– Отдашь мне свой пустой мешок и то, что на тебе, – и одежду, и сандалии. Там, куда ты собрался, они тебе не понадобятся. А собрался ты, если судить по твоему виду, в сады Эдема. Вот тебе веревка. Раздевайся!
И обнаженный Иуда, с веревкой через плечо, бросился прочь из города. Но вдруг на дороге его оказался маленький котенок, который жалобно мяукал над своей пораненной лапкой. Иуда поднял несчастное создание, погладил и сказал:
– Как я мог? Как я мог? Лижи свою ранку, и скоро тебе будет лучше.
И, опустив мяукающего котенка на землю, он побежал дальше.
Наконец он оказался в лесу и смог выбрать подходящее дерево, которое с тех пор называют деревом Иуды. Забравшись на дерево в поисках ветви покрепче, он нашел гнездо с пятью маленькими птенцами, которые, при его приближении, раскрыли свои клювики, словно это были трубы. Ветка, на которой располагалось гнездо, показалась Иуде подходящей, а потому он перенес гнездо на ветку повыше, после чего привязал веревку к ветке и сделал на другом конце петлю. И, производя эти действия, он, не переставая, бормотал:
– Да, я отлично говорю по-гречески. Каи элабон триаконта аргуира, теен тимеен тоу тетимеменон, хон этимеесанто апо хуион Израэль, каиэдокан аута ейс тон агронтоу керамеос, кафа сунетазен мои Куриос [10]. – И добавил: – Чтобы сбылось предсказание.
И, набросив петлю на шею, он соскользнул с ветки под оглушающие крики воронья.
Книга VI
Глава 1
Иисуса ввели в переднюю дома первосвященника Каиафы и оставили одного. Это была большая пустая комната с мраморным полом и двумя резными креслами в римском стиле, но, поскольку сесть ему не предложили, он остался стоять. Однако в одиночестве он оставался недолго – вскоре в комнату вошел Элифаз, сопровождаемый другими фарисеями, и сразу же начал оскорблять Иисуса и насмехаться над ним.
– Ну что, непросто тебе будет теперь издеваться над теми, кто тебя выше и лучше? А ну-ка, расскажи-ка нам теперь про гробы повапленные, про порожденья ехидны да про то, что нельзя мыть руки перед едой. Ты – грязь и тлен!
И Элифаз плюнул в лицо Иисуса, но, поскольку Иисус был много выше фарисея, плевок попал ему на грудь, на чистый хитон, отмытый Иоанном как раз накануне их последнего ужина. Иисус взглянул на плевок, но не стал его стирать, а только посмотрел, улыбаясь, на Элифаза и его спутников. Элифаза просто скрутило от ярости.
– Зубоскал! Шутник! Скоро ты перестанешь шутить и зубоскалить! Уже не будешь смотреть свысока! Грязь и тлен!
Он ударил ногой по голени Иисуса, но сделал больно, скорее, своему большому пальцу, чем крепкой плоти задержанного. Сморщившись от боли, он воскликнул:
– Завяжите глаза этой свинье!
Эзра, который стоял поодаль, вытащил из рукава кусок ткани, который носил с собой, чтобы отирать пот (он страшно потел), и, поскольку росту он был немалого, завязал Иисусу глаза. Иисус рассмеялся и сказал:
– Вы, как я вижу, думаете, что я приму участие в ваших детских играх. Никогда не предполагал, что в глупости можно быть таким настойчивым и упорным. Забавно! Продолжайте, делайте что хотите!
Элифазу, чтобы нанести весьма слабый шлепок по щеке Иисуса, пришлось подпрыгнуть.
Он прошипел:
– Ну, теперь покажи, какой ты умный!
Другие последовали примеру Элифаза и принялись наносить удары, и исключением стал только Иона, который с сомнением проговорил:
– Не думаю, что мы ведем себя достойно…
Элифаз между тем не унимался.
– Ну, пророк! – шипел он. – Пророчествуй, кто ударит тебя следующим, грязь!
Он изготовился вновь ударить Иисуса, но тот, сдернув с лица повязку, бросил ее на пол, после чего схватил Элифаза одной рукой за ворот, без всякого усилия, словно ребенка, поднял перед собой и сказал:
– Ну-ка, попробуй плюнуть теперь. Плевать-то лучше сверху вниз, чем снизу вверх.
Элифаз, не в силах освободиться, яростно извивался. Иисус отпустил его, и тот упал на пол. Тотчас же прочие фарисеи набросились на Иисуса, стараясь ударить побольнее, а тот стоял, с улыбкой глядя на них и не сопротивляясь. Затем открылась дверь из внутренних покоев, и вошел Зера. Холодно посмотрев на Элифаза и его друзей, он проговорил:
– Это неприлично!
– Согласен! – проговорил Иисус. – Прошу меня простить. Как я полагаю, момент у нас торжественный.
Элифаз зарычал от ярости.
– Все собрались и ждут тебя, – проговорил Зера. – Следуй за мной.
И он жестом указал на арку, которая вела в пустой гулкий коридор, в котором висел застарелый запах черствого хлеба. Мимо них скользнул какой-то человек с деревянными восковыми табличками – наверное, секретарь. Секретарь при приближении Зеры зевнул, но, когда увидел Иисуса, высоченного и мускулистого, то так и застыл с открытым ртом.
– Это здесь, – проговорил Зера и, открыв дверь, кивнул Иисусу:
– Проходи.
– Негоже преступнику входить прежде священника Храма Соломонова, – проговорил с улыбкой Иисус.
Зера мгновение смотрел на него с каменным выражением лица, после чего прошел в дверь. Иисус последовал за ним.
В большой комнате за длинным простым столом сидело около дюжины защитников веры – из служителей культа и из мирян. Когда Иисус вошел, один из священников только что справился с длинным зевком.
– Слишком ранний час, – проговорил Иисус. – Прошу простить, что из-за меня вас вытащили из постели.
– Заключенный, – резко сказал Зера, занимая свое место за столом, – должен говорить только тогда, когда к нему обращаются.
Слуга отворил дверь, и в комнату вошел Каиафа. Собравшиеся встали. Мантия на первосвященнике была не первой свежести – потертая и местами даже грязная.
– Предвижу церемониальную перемену облачений, – проговорил Иисус.
– Заключенному позволительно говорить только тогда, когда к нему обращаются, – резко повторил Зера и посмотрел на Каиафу, который сел в центре стола. Кивнув, первосвященник сказал:
– Можно начинать, я полагаю.
Посмотрев на Иисуса, он произнес:
– Ты Иисус из Назарета. Так?
Иисус не ответил.
– Отвечай! Тебя зовут так?
Иисус молчал.
– Заключенный ведет себя вызывающе и делает это совершенно намеренно, – пояснил Зера.
– Ты не отрицаешь, что зовут тебя именно так, – продолжал Каиафа. – Но ты еще зовешься Мессией. Если ты считаешь себя Мессией, то должен подтвердить это.
– Если я скажу это, ты же не поверишь, – ответил Иисус. – Так какой смысл говорить?
– К первосвященнику следует обращаться «ваше преосвященство», – сказал Зера.
– Какой смысл, твое преосвященство, говорить об этом? – повторил Иисус.
– Это не ответ, – сказал Каиафа. – Но у тебя будет время ответить. А теперь скажи, в чем сущность учения, которое ты со своими учениками распространял здесь, в Иудее?
– Тебе не нужно об этом спрашивать, твое преосвященство, – ответил Иисус. – Я открыто говорил об этом со всеми, кто хотел слушать. Я учил в синагогах, на улицах, в Храме. Я не делал из этого никакой тайны. Если ты хочешь знать, чему я учил, спроси тех, кто меня слушал.
Зера и Каиафа молча переглянулись. Со своего места вскочил Хаггай, и, ткнув пальцем в сторону Иисуса, вопросительно посмотрел на первосвященника. Каиафа кивнул.
– Заключенный должен знать, – почти прокричал Хаггай, – что мы располагаем подписанными и скрепленными клятвой свидетельствами его преступных речей. Вот вам пример. Так, он говорил, что может в три дня разрушить Храм и вновь отстроить его. Было это?
Иисус посмотрел на Хаггая, но не ответил. Тот пожал плечами.
Каиафа же сказал:
– И все же я возвращаюсь к своему вопросу. Считаешь ли ты себя Мессией? Считаешь ли ты себя (о, святотатственные слова!) Сыном Всевышнего?
– То, что я делаю, я делаю именем своего отца, твое преосвященство, – отозвался Иисус, – и будет моим ответом.
– Именем своего отца! – воскликнул Каиафа. – Это ли не святотатство?
– Теперь, твое преосвященство, ты должен церемониально разорвать на себе одежды, – усмехнулся Иисус.
Каиафа, совершенно не озадаченный словами Иисуса, вскочил и действительно картинно разорвал мантию на груди, на мгновение продемонстрировав собравшимся поросший волосами сосок.
– Итак! – воскликнул он, обращаясь к сидящим за столом. – Каким будет наш приговор?
– Конечно же, повинен смерти! – произнес Зера и, сделав паузу, продолжил: – Но подобного рода приговоры не входят в нашу компетенцию. Единственное, на что мы способны в этих условиях, если это удовлетворит ваше преосвященство, так это на вынесение нашего суждения относительно святотатства. Наша компетенция – расследование, но не суд. Как следственная инстанция, мы установили, что преступник виновен в святотатстве. Святотатство же, если перевести это в терминологию светского суда, есть государственная измена. Есть ли возражения?
Он посмотрел на собравшихся. Возражений, естественно, не было.
Но тут заговорил Иисус:
– При всем моем уважении к высокому суду, должен заявить, что такого рода выводы не входят в вашу компетенцию. В древнем Израиле, где светские законы и законы веры существовали неразделенно, любое противозаконное деяние было одновременно и преступлением против Всевышнего. А преступление против Всевышнего, как следовало из закона, данного Моисеем, должно караться смертью. Сегодня же светские и религиозные законы разделены, и светские власти ограничены в своей компетенции исключительно светской сферой. Они расследуют и преследуют преступления, совершаемые только против государства и человека, но не против веры. Вы имеете право отторгнуть меня от сообщества верующих, подвергнуть изгнанию, но не можете конвертировать преступление против веры в преступление против государства.
Он помолчал и продолжил:
– Я говорю это исключительно ради того, чтобы вы знали, о чем идет речь. Понятно, кроме тех махинаций, к которым вы прибегаете, у вас нет ничего, но, поскольку сила на вашей стороне, то и сопротивляться бесполезно. Но тем среди вас, кто не понимает, что происходит, я считаю нужным процедурные вопросы все-таки объяснить.