Может быть, использовать для изучения ветров на высотах следы разрывов зенитных снарядов? Но пушки посылали их в небо не на достаточную высоту — километров до десяти. Кроме того, сколько сложностей надо преодолеть, чтобы организовать опыты… И вот однажды ясным ранне-весенним, мартовским утром шагая по московским улицам, я все же наткнулся на реальное решение вопроса…
Недалеко от площади Восстания мое внимание вдруг привлекли дымы над домами вдоль Садового кольца. Они струились вверх, светлые серые султаны, на довольно большую высоту почти вертикально, а затем, размываясь тихим потоком воздуха, сносились в сторону. Это было красиво. И в общем-то обычно, видано, знакомо.
Видимо, произнесенное мысленно слово «стратостат» послужило толчком к соединению в глубине моего сознания красивой панорамы зимних дымов и проблемы высотных подъемов воздушных шаров. И тогда родилась идея: а нельзя ли «поднять» дымовой столб в заоблачную высь стратосферы и, наблюдая за ним с земли, изучать движение невидимых потоков ветра? Конечно же можно! Надо взять дымовую шашку, подвесить к баллону шара-пилота, как, скажем, «радиозонд», выпустить в полет, а когда она поднимется на пятнадцать, двадцать километров, зажечь ее… Как зажечь? Ну, это тоже можно придумать!
…Ничего не может быть радостнее в жизни открытия, изобретения, хотя бы самого-самого маленького!
Я почти бежал оставшийся отрезок пути до Планетария. Там размещался тогда Стратосферный комитет. Научный директор Планетария Константин Николаевич Шистовский удивленно оглядывался на меня, пока я буквально тащил его за руку к себе в комнату, сбивчиво объясняя на ходу, что мне, кажется, удалось нащупать новый способ изучения воздушных потоков.
— Пожалуй, можете действительно кричать «Эврика!», — со всегдашним своим смешком сказал он, когда наконец понял то, что я ему толковал. — Хотя и не из ванны вылезли, а с морозца. Что ж, давайте будем проверять.
Через несколько дней на площадке перед входом в известное всем яйцеобразное здание московского «Звездного дома» прохожие по Садовой могли наблюдать необычную картину.
Рослый парень в ушанке держал большой, метра полтора в поперечнике, резиновый шар. Он заметно рвался у него из рук. Вокруг толпились человек десять тоже в основном молодых людей. Над ними возвышался Константин Шистовский, рядом с ним стояли аэролог Александр Калиновский и я. У меня в руках была консервная банка и моток… бикфордова шнура медленного горения. Я зажег свободный конец шнура (другой его конец уходил в банку) и махнул рукой. Парень, державший баллон, — это был недавно демобилизовавшийся студент Осипчик, — отпустил его. Шар устремился вверх, подхватив привязанный к нему цилиндр и змеей заструившийся бикфордов шнур.
Несколько минут мы молча стояли, запрокинув головы. Желтоватый баллон быстро взлетел над крышами и скоро превратился в горошинку.
Зная примерно скороподъемность баллона и время горения определенной длины шпура, мы, конечно, рассчитали, что дымовая шашка в консервной банке загорится через полчаса и за это время достигнет огромной высоты — около пятнадцати километров!
Когда горошинка исчезла в хорошо промытом голубом мартовском небе, мы с Калиновским и Шистовским полезли на купол Планетария. На вершине его есть небольшая, огороженная железными прутьями площадка. Там был заранее установлен теодолит. Другой теодолит студенты, активисты Стратосферного комитета, втащили на крышу шестиэтажного дома в полукилометре отсюда, на площади против входа в Зоопарк[9]. Если все случится как задумано, если шар-зонд поднимется в стратосферу и там загорится дымовая шашка, наблюдать искусственное облако надо с двух точек. По угловым отсчетам тогда можно определить точно высоту, где она загорелась, а по смещению в пространстве — направление и скорость воздушных потоков.
На куполе Планетария было холодно. Дул довольно сильный северо-западный ветер. Он нес стайки облаков, что нас беспокоило. Если в ближайшие минуты облачность увеличится, испытание провалится. Нам нужно, чтобы юго-восточный сектор небосвода был чистым.
Калиновский почему-то нервничал больше, чем я. Он то и дело обшаривал горизонт в бинокль, покряхтывал, переминался с ноги на ногу, что-то бормотал. На небосводе на юго-востоке,-правее Кремля (часть его хорошо видна с купола), к нашей радости, как льдинки, плыли лишь отдельные облака.
— Пора бы ей загореться! — не выдержал Калиновский. — Тридцать три минуты прошло…
И в этот момент мы с ним одновременно увидели на сине-голубом небосводе белую точку, которая быстро растягивалась в ниточку… Калиновский приник к окуляру теодолита и стал нервно крутить кремальеры наводки. Я просигналил флажком товарищам, занимавшим позицию у другого теодолита, и приготовился записывать отсчеты на лимбах прибора.
Записывал я через каждую минуту, а в свободные секунды смотрел на созданное нашими руками первое искусственное дымовое облако в стратосфере. Точнее — дымовой столб. Светлой, чуть волнистой, удлиняющейся помаленьку ниточкой виделся он нам с купола Планетария. Минут через десять ниточка оборвалась. Но еще некоторое время мы вели наблюдение за постепенно размывающимся дымовым облаком. Потом его можно было увидеть лишь в бинокль. И наконец оно исчезло.
Так родился метод «искусственных облаков» для изучения ветра на высотах.
Стратосферная экспедиция под Серпуховом, о которой сказано вначале, должна была наряду с некоторыми другими исследованиями применить этот метод в комплексе с радиозондами Молчанова и обычными шарами-зондами с барографами и термографами.
На станцию Серпухов поезд пришел, когда уже стемнело. Я вышел на тускло освещенную площадь перед зданием вокзала. Было тихо. Тепло. Загорались первые звезды. Пахло пылью. Довольно долго пришлось уговаривать извозчика. Не хотел он везти меня до деревни Дракино, за двенадцать километров. Наконец мы сладились. Я сел в старенькую пролетку.
— Но, но! Милай! — крикнул возница, и его конь затрусил в ночь…
Когда позади остались окраинные городские домики и начался песчаный проселок, лошадь пошла шагом. Убаюкивающе поскрипывали рессоры. Сосны обступили дорогу. От них потянулся аромат смолы. В кустах подлеска лениво щелкали поздние, июньские соловьи. Возница молчал. Мне тоже не хотелось разговаривать. Осыпанное звездами небо мерцало над кронами деревьев.
«Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне — дна», — вспоминались мне строчки из ломоносовского стихотворения. Бездна… Что это? Бесконечность? Представить себе ее трудно. И все же есть нечто огромно волнующее, зовущее в этом непредставляемом. Может быть, коренной, заложенный в самую суть природы мышления стимул поиска? Движения к познанию?
Над вершинами сосен сверкнул и через мгновение погас яркий след «падающей звезды» — метеора, крупинки материи из космического пространства, сгоревшей в атмосфере Земли.
— Загадал желание? — вдруг спросил возница.
Я не ответил. В этот момент в моем сознании произошло то же, что в мартовское утро на Садовой.
В атмосфере сгорел кусочек вещества. Дал яркий след. А что, если искусственно зажечь что-то в небе — создать якобы метеор? Так же, как мы зажигали дымовые шашки, заброшенные на высоту, но такой состав, который дает много света? Например, осветительную ракету? И потом…
— Погоняй, пожалуйста, — попросил я извозчика.
Ехать медленно мне стало невтерпеж. Да и дорога, выйдя на поля долины Оки, улучшилась.
Научный руководитель экспедиции Калиновский еще не спал, когда я ворвался к нему в горенку одной из хат, арендованных для сотрудников экспедиции.
— Что случилось? — тревожно спросил он, отрываясь от книги.
— Придется несколько ночей бодрствовать! — ответил я загадочным тоном.
— Пока неясно… — Александр Болеславович оглянулся на дверь и снова задал вопрос, на этот раз шепотом: — А яснее нельзя?
Через полчаса, попивая чай из термоса, мы наметили план испытаний метода изучения ветра на высотах с помощью «искусственных метеоритов», как сразу же окрестили мою придумку. Решили утром послать в Москву Анфира Лобовикова, добыть несколько осветительных снарядов, а в следующую ночь произвести первые запуски их в стратосферу таким же способом, как посылали туда дымовые шашки.
Деревня Дракино — одна улица, всего домов тридцать. С одной ее стороны заливной луг поймы Оки, с другой — поля до темного бора. У края полей, на задворках деревни и близ опушки леса у нас были поставлены две небольшие вышки с платформами для приборов — теодолитов, фотокамер, малого телескопа и т. д. Между вышками точно, землемерной лентой, определено расстояние — так называемая геодезическая база, необходимая для расчетов на основе теодолитных наблюдений за полетом шаров-пилотов и «искусственных облаков», их перемещений в небе.
Анфир Васильевич Лобовиков уже к обеду на следующий день привез десять пушечных осветительных снарядов. Это были двухкилограммовые цилиндры, заполненные магниевым порошком с запалом.
Вечером мы подготовили испытания нового метода. Погода нам благоприятствовала.
Когда небосвод потемнел и вызвездило, Лобовиков наполнил водородом из голубого баллона большую резиновую оболочку. К ней привязали цилиндр «ракеты». К ее запалу прикрепили бикфордов шнур, подожгли его и дали старт…
Резиновый шар довольно долго, несколько минут, поднимался почти вертикально. Искры от горящего бикфордова шнура вспыхивали и гасли среди звезд над нашими головами. Потом шар подхватил всегдашний горний ток воздуха и понес его на восток, над правобережьем Оки, над тусклыми огоньками дома отдыха в бывшем имении художника Поленова.
И снова мы тревожно и нетерпеливо ждали, как весной на куполе Планетария: что будет? Не отнимая от глаз бинокля, я обшаривал небосвод на востоке. Яркие звезды то и дело казались мне вспышкой «моего» метеора.
Первым увидел белый магниевый огонь в темном небе Лобовиков.
— Вот он! Вот! — закричал он, показывая рукой куда-то несколько правее того района, который я осматривал в этот момент.