас, кстати, чего-нибудь поесть? Если предложите мне холодной рыбы и кусок хлеба, я не откажусь. С утра маковой росинки во рту не было.
Фома, который все время до этого молчал, крякнул и произнес:
– Когда я сказал, что, ну, дескать, мне есть чем заняться, я имел в виду, что, может, я мог бы уже продвигать эти дела – любовь и все такое прочее. Смотрите, нас теперь двенадцать, и можно подумать, ну, то есть пора бы уже по одному или по двое нам нести эти слова дальше, в народ. То есть, я хочу сказать, учитель, что нам хватит прятаться за твоей спиной, пока ты выращиваешь эти свои деревья, а мы только стоим и просто глазеем. Пора и нам заняться настоящим делом.
– Ты лжешь, Фома! – прорычал Малыш Иаков. – Ты просто хочешь соскочить. Я же вижу тебя насквозь. И все видят.
– А ты кто такой, чтобы называть меня лжецом? – возмутился Фома. – Хоть ты у нас тут самый большой, я таких, как ты, за завтраком парочку съем. И не подавлюсь.
– Вместо холодной рыбы, – вставил Симон-зелот.
– Лжет он или нет – неважно, – сказал Иисус. – Но говорит он дело. Пора вам идти в народ – в Галилее и даже за ее пределами – и нести благую весть.
Он улыбнулся, взглянув на Симона-зелота, который увлеченно поедал рыбу.
– Идите по четверкам. Потом разделитесь на пары, после чего пойдете уже по одному. Вам нужно научиться жить в одиночестве. Но быстро этого делать нельзя. Можете отправляться уже завтра. А почему бы и нет?
И он рассказал им, что делать и от чего нужно воздерживаться.
– Не нужно слишком увлекаться рассказом о чудесах, о волшебных излечениях, о прозревших слепых. Тот, кто не лицезрел чуда лично, всегда будет сомневаться. Зато семена правды прорастут в веках.
Петр, не глядя на Иисуса, пробормотал:
– Мне кажется, ты должен нам сказать, учитель, что у тебя на уме. Ты думаешь, наверное, что мы все уйдем, но вернемся не все, так? Но мы обязательно вернемся. И где нам тебя искать?
– Когда вы вернетесь, – ответил Иисус, – то легко сможете меня найти. Я продолжу проповедовать – молва и выведет вас на меня.
Он помолчал и продолжил:
– Если сила любви в вас не угаснет и приведет вас назад, знайте – любовь в вас жива. Ну что ж, пора нам укладываться, но перед тем как вы ляжете спать, я скажу вам кое-что еще. Проповедуйте просто. Те, кто вас будет слушать, – обычные люди. Рассказывайте им притчи, которым я вас научил. И, что важнее всего, учите их любить на примерах.
Волнение и страх еще долго не позволяли ученикам заснуть. Они лежали, слушая уханье сов и храп Симона-зелота, который во сне издавал звуки, подобные тем, что производит двуручная пила, вгрызающаяся в плоть ливанского кедра.
Глава 4
Нет особой нужды показывать вам, как работали ученики Иисуса. Достаточно сказать, что дело свое они знали. Так, Петр, проповедуя в городе Мататех, говорил собравшимся:
– Мне это видится следующим образом: дело не в евреях и не в римлянах. Не в сирийцах, не в самарянах и не в синезадых британцах, живущих в своей варварской Британии. Дело в самом человеке. Никто не сможет обустроить свою страну, пока не обустроит то, что у него есть внутри. Вам это понятно? Прежде всего, нужно прекратить ненавидеть друг друга. Ненавидеть римлян, ненавидеть собственную тещу, ненавидеть двоюродного брата жены. Нужно научиться терпеть друг друга, научиться любить.
Громкоголосый человек, стоявший в небольшой толпе возле рыбного рынка, спросил:
– Любить ублюдка, который готов переломать тебе ребра и отнять честно заработанные денежки? А как же справедливость? Если все станут любить друг друга, справедливости конец!
– Послушай, – отозвался Петр. – Я расскажу тебе историю. Жил некий человек, и засеял он целое поле пшеницы. А потом на него напал один из его врагов. Он был врагом хозяину поля, потому что задолжал ему денег и не отдавал. И он разбросал по всему полю сорняки – семена дикого щавеля, плевел и все такое прочее. И приходит к хозяину поля его работник, и говорит: как нам поступить? В поле сплошные сорняки, как мы будем убирать пшеницу? Нужно что-то делать! А хозяин говорит: не торопись, дождемся времени жатвы, и тогда легко отделим зерно от плевел. Зерно сложим в амбар, а сорняки сожжем. Нужно только подождать. Понимаешь ли ты смысл этой истории? До того дня, когда восторжествует справедливость, может пройти много времени, и нужно уметь ждать. Но этот день обязательно придет, и каждый получит то, что заслужил, – награду или наказание. И назовется этот день Судным днем. Но может ли человек утверждать, что способен судить по справедливости? Насколько вы доверяете тем ублюдкам, что нарекли себя судьями? Оставьте вершить справедливость Господу, который один знает об этом все. Никто из грешников не ускользнет от кары Господней, но каждый праведник будет вознагражден. Вы же любите друг друга, а заботу о справедливости оставьте Богу.
Варфоломей, владевший искусством врачевания, получил хороший прием в Тапуахе, Тахриме, Тамаре, Чуме и Эсколите. В последнем из названных городов, например, во время его проповеди по полу стал кататься, извиваясь, эпилептик. Варфоломей не растерялся и тотчас же, как начался припадок, велел:
– Суньте ему кусок дерева меж зубов. Так он не откусит себе язык. А теперь сядьте и подождите. Скоро все будет хорошо. Обязательно будет хорошо, увидите.
И все увидели. Варфоломей же сказал:
– Насколько же легко мы опознаем болезни тела! Потертости, пузыри, хромоту, судороги. Но те болезни, что укоренились в наших душах, распознать не так просто. А они есть, и единственное против них средство – это любовь. Если хотите, можете надо мной смеяться. Я не так опытен в лечении болезней, против которых не помогают ни микстуры, ни мази, а потому к вашему веселью я отнесусь с пониманием. Но я знаю то, чего не знают любители посмеяться. Любовь, и только любовь способна лечить душу. Это – непростое лекарство, и нужно научиться его готовить. Но мы должны попытаться это сделать. Например, нам нужно полюбить своих врагов. Но как? Представьте, что ваша левая рука вывихнута, покрыта ранами и волдырями, и вы места себе не находите от боли. Вы ее ненавидите. Вы ненавидите ее. Но ведь ваша рука – это часть вашего тела, часть вашей сущности. Насколько же искренна ваша ненависть? Вы же хотите вылечить руку, сделать так, чтобы она не болела, не причиняла вам страданий, верно? И, конечно же, вы никому не дадите ее отрезать. Так вот, человечество – это одно большое тело, а ваш враг – тот самый, что мучает вас, терзает, иссушает ненавистью, – он такая же часть этого тела, как и вы. Он с вами одной крови, одной плоти, одних мыслей. Он делает вам больно, да, но как вы можете его ненавидеть? Ведь он – это вы!
Иуда Искариот как учитель был не слишком популярен. Виною тому, как ни странно, его ученость, которая прорывалась наружу через мудреные слова, которые он иногда употреблял, в том, как он оценивал те или иные события и поступки, как тонко их анализировал. Тем не менее он нашел благодарных слушателей среди особой группы людей, живших в Моахе. Это были люди уважаемые, философского склада, озабоченные будущим Израиля, ненавидевшие иностранцев, – но совсем не так, как зелоты. Иуду Искариота пригласили в дом Иехоаша, весьма эрудированного книжника, который жил в огромном унаследованном поместье, приносившем изрядный доход. Там присутствовали еще замечательные господа того же толка: Иехорам, вывозивший вино из Италии и Греции, а также строитель Ахазия, который, как оказалось, знал еще отца Иуды Искариота.
Сидя с тонкой работы кубком, где рдело самое изысканное из всех итальянских сортов вино, глядя на садящееся за горизонт солнце и слушая потрескивание сверчков, Иуда Искариот говорил:
– Он именно тот, о ком говорится в Писании. У меня нет в этом никаких сомнений. А свидетельств я видел и слышал предостаточно.
– Чудеса? – спросил Ахазия, погладив свою пегую бороду.
– Чудеса – это лишь часть того, что он делает, причем не главная. Как он говорит, чудеса не могут быть надежным основанием веры, поскольку вера принадлежит вечности, а чудеса – истории, а потому суть их и форма могут быть легко искажены историком. Допустим, ты излечил человека от лихорадки, а твой восторженный хроникер преподнесет это так, будто ты поднял человека из мертвых. Идеи, доктрины – вот в чем его сила. И они гораздо важнее чудес. А еще огромный авторитет, исключительное спокойствие и уверенность в себе, терпение; ум, причем высочайшего качества. Но истинное свидетельство того, что это именно он, состоит в том, что он рожден властвовать, и тем не менее отказывается от завоевания власти.
– Ты хочешь сказать, – уточнил худощавый, с острым взором, почти безбородый Иехоаш, – от завоевания власти, как это дело понимают зелоты: окровавленный вождь врывается во дворец со словами Писания на устах и свергает старого царя?
– Ну да! – отозвался Иуда. – Эти идиоты считают, что могут разрушить империю.
Иехорам, бывший родом из северной Галилеи, несколько растягивал слова, но звучало это совсем не противно. Он сказал:
– Я думаю, они даже не подозревают, что такая вещь, как империя, существует. Они думают, чтобы захватить власть, им нужно убить пару чиновников да сотню наемников.
– Но мы-то с вами понимаем, когда римская сила и власть придут в упадок, виновен в этом будет не Израиль. Упадок придет изнутри Римской империи. Но это произойдет не скоро. Пока же мы должны признать, что Римская империя существует и что разрушить ее и уничтожить пока не удастся никому. А нам нужен царь – один на весь Израиль. И этим царем должен быть именно Иисус.
– Но ты же говоришь, что он отказывается от власти, – сказал Ахазия.
– Я слышал, как он это делает, – кивнул Иуда. – Но власть ему предлагали зелоты, вот в чем дело. Если же власть ему предложит Высший религиозный совет Израиля, он не сможет отказаться. И как только совет поближе познакомится с его доктриной…