Альмагир же хотел знать новости об Илидоре. Джим рассказал, что он присылает короткие сообщения одинакового содержания: «жив, здоров, не волнуйтесь за меня»; страшно обгорел, приезжал в отпуск восстанавливаться после пластической операции, которая изменила его до неузнаваемости; едва оправившись, опять улетел воевать.
— В нём неугомонный дух Фалкона, — сказал Джим Альмагиру. — Мне очень страшно за него, эта тревога не даёт мне покоя ни днём, ни ночью. Если признаться честно, я устал жить в постоянном страхе его потерять.
Альмагир мог только обнять его и сказать несколько ласковых ободряющих слов. От тревоги это не избавило, и Джим уехал из этого лагеря беженцев в свой; он бродил там между палатками и смотрел, как закутанные в термоодеяла эанки греют воду в бойлерах, разводят в ней кубики питательного концентрата и пьют этот горячий бульон из пластиковых кружек. Пять молоденьких эанок, ещё совсем девочек, затеяли игру: четверо водили хоровод вокруг пятой, у которой были завязаны глаза, потом дотрагивались до её плеча, а она угадывала, кто до неё дотронулся. Джим часто видел у них эту игру; как пояснила г-жа Аэни, она развивала их особые способности. Куда бы Джим ни пришёл, всюду его встречали поклонами и улыбками; когда он подходил и спрашивал, как они себя чувствуют и не нужно ли им что-нибудь, они обнажали головы и прикладывались к руке Джима лбом: так они выражали признательность.
Что касается Лейлора, то он бегал среди них, ко всем приставал и со всеми знакомился, и все без исключения встречали его ласково и радовались его появлению. Он уже мог кое-что сказать по-эански, и всё это казалось ему очень весело и занятно. У него даже появилась приятельница — маленькая эанка по имени Элиа, и он целыми днями пропадал в эанском лагере, так что вечером его приходилось подолгу там разыскивать. В этом море впечатлений он забывал о том, что пора в постель, и даже не думал возвращаться из лагеря сам, и часто его, уже спящего, приносила на руках какая-нибудь эанка. О том, что идёт война, Лейлор знал, но ещё слишком смутно представлял себе, насколько это ужасно. То, что вся эта куча красивых дружелюбных эанок находится здесь из-за войны, также было ему известно, но пока он видел в этом только положительную сторону: ещё никогда в жизни он не проводил время так увлекательно. Глаза на истинную сущность войны ему открыл Серино, сказав, что на войне люди убивают друг друга. Не исключено, что Илидора тоже могут убить — увы, такова военная реальность. После этого глаза Лейлора долго не просыхали от слёз, и он приставал к Джиму с одним и тем же вопросом:
— Илидора на войне убьют?
Увидев его заплаканные, полные страха и горя глаза, Джим нахмурился. Он позвал к себе Серино и спросил:
— Зачем ты ему это сказал?
Серино пожал плечами:
— А в чем дело? Я сказал правду, только и всего. Он спросил, что такое война, и я ему объяснил.
— Наверно, можно было сделать это как-то по-другому, — сказал Джим.
— Как по-другому? — усмехнулся Серино. — Сказать, что война — это весело и здорово? Нет уж, пусть лучше знает правду.
— Я не против, чтобы он знал правду о войне! — взорвался Джим. — Только не надо было так говорить об Илидоре!
Бросившись в спальню, он упал ничком на кровать и разрыдался. Наверно, у него сдали нервы. Хоть эанки были очень славными, но их было слишком много в доме: куда ни шагни — всюду их надувные кровати и вещи, а что такое тишина, пришлось вообще забыть. С раннего утра до позднего вечера слышалось мелодичное журчание их голосов — везде, на всех этажах, во всех комнатах и в саду. Кемало ворчал, что невозможно пользоваться собственной водой из собственных кранов, потому что они постоянно наполняют свои ёмкости, а Эннкетин жаловался, что уборка в доме стала слишком проблематичной, оттого что при этом нужно постоянно беспокоить эанок и просить их поднимать надувные кровати и убирать вещи. Айнен намекал, что с Лейлором стало совершенно невозможно заниматься, так как он круглыми сутками не вылезает из эанского лагеря, и даже терпеливый и кроткий Йорн заметил, что ему стало трудно работать в оранжерее, поскольку она битком набита эанками. Вдобавок ко всему этому — постоянная тревога, изматывающая, сводящая с ума, не дающая спать: жив ли сын? Не принесёт ли какой-нибудь офицер его чемоданчик с личными вещами и флаг, потому что это всё, что от него осталось? Джим закусил зубами подушку, чтобы не завыть на весь дом.
— Я больше не могу… не могу! — проскрежетал он.
Из его глаз струились ручьи слёз, но он не издавал ни звука, лишь сотрясаясь всем телом. В этот момент на его запястье запищал телефон, и на выскочившем красном прямоугольнике светового экрана высветилось: «Вам сообщение».
«Милый папуля! У меня всё хорошо. Мы поджариваем гадов, как яичницу. Я тебя люблю. Целую тебя и Лейлора, он мой пузырёк и солнышко. Привет Философу и близнецам».
Откинувшись на подушки, Джим закрыл глаза. Надолго ли это облегчение? Быть может, до завтра. А завтра — снова ждать и молиться.
Глава 4. Чёрное, белое и голубое
— Друзья, война скоро будет закончена. Я вам это обещаю со всей ответственностью, какая только существует во Вселенной. Так больше не должно продолжаться и так не будет продолжаться. Всякая агрессия есть зло, а злу не место в нашей жизни. Для скорейшего завершения этой войны мной было принято решение обратиться к Межгалактическому правовому комитету с просьбой оказать нам помощь войсками, и мы эту помощь получим. Комитет отправляет к нам для разрешения конфликта сорокамиллионную армию — это беспрецедентная военная помощь, друзья. С этой помощью в течение ближайших двух — двух с половиной месяцев будет положен конец этой агрессии, и снова воцарится порядок и мир.
Негромкий и мягкий голос и.о. короля премьер-министра Райвенна звучал серьёзно и убедительно, чеканная дикция в сочетании с безупречным строгим костюмом военного покроя внушали чувство спокойной уверенности в том, что всё будет именно так, как он говорит, а не иначе. Его внешность была столь безукоризненна, что смело выдерживала испытание сверхчётким изображением, которое давал большой световой экран в кабинете лорда Дитмара. Было одиннадцать часов вечера, хозяин дома сидел в кресле у камина, а Джим устроился у него на коленях. Кабинет и спальня были единственными местами в занятом беженцами доме, где они могли чувствовать себя в уединении.
— Готов спорить на что угодно, что он выиграет выборы и станет новым королём, — сказал лорд Дитмар.
— Вы будете голосовать за него, милорд? — поинтересовался Джим.
— Не знаю, дорогой, — проговорил лорд Дитмар. — С виду он как будто скромный, серьёзный, умный, но в нём есть что-то от диктатора.
— Почему вам так кажется? — удивился Джим. — На мой взгляд, он совсем не похож. Слишком уж он скромный и… какой-то тихий.
— А ты думаешь, что диктатор обязательно должен кричать и брызгать слюной? — усмехнулся лорд Дитмар. — Так бывает не всегда, мой милый… Голос тихий, но рука железная. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь насчёт него. Просто когда он произнёс слово «порядок», это прозвучало у него как-то жёстко, что ли… И взгляд у него стальной, холодный. А может быть, мне это почудилось.
— Да нет, милорд, он не диктатор, — с уверенностью сказал Джим. — Я даже сомневаюсь, что он сможет стать королём.
— Вот увидишь, сможет, — сказал лорд Дитмар. — Я почти уверен, что он победит на выборах с большим отрывом от других кандидатов.
— Интересно, почему он всё ещё не обзавёлся спутником? — проговорил Джим, кладя голову на плечо лорда Дитмара.
— Полагаю, потому что он всё ещё влюблён в тебя, — сказал тот.
— Да что вы, милорд, — засмеялся Джим. — Столько лет уже прошло, что смешно вспоминать! Нет, скорее всего, он действительно так загружен работой, что на личную жизнь не остаётся времени. Вы представляете себе, каково это — быть премьер-министром?
— Думаю, непросто. — Лорд Дитмар улыбнулся, тихонько поцеловал Джима в кончик носа. — Ты не устал, любовь моя? Может, стоит пойти спать?
— Нет, я ещё не очень устал, — ответил Джим, запуская пальцы в его волосы. — Я так соскучился по вашей ласке, милорд… Всё это время мы живём в постоянном напряжении, и я думаю, нам нужна разрядка.
— Звучит заманчиво, — улыбнулся лорд Дитмар. — Надо подумать.
Они обменялись крепким, тёплым и долгим поцелуем. Его прервал звонок: это был Арделлидис. Джим нахмурился.
— Отчего бы ему звонить в такой поздний час?
Он принял вызов. Сначала в динамике была тишина, потом послышались какие-то непонятные всхлипы, какое-то бормотание, а потом Джим услышал незнакомый голос:
— Джим, это вы?
— Да, а кто это? — спросил Джим недоуменно.
— Говорит майор Шаллис, — сказал незнакомый голос. — Если вы помните, я друг Дитрикса.
— Да, припоминаю, — сказал Джим. — Но почему вы звоните с телефона Арделлидиса?
— Потому что я сейчас с ним, — ответил майор Шаллис. — Сам он говорить не в состоянии. Он попытался, но не смог.
— Что случилось? — встревожился Джим.
— Увы, я привёз ему скорбные вести, — сказал майор Шаллис, вздохнув. — Думаю, и для милорда Дитмара это будет ударом… Полковник Дитмар погиб, Джим.
— Дитрикс?! — Джим захлебнулся воздухом и соскользнул с колен лорда Дитмара.
— Да, Джим, увы, — вздохнул майор Шаллис. — Вам с милордом сейчас лучше приехать сюда. Арделлидис в таком состоянии, что я, откровенно говоря, опасаюсь за него.
Джим зажмурился, боясь смотреть лорду Дитмару в глаза, но взглянуть пришлось. Тот выпрямился в кресле и страшно побледнел, вцепившись в подлокотники, и Джиму показалось, что он уже всё понял.
— Хорошо, майор, мы приедем, — пробормотал он. — Побудьте с Арделлидисом, не оставляйте его!
— Я буду с ним, — пообещал майор Шаллис. — Мы ждём вас.