В начале третьего курса Николай Кондратьев как-то подошел к Нинель и сказал так, чтобы было слышно многим:
— Этот писательский сынок тебе еще не надоел?
— А что, ты можешь предложить кого-то получше? — в шутку спросила Яковлева, надеясь, что эти слова поставят Кондратьева в тупик и он не найдется что ответить. Однако ожидаемого не произошло, и на свой вопрос она получила вполне утвердительный ответ:
— Разумеется, могу.
— И кого же? — с улыбкой поинтересовалась Яковлева, полагая, что Николай Кондратьев по своему обыкновению просто дурачится. Однако скоро поняла, что Кондратьев говорил отнюдь не ради забавы, и ответил он совсем не в шутливой форме:
— Себя…
Слышать такое признание было неловко. Улыбка тотчас сошла с губ девушки. Она внимательно посмотрела на Кондратьева, пытаясь отыскать веселые искорки в его глазах или увидеть легкую улыбку, что указывало бы на то, что Кондратьев просто чудит. Но Николай оставался серьезен и, похоже, отнюдь не дурачился.
Конечно, она не бросилась тотчас ему на шею с радостным восклицанием: «Наконец-то я тебя дождалась!» Однако разговор этот запомнила, и он еще неоднократно всплывал в памяти, погружая ее в задумчивость, пока непонятную для нее самой. Нинель словно пыталась решить что-то внутри себя, боролась с другой собой, той, что была решительной и несентиментальной. Однако пока что никто из них двоих не выходил победителем.
С того момента, как Николай Кондратьев предложил себя в качестве замены Васи Кудряшова, он начал оказывать Нинель всяческие знаки внимания. То карандаш упавший поднимет — и ведь окажется рядом быстрее, нежели Вася Кудряшов, то пальто галантно подаст. Причем так, чтобы было максимально удобно его надеть. И не то чтобы Василий этого не замечал… Он просто предположить не мог, что все это делается неспроста, и Нинель — его Нинель — все прекрасно понимает, но почему-то не дает отпор Кондратьеву. А вернее, не хочет его давать.
Сама Яковлева, конечно, все прекрасно понимала. Она могла одним взглядом положить конец ненавязчивым ухаживаниям Кондратьева, но не спешила делать этого. Ей льстило, что сам Николай Кондратьев ухлестывает за ней, и хотелось посмотреть, чем закончится вся эта история.
А кончилось она тем, что Кондратьев взял Нинель прямо в ее подъезде, когда пошел провожать ее до дома (Василий Кудряшов подхватил грипп и второй день сидел дома). Сначала обнял ее и стал шептать жаркие слова, от которых у Нинель закружилась голова. Потом повернул ее спиной к себе, обхватил руками, немного наклонил, и… Нинель опомниться не успела, как он стянул с нее трусики и быстро и жестко вошел в нее, не оставив ей никакой возможности хотя бы сделать вид, что она пусть слабо, но оказывает какое-то сопротивление…
Это продолжалось недолго. Потом его хватка ослабла, он шумно выдохнул и стал застегивать брюки. Нинель выпрямилась, быстренько привела себя в порядок и, не глядя в глаза Кондратьеву, произнесла:
— Ну, я пошла…
Произнесено это было с вопросительной интонацией, на что Кондратьев просто ответил:
— Конечно. Только перышки отряхни, — улыбнулся Кондратьев, стряхивая с ее платья приставшие соринки.
С этих пор они стали встречаться.
Сначала тайно, чтобы Кудряшов не заподозрил измену. Тот поначалу был слеп, а потом пелена с его глаз понемногу стала спадать, и он увидел, что Нинель уже не его: она избегает близости и вообще не желает более с ним встречаться.
Далее для Василия началась мука, которой, казалось, не будет конца. Расставание с Кудряшовым тоже не прошло для Нинель бесследно: первые дни она пребывала словно в тумане. А Василий продолжал изводить вопросами: «С кем она? Зачем? Ведь было же все так хорошо. Насколько серьезные отношения с Кондратьевым?»
На свои вопросы Василий ответов не получал, а потом и не особенно настаивал, решив, что пусть все будет так, как есть. Авось как-нибудь рассосется и забудется. Но со временем Нинель менялась все сильнее: Кудряшов стал сильно раздражать ее своими попытками поговорить. А о чем теперь с ним разговаривать, когда общих тем уже не осталось? Неужели он не видит, что он ей не нужен? Навязываться к другому человеку, когда тот того не хочет, это только настраивать против себя. Лучше от этого никому не станет.
Вину за собой по отношению к Василию Нинель все-таки ощущала. Правда, совсем небольшую, какую можно почувствовать, когда случайно задеваешь плечом в толпе человека. Извинилась и пошла дальше, позабыв о произошедшем, словно ничего и не было…
К концу третьего курса Василий Кудряшов вроде как бы смирился с тем, что Нинель уже не его. И большим удивлением для Яковлевой было то, что он поехал со всей компанией в очередной поход на Свиягу. Как и раньше, когда они еще были вместе. В этом походе он не сводил с нее взгляда и все время пытался оказаться рядом. Как ни пыталась Нинель не дать ему возможности застать ее одну, чтобы снова завести свою нудную песню о том, как он ее любит и как будет хорошо для них обоих, когда они вновь будут вместе, Кудряшов все же изыскал такой момент. Нинель пришлось уступить настойчивым просьбам Василия его выслушать. А что делать? Ведь он просто так не отступится. А выговорившись, возможно, отстанет от нее. Хотя бы на время… А может, Кудряшов поймет, что все кончено, что похороненное не воскресить, и перестанет ее преследовать…
Нинель не особо вслушивалась, что там он ей говорит. Просто терпеливо дожидалась, когда красноречие Василия наконец иссякнет. В какой-то момент ей даже хотелось прервать его затянувшейся монолог, но, услышав в его голосе надрывные интонации, передумала: где-то его было даже жаль. И когда Кудряшов перестал говорить, ожидая от нее ответа, Нинель лишь спросила:
— Ты все сказал?
— А разве этого мало? — убито ответил Василий, все еще рассчитывая получить от девушки хоть какие-то объяснения. Но желанного не случилось. Нинель просто ушла, оставив его вопросы без ответа, что более чем убедительно означало: между ними все кончено навсегда. Никакого возврата к прежнему быть не может. Любовь канула в реку забвения.
У вечернего костра Нинель и Николай Кондратьев сидели вместе. Изредка перекидывались короткими фразами, но по большей части смотрели на огонь, который всегда завораживает и располагает к задумчивости.
Когда Бекетов плеснул Нинель вина в кружку, она выпила в несколько глотков и невольно посмотрела на Кудряшова, сидевшего напротив. Тот, встретившись с ней взглядом, выпил свою дозу спиртного едва ли не залпом и сказал Валере Федынцеву, что это его последний приезд в эти места и что больше он не собирается иметь ничего общего с их компанией.
— Ты слышал, Коля? — обратился Федынцев к Кондратьеву.
Тот пребывал в некоторой задумчивости и совершенно не прислушивался к словам Кудряшова. Тогда Федынцев растолковал Николаю, что Василий Кудряшов больше не собирается иметь с ними ничего общего.
Нинель не разобрала, что там произнес Бек в ответ на слова Васи, — по интонации почувствовала, что это было нечто зловещее, — после чего громко захохотал. Зато она отчетливо слышала, что промолвил Кондратьев. А сказал он, что, если Кудряшову что-то не нравится, он может покинуть их общество. И добавил после некоторой паузы, что они никого не держат.
— Верно, Нинель? — обратился Кондратьев за поддержкой к своей нынешней подруге.
Отвернувшись, Нинель ничего не ответила. Прилюдных разборок она не выносила, и уж тем более ей совершенно не хотелось драки между Кудряшовым и Кондратьевым. Однако самое неприятное часто происходит вопреки нашим желанием и часто развивается по самому худшему сценарию.
Неожиданно Василий поднялся со своего места и предложил Кондратьеву самому «сдернуть отсюда». Николай не мог не ответить на дерзкий вызов. Он тоже встал, неспешно подошел к Кудряшову, с ненавистью смотревшему на него, и, пренебрегая резонным замечанием Эдика Кочемасова, что не хватало того, чтобы они передрались, резко и сильно ударил Василия в лицо. Удар был настолько сильным, что Кудряшов едва удержался на ногах, но через несколько мгновений он провел ответный выпад, но его кулак лишь рассек пустоту: Кондратьев ловко успел увернуться. Вторым ударом Василий угодил сопернику в плечо (на сей раз Кондратьеву полностью увернуться от удара не получилось), после чего Николай отступил на шаг, недобро улыбнулся и сунул руку в карман спортивных штанов.
— Ну что, получил? — осклабился Кудряшов, с ненавистью глядя прямо в глаза соперника.
— Пока что получил ты, а не я, — парировал Кондратьев.
— Я могу добавить, — заявил Василий, переступив с ноги на ногу и как бы занимая положение, удобное для нанесения нового удара.
— А ты попробуй, — уперся взглядом в Кудряшова Кондратьев.
Однако Василий стоял и не двигался. Драться он не любил. Хотя приходилось не однажды.
— Ну что же ты робеешь? Пробуй, — подошел вплотную к Кудряшову Кондратьев.
Какое-то время они стояли и смотрели друг другу в глаза. А потом…
Глава 15. Роковая ссора
Сказать, что у Тимура Бекетова было паршивое детство, — значит ничего не сказать. Тимур родился весом меньше трех кило, хотя был вполне доношен. Рос крайне медленно, был маленьким, тщедушным и весьма болезненным ребенком. Семья жила очень бедно и впроголодь. Если бы не огород и куры, Тимуру со старшей сестрой Альбиной пришлось бы совсем худо. Впрочем, в те времена мало кто жил лучше…
Артур Бекетов — отец Тимура — вернулся с Гражданской войны без глаза и едва не потерял второй. Он служил в Мусульманской стрелковой дивизии в полку, сформированном в Казани в тысяча девятьсот восемнадцатом году и прошедшем не одну военную тропу за три военных года. В начале тысяча девятьсот двадцать первого года в одном из боев Артур получил ранение, лишившее его одного глаза. Провалявшись в госпитале около полугода, вернулся домой и устроился ломовым извозчиком при Центральном городском госпитале раненых красногвардейцев.
Зимой с двадцать первого на двадцать второй год по всему Поволжью и многим соседним губерниям и областям разразился лютый голод. В конце весны тысяча девятьсот двадцать второго года от голода умерла жена Артура Бекетова Альфия, — последнюю курицу семья Бекетовых съела еще в феврале месяце. И Артур Мулланурович остался один с двумя малолетними детьми — дочерью и сыно