– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Зера. – Могу сказать, все кончено.
– Это ты так можешь сказать, – с самым свирепым видом проговорил Малыш Иаков.
– А ты, – сказал, обратившись к нему, Зера, – думаешь, я полагаю, о каком-то хитром жульничестве? Так знай: эти солдаты станут охранять склеп день и ночь, а потому у всех у вас не будет никакой возможности его открыть. Я же, вместе с другими священниками, буду постоянно навещать это место. Так что повторяю: все кончено!
Женщины вернулись на постоялый двор. Малыш Иаков и Иоанн пошли пешком по дороге в Вифлеем к месту, где нашли укрытие и, к стыду своему, как многие говорили, залегли «на дно» остальные ученики Иисуса. Впрочем, поступили они так скорее из благоразумия, чем из страха. Ученики вполне могли бы остаться в летнем домике Гефсиманского сада, но никто (хотя, конечно, вы помните, что я говорил несколькими страницами ранее) не пожелал туда возвращаться. Добрый Никодим понимал, что это некогда благословенное местечко превратилось для них, как, собственно, и для него, в место горя и предательства, а потому предложил ученикам Иисуса временно укрыться на старой ферме, которую до этого долгое время пытался продать. Когда начался Шаббат, все оставшиеся вместе девять учеников сидели за столом, мрачно покусывая костяшки пальцев и едва притрагиваясь к лежащему на столе черному хлебу. Они страшно беспокоились о Малыше Иакове, а также Иоанне. Запах их собственных тел был им ненавистен. Фаддей вдруг извлек несколько звуков из своей флейты.
Матфей едва не зарычал:
– Заткнись со своей музыкой!
Фаддей извинился, вытряхнул слюну из инструмента и пояснил:
– Эту мелодию я играл на похоронах одной девушки, которую он… Ну, вы помните! Кстати, играть на флейте в Шаббат не запрещено. Это не работа.
– Вопрос вот в чем, – проговорил Матфей. – Что мы будем делать?
– Как бы там ни было, – отозвался Варфоломей, – до конца Шаббата делать все равно ничего нельзя.
– Он хочет сказать, – пояснил Иаков, – что мы будем делать, если… если все это неправда и он… Ну, вы понимаете!
– Он сделает это! – воскликнул Петр. – Вы что, разучились верить?
– Нам следовало всем пойти туда, – сказал Симон. – А не только Иоанну и Малышу Иакову. Странно только, почему другой Иаков здесь. Вы же с ним одно целое – куда ты, туда и он. Хотя, конечно, так было до всех этих серьезных событий!
– Я был болен, – мрачно заявил Иаков. – Все же видели. Желудок скрутило так, что я двинуться не мог.
– Пора бы им вернуться, – сказал Фома. – Если их, конечно, не…
– Мы бы услышали, – отозвался Петр. – Даже здесь. Одна из женщин, наверное, могла бы нам сообщить.
– Женщины не прятались, – проговорил Филипп. – Оставались до самого конца.
– А ты сочини про все это песню, – резко проговорил Матфей. – И пусть главным словом в ней станет предусмотрительность. Наша цель – сохранить и пронести слово учителя дальше. Не дай Бог, нас убьют, и кто же тогда сделает это за нас? Для трусости всегда найдутся оправдания. Но трусость – она и есть трусость. Я иду в город. Кто со мной?
– В Шаббат запрещены любые путешествия, – сказал Фаддей.
– Нас это никогда не останавливало, – возразил Андрей.
– Все сделано как надо, – сказал Матфей. – О нем позаботился один из верующих. Забрал тело и устроил похороны.
– Да, он похоронен, – кивнул Петр. – Должен был, во всяком случае. Только один Бог знает где.
Андрей откашлялся и проговорил:
– Мы поступили – хуже некуда.
– Это я поступил хуже некуда! – горестно воскликнул Петр. – О Господи, прости меня!
– Хватит уже! – выпалил Фома. – Довольно, наслушались!
– Мы все поступили не лучшим образом, – сказал Варфоломей. – Но он знал, как мы себя поведем! С самого начала знал!
– Что нам следует сделать, – сказал Филипп, – так это подождать, пока нам будут даны указания. То есть подождать Йом-Ришон, первого воскресенья. Делать что-то в Шаббат нет никакого смысла.
– Но где, в конце концов, эта парочка? – воскликнул Петр. – Какого черта с ними могло случиться?
Наконец, прямо перед тем как наступила полночь, явились усталые и измотанные Иоанн и Малыш Иаков. Последовали объятия, полились слезы, были вознесены слова благодарности небесам. Прибывшие рассказали свою историю. Прочие выслушали ее молча, не перебивая. Наконец Иоанн сказал:
– Есть ли что-нибудь поесть? Мы умираем с голода.
– Вода и немного черствого хлеба, – отозвался Иаков.
– Там, снаружи, бегают два цыпленка-заморыша, – сказал Малыш Иаков. – А здесь, как я вижу, есть ржавый котел. Можно сделать тушеного цыпленка.
– А как же Шаббат? – спросил Петр. – А закон, данный Моисеем?
И тут Иоанн возвысил голос, мощь которого столь резко контрастировала с видом его ладно скроенного, но не очень крупного тела:
– Нет, вы недостойны Царства Божьего! Как же вы быстро все забываете! Не человек был создан для субботы, но суббота для человека! Стоило ему покинуть нас, и – все? Вы уже не чувствуете себя христианами? Неужели ни у кого недостает смелости и силы воли?
– Что это за словечко ты сейчас произнес? – поинтересовался Варфоломей. – Похоже на латынь.
– Само вылетело, – отозвался Иоанн. – Должны же мы как-то себя называть! Ну и кто пойдет придушить этих цыплят?
– Я их приготовлю, – предложил Малыш Иаков. – А уж по части удушить – здесь Матфею равных нет!
До учеников постепенно начинало доходить, что жизнь их потекла по совершенно новому руслу. Правда, Фома, покусывая найденную невесть где косточку, сказал:
– Да, видно, привыкнем жить одни, самостоятельно, мы не сразу. Итак, это будет наш первый ужин без него.
– Мы пока не одни, – отрицательно покачал головой Малыш Иаков. – Вы увидите.
– Да-да, конечно, увидим. И поверим. Верить стоит лишь в то, что видишь.
Глава 6
Петухи громко возвестили наступление воскресного утра. Петр не обратил на крикливых птиц никакого внимания. После того как весь Шаббат ученики Иисуса грешили, собирая хворост, стирая одежду и готовя тщедушных цыплят, на прошлом можно было ставить крест. Как сказал Фаддей, которого нельзя назвать великим мыслителем, глупцом станет тот, кто будет утверждать, будто день начинается на заходе солнца. Закатом день кончается. А начинается день на рассвете.
День начался. Его начало возвестили петухи. Кто пойдет к усыпальнице Иисуса? Никто не хотел быть разочарованным, а потому никто и не собирался. В конце концов, в Иерусалим отправились Малыш Иаков и Иоанн. Когда они добрались до склепа, там находились Мария, мать Иисуса, Мария Магдалина, а также Зера и два других священника (их имена – Хаббакук и Хаггай). Поодаль стояла римская стража. Младшая Мария обернулась к подходившим христианам, ученикам Иисуса. В голосе ее прозвучала надежда:
– Мы просили их, просили! Даже умоляли. А они говорят – нет!
– А почему, собственно, «нет»? – резко спросил Малыш Иаков. – Вы что, боитесь наших или его фокусов?
– Если человека положили в усыпальницу, – ответил Зера, – тревожить его нельзя. Живые должны оставить его наедине со смертным сном – таков обычай!
– Обычай – не закон! – парировал Малыш Иаков. – Разве закон запрещает матери сказать последнее прости своему ребенку?
– К тому же, – вступила в разговор Мария Магдалина, – мы должны положить то, что я принесла! Смотрите: травы, благовония. Вот они!
– У вас хватало времени и до этого, – вмешался офицер, командир римской стражи. – Почему же вы не позаботились заранее?
– А раньше было то, что называется Шаббат, – резко ответил Малыш Иаков. – Не слыхали о таком? В этот день никто не может ничего купить или продать. И вообще делать что-нибудь, похожее на работу.
– То, что ты говоришь, похоже на дерзость.
– Никакой дерзости, – покачал головой Малыш Иаков. – Дело обстоит так: перед вами – семья человека, который сейчас лежит в склепе. Он был распят римлянами. Вы это помните? А римлянам его передала вот эта троица, которая стоит перед вами в столь замечательных тюрбанах…
– Я не думаю, – сказал Хаббакук тоном, в котором, как он считал, должна звучать спокойная угроза, – что мы долго станем мириться с такими речами.
– Не нравится? – все больше заводился Малыш Иаков. – А давайте устроим еще одно судилище и убьем на кресте еще парочку преступников? – Он решительно посмотрел на притихших священников и сказал: – Сейчас я открою усыпальницу.
– Ты не сможешь сделать этого! – сказал младший офицер. – Ты и сам знаешь, что тебе это не по силам.
– Вы хотите меня остановить?
– Ну, как тебе сказать, – протянул младший офицер и, обменявшись взглядами с старшим по званию, посмотрел на Зеру.
Тот пожал плечами.
– Мы тебе поможем, – вступил в разговор один из охранников.
– А тебе лучше дождаться приказа, – сказал младший офицер.
– Откроем, – решил старший офицер. – Мы довольно наслышались про всякие фокусы. Так давайте посмотрим, что они имели в виду.
Он вновь посмотрел на Зеру, и тот так же безучастно, как и раньше, пожал плечами.
Солдаты вместе с Малышом Иаковом взялись за камень, и тот странно легко сошел со своего места – никто даже не вспотел и не успел выругаться.
Зера же проговорил, обращаясь к Малышу Иакову:
– Вы все еще на что-то надеетесь, так? Даже верите. Но внутри – только мертвое тело, и больше ничего. То есть это – конец!
Он сделал шаг ко входу усыпальницы, полагая, что ему, как священнику, пристало войти первым. Но Малыш Иаков остановил его:
– Не тебе входить первым, приятель.
И жестом пригласил пройти первой Марию, мать Иисуса, после чего двинулся внутрь и сам.
Войдя, они закрыли глаза, после чего открыли их вновь и стали пристально вглядываться перед собой, стараясь привыкнуть к темноте. Присмотревшись, они вдруг увидели: тела нет. Тела, которое, обернув в смертные покрывала, оставили здесь, в усыпальнице не оказалось. Пахло маслом и благовониями, но, кроме этого, ничто из того, что находилось в склепе, не говорило о том, что здесь был кто-то похоронен. Мария стояла, вслушиваясь в темноту. Малыш Иаков жестом подозвал Марию Магдалину и Иоанна и сказал: