клада утильсырья, оно загромождено старой мебелью и домашней утварью, завернутой в домотканые одеяла. В середине немножко расчищено. Здесь— стол, на столе несколько бутылок, рюмки, сигареты. Рядом — два стула, ровно столько, сколько нужно для предстоящей мизансцены.
Сажусь на один из стульев и гостеприимно указываю пистолетом на другой. Танев тоже садится, не очень охотно, но совершенно спокойно.
— Предложили бы что-нибудь, — подначиваю я его снова. — Все-таки гость пришел.
— Что пьете? — сухо говорит Танев, ставя передо мной пустую рюмку.
— Мастику.
— Как видите, мастики у меня нет, — равнодушно заявляет хозяин.
— Неужели Медаров все выпил? — невинно спрашиваю я. — Или то, что осталось, вы выплеснули на его одежду?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— А пустую бутылку от мастики куда девали? — продолжаю я по-детски любопытствовать.
— Но я действительно не понимаю…
— Не понимаете? Хорошее дело! Элитный резидент гестапо — и не понимает таких простых вещей!
— И этот ваш намек мне непонятен.
Темные глаза смотрят на меня безучастно. Думаю, что эти глаза никогда и ничто не могло смутить.
— Ладно… — произношу с легким вздохом. — Придется начать с самого начала. Я считал вас деловым человеком, с которым мы быстро поймем друг друга, но я видимо, ошибся. Значит, начнем сначала. Где вы были последние три месяца, Танев?
— В провинции…
— Провинция велика. Более ста тысяч квадратных километров. Где именно вы были?
— Главным образом, в Банкя.
— С какой целью?
— Отдых. Ванны.
— Отдых от чего? Ваше основное занятие, как я выяснил, — безделье.
— Раньше я работал.
— Знаю. В гестапо. Но сейчас не работаете. На что вы живете, если не секрет?
— Отец оставил мне кое-что…
— Когда умер ваш отец?
— Восемь лет назад.
— Это "кое-что" в таком случае должно быть не столь уж малым, чтобы содержать вас столько времени.
— Я живу скромно.
— Да, я знаю: машина, увеселительные прогулки, пирушки, подарки Мими и другим прелестным созданиям. Действительно скромно. Кого вы посылаете разменивать золото?
— Какое золото?
— Странный вопрос. Золото, которое завещал вам отец. Или есть и другое?
— А!.. Верно. — Танев кивает, словно речь идет о забытой мелкой детали, которую он с трудом вспомнил. — Отец оставил мне известное количество золотых монет, но основные его ценности — это разные семейные украшения. Я постепенно их реализовывал, по мере необходимости.
— Гм… Пока что вы солгали трижды. Посмотрим, что будет дальше. Можете ли вы объяснить мне, почему ваш отъезд совпал с выходом Медарова из тюрьмы?
— Я не знаю, когда Медаров вышел из тюрьмы.
— А от кого вообще вы узнали, что он вышел? И когда узнали?
— От вас узнал. Сейчас, — отвечает Танев, глядя мне прямо в глаза.
— Ваше бесстыдство действительно феноменально, — признаюсь. — К сожалению, голым бесстыдством вы ничего не достигнете.
— Я же сказал вам, что три месяца отсутствовал, — сухо напоминает мне Танев. Только вчера вернулся.
Достаю левой рукой пачку сигарет, вытаскиваю одну, потом одной рукой чиркаю спичкой. Пистолет мне в данный момент совершенно не нужен, но я хочу, чтобы он постоянно был в поле зрения собеседника. Этот человек в прошлом был любителем подобных видов оружия. Пусть немного посетует на перемену декораций. Затягиваюсь раз- другой, глядя испытующе на матовое лицо. Потом терпеливо разъясняю:
— Видите ли, Танев, ваш план защиты, при поверхностном взгляде, скроен в общих чертах неплохо. Однако у него есть один органический структурный дефект: при обрыве какого-либо из звеньев вся ваша система защиты рушится. А такое порванное звено уже есть. Речь идет о случае с Мими.
— Я вас не понимаю, — продолжает стоять на своем Танев.
— Ничего, я вам объясню, — киваю я столь же терпеливо. — Вы, как видно, индивидуум со сверхъестественными способностями. Находясь на лечении в Банкя, вы в то же время продолжали курсировать по Софии. Встречались с Мими, расспрашивали ее о Медарове и дали ей даже двойную дозу фанодорма, чтобы усыпить Медарова. Когда я говорю "доза", я имею в виду смертельную дозу. Значит, в процедуре усыпления пробуждение не предусматривалось. Так что повторяю: звено, связанное с Мими, разорвано и вся ваша защита лопнула.
Танев слушает меня внимательно, но совершенно безучастно. Когда он начинает отвечать, в его словах и в его тоне ни следа волнения:
— Если под "разорванным звеном" вы подразумеваете то обстоятельство, что некая презренная женщина пытается меня очернить, то должен вам сказать, что это низкая женская месть. Мало того, что я пустил ее в свой дом, она попыталась заарканить меня, но, поскольку я отказался жениться на ней, она старается всеми правдами и неправдами заставить меня сделать это. Если клеветнические заявления могут считаться доказательствами…
— Не беспокойтесь, — останавливаю я его. — Доказательств у нас более чем достаточно. Так, например, вы утверждаете, что безотлучно находились в Банкя, в то время как номер вашей машины был за этот период несколько раз зарегистрирован при въезде в Софию.
— Я давал свою машину брату. Он бывал в Софии по делам.
— Кроме того, ваша машина месяц с лишним назад проходила техническое обслуживание в городе.
— Машину пригонял брат.
— Гм… — говорю я, что может означать многое. — Вы солгали уже восемь раз. Вообще, ваша бухгалтерия до смешного проста: что ни фраза, то ложь. Совсем легко считать— и ребенку под силу. Но двинемся дальше. Это вранье с машиной я слышал не только от вас. Вы подучили и своего брата, и Илиева. Но, к вашему сведению, Мими не единственное звено, которое порвалось. Порвалось и другое звено — Илиев.
Я гляжу на хозяина упорно и целеустремленно — у меня выработан определенный взгляд для таких узловых моментов. Танев некоторое время выдерживает его, потом отводит глаза. Один — ноль в твою пользу, Антонов.
— Не понимаю вас, — бормочет хозяин, глядя на стол перед собой.
— Отлично понимаете, но, может быть, еще не полностью убеждены в своем провале. И все же это так: несмотря на ваши систематические угрозы, несмотря на панический страх, который вы сумели внушить этому человеку, он капитулировал. Точнее— исправил свою ошибку. И еще точнее — проговорился. А такие люди, как вы догадываетесь, уж если начинают говорить, то говорят все.
— Допускаю, что он наболтал много, — отвечает Танев, — но все это напраслина. Илиев тоже меня ненавидит.
— Вас, получается, ненавидит множество людей.
— Напротив, только двое, и вам удалось как раз на них напасть.
— Ну как же вы— "только двое". Одного Медарова прибавить — уже будет трое.
— С Медаровым мы всегда были в хороших отношениях. Вместе жили. Вместе работали.
— Зачем же вы его тогда убили?
Гляжу на Танева в упор, но он не отрывает глаз от стола. Только произносит глухо:
— Никого я не убивал.
В голосе ни замешательства, ни возмущения, вообще никаких человеческих чувств, разве что одно упорство.
— Вы не убивали Медарова?
Танев молчит.
— А Костова?
Молчание.
— А Андреева?
— Вы можете повесить на меня все известные или предполагаемые убийства последних десятилетий, но это меня не волнует. Я же вам сказал — клеветнических заявлений недостаточно, нужны доказательства. Впрочем, вы это знаете лучше меня.
— Знаю, конечно, — охотно соглашаюсь я. — Именно поэтому я и постарался собрать для вас довольно богатую коллекцию доказательств. В сущности, я и сюда пришел для того, чтобы завершить сбор экспонатов, а вовсе не затем, чтобы вы морочили мне голову: "Я вас не понимаю", "Я вас не понимаю". И могу вас уверить, Танев, что в настоящий момент моя коллекция собрана, и будете вы признаваться или продолжать повторять свою глупую фразу— уже не имеет никакого значения.
Наконец Танев отрывает глаза от стола. На лице его впервые появляется какое-то выражение. Точнее, нечто вроде презрительной усмешки.
— Если бы в вашем распоряжении вместо голословной клеветы были реальные доказательства, вы бы арестовали меня.
— Я, между прочим, для того и пришел, Танев, чтобы вас задержать, — заявляю спокойно.
Танев смотрит на меня с некоторым замешательством: он еще не убежден, что я говорю серьезно.
— Да, да, — подтверждаю я, — вы не ослышались. Я вынужден вас задержать, потому что, надо вам сказать, что и третье звено лопнуло: Медаров.
— Уже и мертвецы свидетельствуют против меня? — криво улыбается хозяин, к которому снова возвратилось спокойствие.
— Именно так. В противоположность аксиоме, утверждающей, что мертвые не говорят, Медаров проговорился. Вот его свидетельство.
При этих словах я вытаскиваю левой рукой из кармана маленькую записную книжку в коричневом кожаном переплете и показываю Таневу. Какой-то миг Танев напоминает хищника, готового кинуться на свою жертву, потом он как-то разом сникает и больше не отрывает взгляда от стола.
— Вы, наверное, помните содержание этой реликвии, — говорю, опуская записную книжку в карман. — Здесь имена агентов, которых вы вербовали для гестапо, и размеры сумм, которые вы им передавали, — все, удостоверенное вашим собственным почерком.
Матовое лицо Танева потемнело.
— Этой реликвии, самой по себе, уже достаточно для вынесения вам смертного приговора. Но гестапо не по моей части. Этой вашей деятельностью займутся другие. А я должен ограничиться своими задачами. И задержать вас за убийство Ивана Медарова.
— Я не убивал Медарова, — сухо говорит Танев. — Я уверен даже, что буду в состоянии представить вам неопровержимое алиби, когда буду осведомлен о том, при каких обстоятельствах умер Медаров.
— В этом вопросе вы самый осведомленный на свете человек. Хотя и я кое-что об этом знаю. Что же касается алиби, то не ждите, что я упаду со стула от неожиданности. Когда кто-то готовится совершить убийство, он обычно подготавливает себе и соответствующее алиби. Я вообще редко встречал убийцу без неопровержимого алиби. А ваше, кстати, вовсе не неопровержимое: этот бывший спекулянт, который будет вашим свидетелем, является еще и вашим братом, так что его свидетельство не стоит и ломаного гроша.