Итак, слово на заседании нашего парткома попросил Бляхин. Мне подумалось: вот сейчас он поддержит предложение Исаковского, и мы дружно проголосуем за выговор К., только, конечно, я предложу — с занесением в учетную карточку. Почему именно с занесением? А потому, чтобы через год-полтора, снимая этот выговор, мы или наши преемники могли бы проверить, исполнил свое обещание Леонид К., преодолел пагубную привычку к выпивке, стал помогать семье или нет…
Павел Андреевич, постояв немного, сказал:
— Мое мнение — товарища К. надо исключить из партии…
Исаковский вскинул голову. За толстыми линзами очков невозможно было увидеть его голубые больные глаза, но конечно же они выразили удивление. Поражены были предложением Бляхина другие члены парткома, и я в том числе. Мелькнула мысль: «Такого парня — исключать? Это жестоко!» А Павел Андреевич продолжал жестко, сухо, короткими фразами:
— Товарища предупреждали несколько раз. Разъясняли ему: своим поведением он порочит честь члена партии. Товарищ не прислушался. У него есть заслуги. Он известен широкому кругу людей. Тем более тяжким становятся его проступки, их вред для общества. Он проявил неуважение к партии, безответственность. Кроме того, он обманывал. Кроме того, он потерял власть над собой. Тем самым поставил себя вне ее рядов. Найдет он в себе силы исправиться — дорога для него к партии не закрыта…
Несколько минут за столом длилось тягостное молчание. Каждый думал, вел диалог со своей совестью. Бляхин предложил высокую меру наказания. Жалко Леню… Очень, до боли в сердце, жалко… Но если судить по большой правде, Бляхин-то прав! Опустившийся, обманывающий нас наш товарищ стал притчей во языцех. Он замарал своим поведением парторганизацию, партию. Видимо, мы действительно должны быть суровыми. Как это ни трудно.
— Я снимаю свое предложение о выговоре, — первым нарушил молчание Исаковский, вздохнул и добавил: — Поддерживаю Павла Андреевича, К. надо исключить…
Леонид К. сидел, опять опустив голову на руки, недвижно и безмолвно. Слезы теперь катились из его глаз. Видеть его отчаяние было невыносимо. И все же члены парткома один за другим высказались за «высшую меру». Никто не подал голос против предложения Бляхина. Старый большевик по партийной совести был прав!..
Партия ведь боевой союз единомышленников коммунистов, авангард… С великой ответственностью. Перед народом, перед историей. Она должна быть монолитной. Без трещинок. Без соринок.
Собираясь уходить, Бляхин взял меня под руку, отвел в сторону и сказал:
— Понимаю хорошо, как вы переживаете. Но, как говорят в народе, доброта иной раз хуже воровства. Леонида может спасти только встряска. Сильная встряска. А иначе — погибнет. Единственное, на что можно пойти нам: если в райкоме, на бюро, предложат перевести его на год в кандидаты, не возражайте…
И, пожимая руку на прощание, добавил:
— У меня ведь тоже на душе кошки скребут, а надо работать. Времени у меня не так уж много осталось, надо написать задуманное… Надо закончить трилогию[18]. Обязательно.
И еще немного о жизни Павла Андреевича Бляхина.
В двадцатые годы в нашей стране родилось великое советское киноискусство. Сергей Эйзенштейн поставил «Броненосец «Потемкин» и «Октябрь», Всеволод Пудовкин — «Мать» по повести М. Горького, Александр Довженко — «Арсенал». Эти фильмы стали классикой мирового киноискусства. Но и другие деятели советского кино — И. Перестиани и Амо Бек-Назаров, Г. Козинцев и Я. Протазанов — создавали превосходные ленты. Однажды режиссер Перестиани прочитал новое издание «Красных дьяволят», и его захватил динамический революционный романтизм произведения Бляхина. Перестиани предложил автору повести написать сценарий. Бляхин с радостью согласился. Его тянуло к литературной работе постоянно. Интересовало его и «самое массовое из искусств». Как пропагандист партии, он очень хорошо понимал, что, говоря так о кино, Владимир Ильич Ленин предвидел великое будущее, огромное воспитательное значение киноискусства. Бляхин написал отличный сценарий, а Перестиани поставил по нему великолепный фильм, жизнь которого не ограничилась несколькими годами, как обычно бывает с кинолентами, а длится уже полстолетия. «Красных дьяволят» до сих пор показывают как один из лучших фильмов для детей и юношества…
Шумный, яркий успех фильма многое изменил в судьбе Павла Андреевича Бляхина, на многие годы связал его с кинематографом. Партия направила его на работу в государственную киноорганизацию «Совкино», а затем он был избран председателем профессионального союза фотокиноработников. Бесконечная вереница «текущих дел» по службе, конечно, мешала Бляхину полностью отдаваться литературному труду. И все же он написал ряд сценариев, по которым были поставлены интересные фильмы: «Савур-могила» (продолжающая приключения «Красных дьяволят»), «Иуда», «26 бакинских комиссаров». Приступил Бляхин еще в тридцатые годы и к фундаментальному труду — рассказу в жанре романов о революционной борьбе, об исторической роли большевиков-ленинцев в свержении самодержавия в России и победе пролетарской революции. Он решил написать несколько романов на эту тему, строго исторически достоверных, на основе своего жизненного опыта, своей удивительной жизни…
Великая Отечественная война не дала ему осуществить этот замысел. Когда гитлеровские армии начали угрожать Москве, Павел Андреевич Бляхин вступил в народное ополчение — стал бойцом одной из дивизий, сформированных в основном из добровольцев Краснопресненского района Москвы. Там, где более тридцати лет назад молодой большевик впервые взял в руки боевую винтовку, теперь воевал пятидесятипятилетний старый большевик, известный писатель-драматург. В военной шинели прошел Бляхин все «Годы великих испытаний». Так назовет он свою книгу очерков о Великой Отечественной войне в будущем. Правда, простым бойцом Павел Андреевич был не все эти годы, а лишь первые месяцы боев на подступах к столице. После разгрома гитлеровцев под Москвой он был отозван из части, и ему предложили работать в тыловой печати. Бляхин наотрез отказался оставить фронт и был назначен военным корреспондентом в армейскую газету.
После Победы Павел Андреевич стал профессионалом-писателем. Ему было уже шестьдесят — пенсионный возраст! — но ни он сам и никто из знавших его не могли бы себе представить этого человека «на покое», на заслуженном отдыхе. Бляхин не мог сидеть сложа руки. Он работал в послевоенные годы, пожалуй, даже больше, чем когда-либо. Каждый день по многу часов неотрывно проводил за столом в небольшой квартирке в «Красных домах», поставленных за строящимся Университетом на Ленинских горах. Менее чем за десять лет Бляхин написал три романа — «На рассвете», «Дни мятежные», «Москва в огне», а также упомянутую книгу очерков о минувшей войне.
Все эти книги высокого литературного качества и большой исторической точности в описании событий. Названные романы много раз переиздавались, а повесть «Красные дьяволята» выпускалась у нас и за рубежом двадцать пять раз! Общий тираж произведений Бляхина превысил два с половиной миллиона экземпляров…
Опыт жизни и сознание ответственности за все, что делаешь, присущие большевику-ленинцу, и литературный талант поставили его как писателя в ряд лучших советских авторов на историко-революционную тему…
Та же восьмая комната в старом особняке Центрального Дома литераторов. Но уж есть и новое здание ЦДЛ, только что построенное, с большим и малым залом, с комнатами для работы творческих секций и т. д. Однако на заседания парткома по-прежнему, как правило, мы собираемся в этой восьмой комнате или внизу, на первом этаже, в «каминной гостиной» особняка.
На очередном заседании здесь мы от души поздравляли Павла Андреевича с семидесятилетием, с высокой наградой — орденом Ленина. Вот и сегодня опять персональное дело! Опять, хотя, к счастью, они бывали редко. Перед нами сидит наш товарищ М., молодой еще и по годам, и по стажу член партии, способный писатель. Парень задиристый, заносчивый, нередко грубый и несдержанный, в общем «трудный» в коллективе. У него пышная светлая шевелюра над упрямым лбом, острые темно-карие, обычно ироничные глаза. Он кривит по привычке тонкие губы, отвечая на вопросы коротко, сразу.
— Правильно доложил товарищ Борянов вопрос о ваших партийных проступках?
— Да.
— Как вы относитесь к ним?
— Осуждаю.
— В чем видите причины их? Почему, например, вы, получив за книгу значительный гонорар, не платили партийные взносы с полной суммы?
— Я хотел уплатить в два приема. Второй раз забыл.
Теперь в глазах его нет обычной иронии, они затуманены. Думаю — «виляет», не хочет честно сказать, что поскаредничал. Обманул и обманывает, не хочет говорить еще и о том, как случилось, что, написав очерк, похвалил в нем жулика! Это ведь тоже очень серьезный проступок для коммуниста-литератора. Такому, пожалуй, не место в партии.
— Есть у членов партийного комитета еще вопросы к товарищу?
Аркадий Васильев спрашивает как раз насчет этого очерка в газете, где, как вскоре стало известно, он расхвалил проворовавшегося зампреда колхоза.
— Откуда мне могло быть известно, что тот деятель хапал в колхозной кассе? — отвечает «подсудимый».
— Вы что, не говорили с колхозниками?
— Мне его порекомендовал секретарь.
— Секретаря того исключили из партии за притупление бдительности. А с колхозниками-то вы говорили? Отвечайте прямо.
— Кое с кем… Я не следователь.
Думаю, опять «виляет». Не следователь он, видите ли! Да разве писатель, журналист имеет право вот так безответственно относиться к важнейшей командировке от газеты! С кондачка хвалить или ругать. Да и вообще…
— Если вопросов больше нет, начнем обсуждение. Кто первый?
Первый же выступавший, точно подслушав мои мысли, сказал:
— Товарищ не хочет быть искренним. Не хочет по-партийному оценить свое поведение. Дважды он нарушил… Я предлагаю — исключить его из партии.