— Да, между прочим, вы мне и не сказали, что ваша супруга собиралась на следующий день после убийства отплыть в Нью-Йорк.
При свете, падавшем из окна, было видно, как лицо Рэтклифа приняло растерянное и встревоженное выражение.
— Я не знал, — начал он, потом запнулся и торопливо заговорил: — Я не думал, что это имеет какое-то значение, иначе непременно бы сообщил. Она была слишком потрясена, чтобы пускаться в путь, да к тому же пришлось присутствовать на допросе свидетелей. У нее в Нью-Йорке сестра, и она собиралась к ней всего на месяц. Ведь это все равно ничего не изменило бы в ходе следствия. Я хочу сказать, если бы вы знали о ее поездке. Ведь это не имеет никакого отношения к преступлению, разве не так?
— О да, конечно, не имеет. Я узнал об этом совершенно случайно. Разумеется, это не важно. Вашей супруге уже лучше?
— Кажется, лучше. Со дня слушания дела она в отъезде. В Истбурне вместе с сестрой — той самой, которую вы видели у нас.
Озадаченный больше прежнего, Грант вернулся в Ярд. Он нажал кнопку вызова и, когда ему ответил дежурный, проговорил:
— Мне нужен кто-нибудь для специального задания. Симпсон на месте?
— Да, сэр.
— Пришлите его ко мне.
Вошел светловолосый, веснушчатый юноша среднего роста. Он был похож на терьера, которому не терпится кинуться за мячом.
— В районе Голдерс-Грин в доме пятьдесят четыре по Лемонора-роуд проживают некие мистер и миссис Рэтклиф, — сказал, обращаясь к нему, Грант. — Мне надобно знать, какие у них отношения. Друг с другом, я имею в виду. А также все про их домашние дела. Чем больше соберете сплетен, тем лучше. О его служебных делах мне все известно, так что на это время не тратьте. Меня интересуют дела семейные. Можете использовать любые способы, кроме противозаконных. Доложите сегодня к вечеру, в любом случае — с результатом или без такового. Маллинз в Ярде?
Да, Симпсон встретил его по дороге.
— Передайте, пусть зайдет.
У Маллинза веснушки отсутствовали, и он больше всего походил на церковного служку.
— Добрый день, Маллинз. С настоящего момента и вплоть до особого распоряжения вы — уличный торговец. Вы вполне сошли бы за итальянца, но, думаю, лучше вам остаться британцем. Не так будете заметны. Я выпишу вам ордер в магазин «Клитроу» на Лоуденс-стрит, и там вам выдадут все, что нужно. Не продавайте больше, чем того потребуют обстоятельства. И вот еще что: сюда не возвращайтесь. Встретимся в переулке возле «Клитроу». Часа вам хватит?
— Думаю, хватит, сэр. Каким я должен выглядеть — старым или молодым?
— Не имеет значения. Молодым или средних лет — как вам больше нравится. Седая борода — это уж, пожалуй, слишком театрально. Не перебарщивайте. Оденьтесь прилично — так, чтобы не стыдно было сесть в автобус, если понадобится.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Маллинз с такой безмятежностью, будто ему поручили просто отослать письмо.
Час спустя Грант столкнулся с ним нос к носу в переулке возле Лоуденс-стрит и не удержался от изумленного возгласа:
— Вы чудо, Маллинз! Настоящее чудо! Не знай я этого лично, никогда бы не поверил, что вы когда-либо в жизни могли составить полицейский отчет!
Он с видимым удовольствием оглядывал стоявшего перед ним уличного торговца. И этот ссутулившийся человек — один из самых многообещающих детективов Ярда?! Невероятно! В Ярде очень редко прибегали к помощи камуфляжа, но уж когда пользовались им, то делали это в совершенстве. Маллинз обладал чрезвычайно редкой способностью — в любом образе выглядеть абсолютно естественно. Даже по потертой одежде нельзя было догадаться, что она ему не принадлежит, что часто происходит, когда человек надевает не свое, а чужое. Хоть и топорно сшитая, она сидела на нем, как будто Маллинз носил ее уже много лет.
— Желаете приобрести сувенирчик, сэр? — проговорил Маллинз-торговец, откидывая крышку глубокого плетеного лотка.
Внутри на бязевой подкладке были разложены дешевые поделки большей частью итальянского производства: ножи для разрезания бумаги, раскрашенные деревянные побрякушки всевозможных видов, вазочки из папье-маше, гипсовые статуэтки.
— Прекрасно! — отозвался Грант. Он достал из кармана какой-то тонкий предмет, обернутый в бумагу, и, разворачивая ее, продолжал: — Я хочу, чтобы вы отправились в дом номер девяносто восемь по улице Брайтлинг-Крисчент и выяснили, видела ли когда-нибудь женщина, которая там проживает, вот эту вещь.
С этими словами он положил среди деревянных украшений и гипсовых фигурок серебряный стилет с эмалевой рукояткой.
— Само собой, он не для продажи. А за это сколько возьмешь? — внезапно спросил Грант, беря первый попавшийся предмет.
— Для такого джентльмена, как вы, — всего шиллинг и девять пенсов, — без запинки ответил Маллинз.
Когда прохожий их миновал, Грант, как ни в чем не бывало, весело продолжил свои инструкции:
— После того как разберетесь с женщиной на Брайтлинг-Крисчент — да не спешите, осмотритесь там вообще хорошенько, — проследуете на Лемонора-роуд, пятьдесят четыре, и выясните, знакома ли кому-нибудь эта вещь там. Доложите сразу, как справитесь.
Когда продавец итальянских вещиц около пяти вечера позвонил у задних дверей дома пятьдесят четыре по Лемонора-роуд, хорошенькая, но без обычной наколки горничная, отворившая дверь, воскликнула: «Господи, еще один!»
— Один чего? — спросил ее лоточник.
— Еще один продавец.
— Да? И много их тут побывало? Но такого товара, как у меня, у них точно не было. — И он раскрыл свой короб.
Девушка восхищенно ахнула и спросила:
— Дорогие небось?
— У меня все недорого. И потом, при ваших-то заработках можно себе запросто позволить что-нибудь симпатичное.
— Больно много вы знаете про мои заработки, мистер!
— По правде, ничего. Однако вывод делаю: девушка вы миленькая, семья с достатком, значит, и заработки ничего себе.
— Оно, конечно, платят неплохо, — протянула девушка, явно давая понять, что не так все хорошо, как хотелось бы.
— Может, и хозяйка желала бы взглянуть на мой товар?
— Ее нету, пока здесь я — главная хозяйка. Госпожа в Истбурне. А вы что, служили в армии?
— Воевал во время Второй мировой. Вот то была служба так служба. Остальное не в счет. Франция! Четыре года я там протрубил, мисс.
— Что ж, заходите. Попьете чайку, а я тем временем все рассмотрю как следует. Мы как раз чаевничаем.
Она провела его на кухню, прямо к столу, на котором стояли баночки с джемом, булка, масло и печенье. За столом с огромной объемистой кружкой чая, которую он как раз подносил ко рту, сидел веснушчатый, светловолосый мужчина в синем шарфе и со значком отставного военного на лацкане пиджака. Возле него на столе лежала стопка дешевой почтовой бумаги.
— Вот еще один отставник. Торгует писчей бумагой, — сказала девушка. — Сдается мне, спроса на нее сейчас мало. Сто лет я не видала, чтобы продавали такие вот пачки.
— Как дела, приятель? — как ни в чем не бывало спросил веснушчатый, глядя в невозмутимое лицо лоточника. — Торговля идет?
— Не жалуюсь. Идет помаленьку. А ты, смотрю, тут здорово устроился.
— Мне это сейчас в самую точку. Как раз то, что надо. За весь день ни одной стопки бумаги не продал. И куда только катится наша страна? Хорошо еще, что попадаются все же добрые люди — вот как сейчас.
— Джему берите, — сказала девушка, подвигая торговцу его кружку, и тот не заставил себя долго упрашивать.
— Хорошо-то хорошо, что хозяйки дома нет, однако оно и жалко: глядишь — она бы тоже что-нибудь себе присмотрела.
— Ну уж я-то никак не жалею про то, что ее нет. Без нее — одно удовольствие. А коли дома — всякие претензии да придирки, а то и истерики, — никакой тебе жизни, сплошное мучение!
— Что, характер паршивый?
— Я-то считаю, характер, а она говорит, у нее, видите ли, нервы. Особенно после этого убийства — она стояла в той же очереди, где человека убили. Ох, что тут было-о! Потом ей еще надо было идти в суд и давать показания. Господи, знали бы вы, какую истерику она закатила по этому случаю! Можно подумать, она его сама убивала! Накануне вечером кричала, плакала и все говорила, не пережить ей этого суда. А когда бедный хозяин старался ее успокоить, так она близко его к себе не подпустила. Обзывала его как последнюю собаку. Так что, скажу я вам, только тогда я и вздохнула свободно, когда она со своей сестрой, мисс Летбридж, укатила в Истбурн.
— Да уж, коли такой нрав, то каждому отъезду только радоваться надо, — поддержал ее веснушчатый. — И часто она у вас уезжает? — поинтересовался он.
— Не так часто, как хотелось бы, скажу я вам. На другой день после убийства она должна была ехать в Йоркшир, ну а потом так сама себя растравила, что с места не могла сдвинуться. Теперь вот отправилась в Истбурн, и, по мне, чем дольше она там пробудет — тем лучше. Дайте-ка поглядеть, что у вас там, — обратилась горничная к лоточнику.
— Сами смотрите, — отозвался тот, показывая на короб. — Все, что ни выберете, — отдам задешево. Уж и не помню, когда пил такой вкусный чай, правда, Билл?
— Угу, — откликнулся его собрат, жуя огромный кусок кекса. — Таких добрых людей еще поискать!
— Да, хозяйка и вправду пожалела бы, что не видит всего этого, — проговорила девушка, завороженно глядя на яркие расписные побрякушки. — Она сама не своя до всяких интересных вещиц вроде ваших, хотя они ужас сколько пыли собирают. Она у нас — художественная натура. А это для чего? — спросила она, беря кинжал. — Людей убивать, что ли?
— Да вы что — никогда раньше таких не видели? — удивился торговец. — Это нож для разрезания бумаги. И деревянные такие бывают.
Девушка рассеянно потрогала острие пальцем и с непроизвольной дрожью отвращения вернула кинжал на прежнее место. В конце концов она выбрала маленькую раскрашенную вазочку — вещь абсолютно бесполезную, хотя смотреть на нее было приятно. Лоточник уступил ее за шесть пенсов, и в порыве благодарности она стала угощать их хозяйскими сигаретами. Пока они курили, горничная развлекала их разговором о том, что в данный момент занимало ее больше всего, — об убийстве.