изация, в том числе и той, в Казахстан минувшим летом. Мне и мечталось, что я буду тоже готовить экспедиции, что-то там делать вместе с инженерами-конструкторами по оборудованию самолетов. Новых самолетов, которые должны были поступить вместо старых «коньков-горбунков». Или на крайний случай, думал я, мне поручат поехать разведывать площадки под временные аэродромы для них, чем пришлось уже заниматься в Казахстане. Но теперь делать было нечего. Специального инженерного образования я не имел, а в авиации — лишь опыт практической работы в одной экспедиции да еще навыки летчика-наблюдателя, приобретенные в авиахимовской школе «без отрыва от производства» — от учебы в Московском университете.
Я понимал, что Несмеянов и другие руководители НИЛОВ правильно решили использовать нового молодого сотрудника, биолога по университетской специальности.
Несмеянов провел меня в одну из комнат лаборатории, познакомил с ее «обитателями», двумя молодыми женщинами, и определил, за каким столом будет мое рабочее место.
Итак, надо было начинать с поисков «материала».
Итак, будь они трижды прокляты, клопы и тараканы! Где и как их добыть? Никто толком ответить на этот вопрос не мог. Кто-то из знакомых, посмеиваясь чрезвычайно обидно для меня, посоветовал развесить в подворотнях объявления. Другой — обратиться к старушкам, всегда околачивающимся около действующих церквей.
В конце концов тот усатый дядька, кто открыл мне дверь в день первого прихода в лабораторию, — все всегда звали его Егорыч, — предложил дельное:
— Езжай, парень, на транвае в Карачарово или Алексеевское и походи по домишкам деревенским. У них там «они» есть.
На следующий день, запасшись коробочками, я отправился на промысел мерзких тварей. На трамвае доехал до Рижского вокзала — дальше он не ходил — и пошел в Алексеевское знакомой, раскисшей обочиной разбитого шоссе. В этом селе одно время жил — снимал угол — мой товарищ по университету, и я к нему, бывало, наведывался.
В первом дворе старой хибары меня встретил бородатый здоровяк, похоже, извозчик… да конечно же извозчик — вот и пролетка стоит под навесом, и лошадь всхрапывает…
— Уважаемый, — начал я, — мне нужны тараканы. И клопы…
Бородатый осклабился, гмыкнул, оглядел острыми глазками стоящего перед ним юношу в старом драповом пальтеце и кепке, заломленной назад, и сказал:
— А каких тебе? Поболе? Али мелочь возьмешь?
Не без юмора он был. Однако когда я вынул коробочку и протянул ему, он заорал и схватил то ли палку, то ли кнут.
— Да иди ты… Ходют тут всякая… шпана. Иди, а то!..
В другом дворе маленькая старушка внимательно и, показалось мне, доброжелательно выслушала мою просьбу, зачем требуется мне такая живность. Расспросив меня, кто я да откуда, она повздыхала, перекрестилась.
— Ну што-ш… Мори их, миленький! Проходи в дом и мори, только штоб вони не было. Для науки, говоришь? Я согласная… Много не возьму.
Вот тебе и поняла она мою просьбу!
Все же из упрямства зашел я в третий двор. Здесь молодой парень колол дрова, а девчушка лет семи таскала их в сенцы.
Выслушав меня, он согласно кивнул головой и сказал девчушке:
— Мань, а Мань… Проводи товарища научного сотрудника на кухню. Пусть он там тараканов аль прусаков наловит.
Ну, уж нет… Чаша моего терпения, как говорится, переполнилась. Самому в чужом доме собирать «материал» было свыше моих сил. И, поблагодарив парня, я пошел со двора и выбросил свои пустые, увы, коробочки в кювет.
В конце концов, выручил тот же Егорыч.
— Дай трешку дворничихе, она сообразит, — сказал он, выслушав скорбную повесть о походе в Алексеевское.
Через несколько дней в сетчатых садочках на моем столе в экспериментаторской обитало несколько десятков всегда оживленных черных тараканов, а в деревянной плотной коробочке копошились клопы.
Я не был брезгливым. Детство в деревне, на природе, страсть коллекционировать жуков и бабочек в юные годы не способствовали развитию у меня этого чувства. И когда Александр Николаевич наконец дал мне программу испытаний действия ядов на насекомых, я спокойно вылавливал в садочках пальцами тараканов, рассаживал их по отдельности в специальные пеналы и давал им кусочки хлеба в точной дозировке по нескольку миллиграммов, смоченные растворами или посыпанные порошком ядовитых веществ. Затем отмечал в журнале время опытов и следил за скоростью действия различных препаратов.
В общем, с тараканами все эксперименты прошли хорошо. Только скучны были они, эти опыты. Изо дня в день все то же самое: яд такой-то, дозировка такая-то, гибель стольких-то насекомых наступает через час, два, три…
Несмеянов изредка наведывался в экспериментаторскую, проверял записи в журнале, давал указания, как составлять сводные таблицы эффективности действия тех или иных отравляющих веществ, и, уходя, повторял одно и то же: «Продолжайте в том же духе…»
И я продолжал отмеривать на точнейших аптекарских весах крошечные дозы различных ядовитых препаратов, главным образом соединений мышьяка. Иногда даже не надевал предохранительной маски — «респиратора». В авиаэкспедиции прошлым летом нередко приходилось попадать под опускающееся на камыши облако ядовитой пыли, развеянной с самолета. И ведь не отравился ни разу, только чих иногда нападал. А здесь приходится работать с дозировками значительно меньшими. Думал, не отравлюсь, и не отравился ни разу.
Вообще о работе в авиаэкспедиции вспоминалось мне часто. Просторы казахстанских степей. Мутный поток Сырдарьи. В нем даже купаться было противно. Бескрайние заросли камышей по берегам реки и ее протокам. Охота на уток…
Однажды с летчиком Николаем Комарницким и бортмотористом Михаилом Водопьяновым мы забрались в поисках дичи в такие дебри, что еле выбрались. А мне удалось «дуплетом», двумя выстрелами подряд из двустволки, красиво сбить двух пролетающих селезней. Комарницкому «дуплеты» никогда не удавались, и он шумно завидовал мне, а я был счастлив…
Большую радость испытал я и тогда, когда, проверяя после первого опыления с самолета участки камышей, где тысячи саранчуков грызли его листья и в воздухе стоял характерный скрежещущий шелест, увидел на сырой земле бесчисленные трупики прожорливых насекомых.
За долгие часы опытов с тараканами, однообразных и скучных, мечталось о новых экспедициях. Я знал, готовились испытания «авиаметода» борьбы с вредителями-насекомыми хлопчатника, хвойных лесов, а также истребления личинок малярийного комара, обитающих в водоемах. Я понимал, что изыскания Несмеянова, его поиски новых, более эффективных ядов имеют очень важное значение для будущего применения «авиаметода».
Воспоминания об авиаэкспедиции и размышления о небольшой, но все же полезности моей работы в лаборатории как-то скрашивали однообразные, скучные эксперименты…
«Но где же этот самый гитик науки?» — иногда задавал я себе вопрос. Александр Николаевич комбинирует химические вещества, составляет новые препараты. У него все время есть возможность изобрести такой, который при совсем маленькой дозе будет действовать на насекомых быстро и безотказно, и это откроет новые возможности применения авиации в борьбе с сельскохозяйственными вредителями. Ведь более эффективный препарат можно будет применять в меньшем количестве, и это позволит одному самолету опылять огромные площади камышей, полей и лесов: таким образом, «авиаметод» станет более экономичным.
Думал я и о том, что этот метод впервые в мире начинает использоваться в нашей стране. Огромные потери урожая хлебов, хлопчатника, садов, гибель сосновых лесов можно снизить, если сотни самолетов станут сельскохозяйственными машинами, как тракторы и комбайны. В то время партия и правительство осуществляли грандиозный план перестройки земледелия на основе коллективизации и создания совхозов. И было ясно, что когда завершится этот процесс, именно на больших площадях будет выгодно применять не только тракторы и комбайны, но и самолеты. Ведь «авиаметод» не пригоден для обработки мелких земельных крестьянских наделов. Авиации нужен простор. Только она в будущем позволит покончить с потерями урожая от сельскохозяйственных вредителей! А это немало для экономики народного хозяйства — десятки миллионов тонн зерна!
Примерно через месяц, приняв от меня отчет об очередной проверке действия на тараканов одного из ядов, а именно мышьяковокислого натрия, Несмеянов вдруг вспомнил о… клопах.
— Теперь надо заняться сосущими насекомыми, — сказал он. — С грызущими все более или менее ясно. А вот как убивать, скажем, тлю, хлопкового паутинного клещика или черепашку? Вы должны знать, что этот клоп зловреден для ржаных полей. Где его родственники — ваши домашние клопы?
Я всполошился. По правде говоря, забыл об этих тварях. Коробочки с ними были засунуты в дальний угол термостата. Не подохли ли они? Но нет, они были живы, хотя основательно похудели.
Несмеянов недовольно поморщился:
— Такие не годятся. Подкормите их.
— Александр Николаевич! Как «подкормить»?.. Они же…
— Ваше дело, — отрезал Несмеянов. — Придумайте… Дать насосаться клопам собственной крови? Этого я не мог! Не мог преодолеть неожиданно появившееся, казалось бы, не существовавшее чувство брезгливости. Что же делать? Прикидывал я и так, и этак… Посадить паразитов в коробку побольше и пустить туда кролика или белую крысу, позаимствовав их на время у «соседей»? Явно ничего не выйдет. Крысы просто не дадут себя кусать, кролики имеют мех да еще густой подшерсток. Я попробовал взять у себя из пальца кровь, накапал на стеклышко и предложил кровососам. Не тут-то было! Не «захотели» твари даже пробовать угощение…
Два дня я мучился «проблемой» борьбы с похудением клопов и все же нашел ее решение. Стал заворачивать белую мышь в картонную трубочку так, чтобы из нее торчал голый хвостик грызуна, и предлагал его кровососам. Как только хвостик опускался в коробочку с ними, они с увлечением начинали «обедать». Мышке, конечно, такая экзекуция была неприятна. Но что поделаешь!