Несмотря на весь свой испуг, Джим вдруг припомнил: Элихио. Да, тот студент медицинской академии, у которого умер отец. Друг Даллена. Сколько же лет прошло? Близнецы тогда были ещё у Джима внутри, когда Элихио гостил здесь. Сейчас он уже доктор Диердлинг.
На подкашивающихся ногах Джим поднялся в библиотеку.
— Серино, — позвал он.
— Что, отец? — спросил тот, не отрываясь от чтения.
— Сынок, надо поехать в Центральную больницу скорой помощи, — пробормотал Джим.
Взглянув на Джима, Серино поднялся на ноги и взял его за плечи.
— Что случилось? — спросил он встревоженно. — Отец, на тебе лица нет! Что?.. Тебе плохо? Что с тобой?
Джим покачал головой.
— Милорд Дитмар… Он там, — сказал он каким-то сухим, мёртвым голосом. — Только что звонили… Доктор Диердлинг.
— Едем!
Серино, на ходу накидывая плащ, широкими шагами шёл к ангару. Джим, не чуя под собой ног, плёлся следом. Серино помог ему сесть во флаер, сам сел за штурвал и завёл двигатели.
— Говоришь, Центральная больница? — переспросил он.
— Да, — чуть слышно ответил Джим.
Серино уверенно поднял машину в воздух. Джим смотрел на него, и ему вдруг подумалось: неужели этот широкоплечий и сильный красавец с роскошной белокурой шевелюрой — малыш Серино, которого они с лордом Дитмаром взяли из приюта на Мантубе? Как он вырос, каким стал большим и сильным! Как пролетело время… Казалось, ещё вчера Джима, спасённого из рабства у Ахиббо, допрашивали в отделении Межгалактического комитета, а потом под звездопадом Фалкон сказал ему: «Я люблю тебя». А сейчас вот этот большой и могучий блондин с эльфийскими ушами называет его отцом.
Океан огней поглотил их. Серино с трудом нашёл место для парковки, и рука Джима утонула в его большой тёплой руке: они вошли в холл больницы.
— Как, ты сказал, зовут этого доктора? — спросил Серино.
— Диердлинг, — ответил Джим, сам поразившись, как чётко он с первого раза запомнил эту не очень удобопроизносимую фамилию.
Он не мог ни говорить, ни действовать: он был охвачен холодным оцепенением, сковавшим все его мускулы. Серино обратился в стол справок.
— Простите, как можно найти доктора Диердлинга?
Ответ был страшный.
— А, доктор Диердлинг? Вам надо на подвальный этаж, в морг. Он главный эксперт-патологоанатом.
Серино повернул к Джиму растерянное лицо. Джим чувствовал, как у него в ногах размягчаются кости, а всё тело немеет. Лицо Серино ушло за коричневую звездчатую пелену.
Пелену прогнала игла впрыскивающей ампулы, вонзившаяся ему в руку. Какой-то врач склонился над Джимом. Нет, это был не Элихио — кто-то другой. Рядом — встревоженное лицо Серино:
— Как ты, отец?
По всему телу бегали мурашки, кишки превратились в желе. Незнакомый врач измерил Джиму давление, сказал:
— Вас надо бы в палату.
Серино сказал:
— Нам нужен доктор Диердлинг.
Врач как-то странно на него посмотрел и ответил:
— Нет, думаю, к доктору Диердлингу вашему отцу пока рановато.
— Да нет, — сказал Серино. — Нам нужно с ним поговорить!
— А… Вы родственники, — понимающе проговорил врач, слегка изменившись в лице. — Что ж, мои соболезнования. Доктора Диердлинга можно найти на подвальном этаже, там у нас морг… Но не думаю, что ваш отец сейчас в состоянии куда-либо идти, юноша.
— А можно как-нибудь попросить доктора Диердлинга подняться сюда? — спросил Серино.
— Он редко бывает наверху, — ответил врач. — Но попробовать можно. Сейчас я туда позвоню.
По внутренней связи он вызвал морг.
— Это загробное царство? Вас беспокоит мир живых… Доктор Диердлинг у себя? Отлично. Передайте ему, что тут к нему пришли. Кто? Сейчас спрошу.
Серино сказал:
— Супруг милорда Дитмара.
— Говорят, супруг милорда Дитмара, — повторил врач. — В главном холле. Дело в том, что спуститься они не могут: уважаемый супруг милорда Дитмара чувствует себя слабовато. Был обморок. Не мог бы доктор Диердлинг подняться в главный холл? Хорошо, жду. — Минутная пауза. — Да? Прекрасно, я им передам. — Повернувшись к Серино и Джиму, врач сказал: — Доктор Диердлинг уже идёт.
— Большое спасибо за помощь, — сказал Серино.
— Думаю, мне нужно ещё побыть с вами на всякий случай, — сказал врач. — Вдруг обморок повторится.
— Ещё раз спасибо, — поблагодарил Серино.
Через пять минут над Джимом склонилось знакомое, но уже более зрелое лицо друга Даллена, обрамлённое тёмно-каштановыми мягкими волнами волос, убранных в тяжёлый узел на затылке. Тёплая рука накрыла помертвевшую руку Джима.
— Ваша светлость… Как вы себя чувствуете?
— Сами видите, доктор Диердлинг, — ответил за Джима врач. — Неважно.
Под белой спецодеждой у доктора Диердлинга заметно круглился живот: главный эксперт-патологоанатом был в положении. Он посмотрел на Серино:
— С кем вы приехали, ваша светлость?
Джим ещё не мог говорить, и за него ответил врач:
— Это сын, кажется.
Доктор Диердлинг, мягко дотронувшись до плеча Серино, сказал:
— Вам лучше сейчас обнять вашего отца и держать его покрепче, потому что у меня печальные новости.
Холодное оцепенение по-прежнему сковывало тело и душу Джима, когда его обняли сильные тёплые руки Серино. Безжизненная рука Джима лежала в тёплых ладонях доктора Диердлинга.
— Никогда не думал, что это выпадет именно мне, — проговорил тот со вздохом, опуская глаза. — Поверьте, ваша светлость, мне самому тяжело. К милорду Дитмару я всегда относился с сыновней почтительностью и любовью…
— Да что вы тянете? — прозвучал взволнованный голос Серино. — Не надо этих предисловий! Скажите, милорд умер?
Это слово — «умер» — вонзилось в обмякшее тело Джима, как скальпель патологоанатома. Его рука в руке доктора Диердлинга дёрнулась в предсмертной судороге. Тот поднял укоризненный взгляд на Серино.
— Молодой человек, я прошу вас, будьте сдержаннее, — проговорил он. И, мягко сжав руку Джима тёплыми руками, продолжил: — Ваша светлость, как ни тяжело мне это говорить, но сделать это придётся… Милорд Дитмар сейчас находится у меня. Он поступил ко мне два часа назад, и я уже провёл исследования, результаты которых дают достаточные основания для заключения о причинах смерти. Милорд крайне небрежно относился к собственному здоровью, особенно в последнее время. Я связался с его лечащим врачом, доктором Эгбертом Скилфо, и выяснил у него, что чуть больше года назад милорд после сильного сердечного приступа отказался от госпитализации и лечения. Без сомнения, если бы он тогда лёг в больницу и прошёл курс лечения, это продлило бы ему жизнь.
Мягкий, усталый и печальный голос доктора Диердлинга вливался в уши Джима леденящей душу струёй, и единственной чувствительной, свободной от мертвенного онемения частью тела Джима стала рука, находившаяся в тёплом плену ладоней доктора Диердлинга.
— Обширный инфаркт, — журчал скорбный мягкий голос. — Площадь некроза несовместима с жизнью, никакие реанимационные мероприятия уже не дали эффекта. Исследование сердца также выявило следы нескольких микроинфарктов, которые милорд, по-видимому, перенёс на ногах. Крайне безалаберное отношение к своему здоровью… Просто недопустимое. Констатирую это с глубоким прискорбием… Милорд совсем не берёг себя, и результат этого — ваше горе. Ваша светлость, если вы сейчас в состоянии, я прошу вас спуститься ко мне в кабинет. Там есть диван, можно расположить вас даже с бОльшим удобством, чем здесь.
Сильные руки Серино подняли Джима на ноги, в которых по-прежнему не было костей. Незнакомый врач заметил:
— Думаю, это не очень хорошая идея, доктор Диердлинг. По-моему, с его светлости на сегодня уже довольно… Вы хотите его окончательно добить?
Доктор Диердлинг заглянул Джиму в глаза и кивнул.
— Да, пожалуй, вы правы. Это для него даже слишком… Что вы предлагаете?
— Предлагаю уложить его светлость на одну из свободных коек и вколоть успокоительное, — сказал врач. — А завтра вы продолжите разговор.
— Думаю, вы говорите дело, — согласился доктор Диердлинг. — Что ж, позаботьтесь о его светлости должным образом, а мне, пожалуй, пора домой. Вообще-то, я должен находиться здесь до утра, но думаю, ничего не случится, если я уйду пораньше. За меня есть кому остаться.
— В вашем положении, доктор Диердлинг, дежурства вообще противопоказаны, — заметил врач. — Вам нужно беречься.
Доктор Диердлинг чуть улыбнулся. Снова взяв Джима за руку, он сказал:
— Ваша светлость, увидимся завтра. Думаю, нет другого выхода, как только оставить вас здесь.
Белые ширмы со всех сторон окружили Джима. Доктор Орм — так звали незнакомого врача — два раза вонзил в его руку иглу, что-то сказал Серино, и тот кивнул. Их голоса звучали невнятно, Джим куда-то проваливался вместе с кроватью, на которую его уложили, а белые ширмы росли и росли, становясь всё выше, стремясь достать до неба. Потом пришёл лорд Дитмар, присел рядом и долго смотрел на Джима ласковым и грустным взглядом.
«Держись, любовь моя, — прозвучал его голос в голове у Джима. — Теперь ты — глава семьи, всё на тебе».
Джиму хотелось крикнуть: не уходите, милорд, не оставляйте меня! Или заберите с собой, потому что мне не жить без вас! Но у него не было голоса.
«Дети нуждаются в тебе, — сказал лорд Дитмар. — Оставайся с ними. Даже если кажется, что оставаться незачем, нужно оставаться, пока можешь. Мне пора, сыновья меня зовут. А у тебя ещё есть здесь дела».
Ширмы накрыли Джима белой мёртвой пустотой.
Глава 8. Главное
Когда ширмы встали на место, Джим увидел рядом Серино. Тот спал на стуле, положив руки на одеяло, а на руки — голову. Джим хотел пошевелиться, но это разбудило бы сына, который, видимо, всё это время дежурил около него. Слабая рука Джима поднялась и погладила его мягкие светлые волосы. Серино открыл глаза и поднял голову.