атосфере» написали…
— Было дело… Сейчас, правда, пишу о другом. Писание — ведь моя главная профессия теперь.
— Нужно и о нашем деле… Ну, всего лучшего…
Это была последняя моя встреча с замечательным человеком, основоположником практической космонавтики. А первая — за тридцать лет до этого летнего московского дня, весной тридцать четвертого, в Ленинграде.
По мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, из холла в конференц-зал старинного здания Академии наук неторпливо поднимаются участники первой в мире Всесоюзной конференции по изучению стратосферы.
Впереди, поддерживаемый под руки, тяжело перешагивая со ступеньки на ступеньку, согбенный — длинные седые волосы упали на воротник, — идет президент Академии А. П. Карпинский. За ним веселый румяный академик А. Е. Ферсман, подтянутый, в длинном сюртуке академик В. И. Вернадский и другие ученые. То тут, то там среди штатских военные. В петлицах их кителей и гимнастерок ромбы, редко по три-четыре шпалы. Вот с тремя ромбами заместитель начальника Военно-Воздушной академии имени Жуковского П. С. Дубенский. Недавно он назначен по совместительству председателем Комитета по изучению стратосферы Осоавиахима СССР. С ним, оживленно беседуя, идут двое — знакомый мне профессор — аэролог П. A. Молчанов, весь округлый, улыбающийся, и незнакомый худощавый, стройный молодой человек в форме Военно-Воздушных Сил. В петлицах его гимнастерки серебряные пропеллеры и, помнится, по две шпалы.
Петр Сергеевич Дубенский заметил меня и подозвал.
— Знакомьтесь, товарищи. Сытин, мой заместитель по Стратосферному комитету, прошу любить и жаловать.
— Мы уже знакомы! — как всегда, экспансивно воскликнул профессор Молчанов. — Он же читает второй год курс в нашем Ленинградском институте инженеров Гражданского воздушного флота! Про применение авиации в народном хозяйстве. Помимо транспортного…
— Королев, — отрекомендовался молодой человек в форме Военно-Воздушных Сил, крепко пожимая мне руку и остро взглянув прямо в глаза.
— Товарищ Королев был начальником ГИРДа, — сказал Дубенский, — теперь заместитель начальника РНИИ.
— Знаю, Петр Сергеевич. Очень приятно познакомиться. В ГИРДе бывал, но, к сожалению, товарища Королева не заставал…
ГИРД. Это сокращенное слово в те годы было известно лишь очень узкому кругу людей, да и то главным образом только тем, кто работал в области авиационной техники.
ГИРД был создан в конце 1931 года. Молодые инженеры Ф. A. Цандер, С. П. Королев, М. К. Тихонравов, Ю. A. Победоносцев предложили Военно-научному комитету Осоавиахима СССР начать серьезные теоретические изыскания и попытаться конструировать летательные аппараты с реактивными или ракетными двигателями, то есть двигателями, использующими силу отдачи. Они были увлечены идеями Константина Эдуардовича Циолковского, мечтали претворить в реальность его дерзкие замыслы полета на ракетах… Даже в космическом пространстве.
Военно-научный комитет согласился выделить немного денег на оборудование мастерских и содержание нескольких сотрудников.
Цандер и Королев объединили единомышленников — других молодых инженеров, заинтересовали известных ученых-теоретиков аэро- и гидродинамики, и вот в большом «доходном доме» на Садовой, № 19, в подвале, выделенном ГИРДу, закипела работа.
Там разместились четыре конструкторских бригады и механические мастерские.
Руководители бригад — Цандер, Королев, Тихонравов и Победоносцев, актив молодых инженеров, техников-конструкторов, чертежников, рабочих-механиков работали, почти все, безвозмездно, в общественном порядке, главным образом по вечерам, после службы.
Первый раз я пришел в ГИРД в осенний день.
Было слякотно, мглисто. По Орликову переулку и Садовой грохотали трамваи. У продовольственного магазина в доме № 19 стояли домохозяйки, ожидая его открытия. В парикмахерской по соседству в окнах горел свет… Рядом с выкрашенной в какой-то неопределенный цвет дверью плакат: «Да здравствуют ударники 2-й пятилетки!»
За этой дверью вниз, в подвал, вело несколько сбитых ступенек. Далее была маленькая прихожая. Ее освещала голая лампочка. Из-за двери справа слышался глухой шум работающих станков, позвякивание металла и тянуло запахом машинного масла и железных стружек…
Слева открывался взгляду узкий коридор.
Вахтер за столиком в прихожей проверил мое удостоверение и сказал:
— К начальнику — четвертая дверь налево по коридору. Однако его будто и нету.
Да, к сожалению, начальника ГИРДа Королева в его маленьком кабинетике со столом, заваленным книгами и свитками чертежей, не оказалось. Кто-то из проходивших объяснил, что уехал он на полигон в Нахабино. Там тогда находился первый испытательный ракетный полигон.
Тогда я пошел искать третью конструкторскую бригаду знакомого инженера Юрия Александровича Победоносцева. Невелико было помещение ГИРДа. Тесно стояли станки новые и совсем старые в «механическом цехе». Дневной свет еле просачивался в окна-щели под низким потолком, и люди работали при электрическом освещении. За «механическим цехом» в угловой комнате Победоносцев, невысокий, стройный молодой человек с бледным лицом, «колдовал» над чертежом, приколотым к грифельной доске. В тонких пальцах зажата логарифмическая линейка.
Наверное, я помешал ему, но он и виду не подал и радушно предложил:
— С удовольствием покажу «подпольное» — ведь в буквальном смысле слова живем мы «под полом» — наше хозяйство. Здесь, — он взмахнул линейкой, — мы работаем с товарищами над аэродинамическими характеристиками ракет с прямоточным воздушным реактивным двигателем. Модели их продуваем в трубке «ИУ-1». Построили небольшую, но с большой скоростью потока. Она первая у нас такая в стране и, кажется, вообще — первая в мире… А затем мы обсчитываем полученные данные…
…Вот эта труба со странным именем «ИУ-1». Это стальной короб у стены. Мощные вентиляторные установки громоздятся сбоку.
Кто бы мог подумать, что здесь, в тесном подвальном помещении, живет старшая сестра могучих аэродинамических труб ЦАГИ и других научно-исследовательских институтов, где впоследствии «продувались», испытывались не только модели, но и крылья, фюзеляжи, а иногда и самолеты целиком будущей великой нашей авиации.
И тем более никто, может быть, кроме самого Победоносцева и руководителя всех конструкторских замыслов ГИРДа Королева, не мог тогда помыслить, что «продуваемые» здесь модели воздушно-реактивных двигателей станут прародителями ракет «М-13», на основе которых было создано грозное оружие — прославленные «катюши» времен Великой Отечественной войны.
Победоносцев показал установку «ИУ-1», несколько моделей, потом повел в крошечные помещения, где собирались первые ракеты ГИРДа на жидком топливе конструкции Цандера, Королева, Тихонравова… Они, эти первенцы, выглядели очень скромно. Стальные точеные сигары всего-то метра в полтора-два длиной и толщиной в руку. Ракета Королева имела в хвосте широкие и длинные стабилизаторы — вроде крыльев.
Я спросил, когда предположено начать полетные испытания, запуски их.
Победоносцев пожал плечами.
— Это уже в компетенции Сергея Павловича… Но, знаете, он последнее время зачастил в Нахабино. Там есть стенды для огневых испытаний двигателей. Там, наверное, будем производить и запуски. Сергей Павлович у нас человек дотошный. Все проверяет и перепроверяет лично. И как только у него хватает времени! Руководить всем нашим «подпольным» хозяйством, материалы и деньги добывать, заседать в осоавиахимовских комитетах, да еще самому конструировать… Вот — крылатую. И реактивные двигатели к самолету-параболе Черановского…
…Вскоре после того, как мне довелось побывать в ГИРДе, в Нахабине взлетела в небо первая советская ракета конструкции М. К. Тихонравова — «ГИРД-09». От нее пошел отсчет практических достижений советской реактивной техники, ее великих достижений…
Много было сделано первыми энтузиастами здесь, в полуподвале дома на Садовой.
Из группы проходивших мимо отделились двое — Юрий Александрович Победоносцев и авиационный инженер Михаил Клавдиевич Тихонравов, конструктор первой взлетевшей в небо советской ракеты ГИРДа с жидкостно-реактивным двигателем (ЖРД).
Они подошли, поздоровались с Дубенским и с нами.
— А вот и он сам, легок на помине! — воскликнул профессор Молчанов, — Привет, Юрий Александрович! Привет, Михаил Клавдиевич! Тишайший автор первой нашей железной ласточки… Ну, держись, стратосфера! — Не мог Молчанов обходиться без шутки, без легкого слова в беседе. — Весь цвет «реактивщиков» собрался штурмовать ее! Одначе пошли, товарищи! Пора, а то без нас откроют академики конференцию…
И направился к лестнице. За ним Дубенский и другие.
Я немного отстал. Мое внимание привлекли еще трое вошедших в холл.
Совершенно седой старик с бородой патриарха тяжело, оскальзываясь, шагал по паркету. Его поддерживал под локоть академик Абрам Иосифович Иоффе. Рядом с ними шел академик Сергей Иванович Вавилов.
Облик старика был знаком. Но кто он? Кто? Старик говорил что-то хрипловато, с трудом…
И вдруг я узнал его. Да это же Николай Морозов! Революционер-узник. Двадцать лет в одиночном каземате Шлиссельбургской крепости-тюрьмы. Туберкулез, побежденный — волей. Ужас безысходности пожизненного заключения, преодоленный — волей… Несколько томов научных исследований и публицистики, сотворенных там — волей… Пять книг, названных «Христос», изданных уже при советской власти, в двадцатые годы. Почему «Христос»? Потому, что ему давали читать за все долгие годы одну книгу — Библию. Он и анализировал ее с позиций своего материалистического мировоззрения и горячей своей поэтической души. Развенчивая мифы, строя свои концепции истории человечества и мироздания.
Николай Морозов! Живая легенда. Ныне почетный академик. И этот удивительный человек пять лет назад нашел для себя возможным написать предисловие к моей первой скромной книжке, дневниковой записи впечатлений от путешествия с Леонидом Алексеевичем Куликом в далекую сибирскую тайгу, за Подкаменную Тунгуску, в поисках места падения знаменитого метеорита 1908 года.