Джим не мог себе представить, что с этим можно было сделать. Наверно, только чудо могло вернуть ему силы и прогнать эту отупляющую сонливость. Предоставив лорду Дитмару ломать над этим голову, он закрыл глаза и опять увяз в клейкой, как патока, дрёме.
Его тормошили маленькие ручки, а звонкий голос кричал над ухом:
— Папуля, вставай, просыпайся! Скоро Новый год!
Джим поморщился и простонал:
— Лейлор, не кричи так громко… Мне нездоровится.
— Пойдём, Лейлор, не надо беспокоить папу, — сказал голос Айнена. — Когда ему станет лучше, он сам встанет и придёт к тебе. Идём.
А потом липкую паутину дрёмы разорвал молодой встревоженный голос:
— Папуля… Ты спишь? Прости, я не хотел тебя беспокоить, просто хотел узнать, как ты.
Навстречу этому голосу Джим не мог не открыть глаза и не улыбнуться, потому что это был сын Странника, когда-то кудрявый голубоглазый малыш, а теперь стройный высокий юноша в курсантской форме и с короткой армейской стрижкой. Его сильные руки приподняли Джима в объятиях, и Джим, гладя его короткий светло-русый ёжик, проговорил с нежностью:
— Илидор, радость моя… Как я рад тебя видеть, сынок! Как у тебя дела? Как учёба?
— Всё прекрасно, папуля, — ответил Илидор. — Милорд сказал, что тебе нездоровится сегодня… Что с тобой?
— Так, небольшое недомогание, — сказал Джим, с теплотой в сердце любуясь сыном. — Не тревожься. До какого числа тебя отпустили?
— До пятого, — ответил Илидор.
— Могли бы уж и до седьмого, — проговорил Джим со вздохом.
Смотреть на сына было для Джима сладкой мукой: он был копией Странника. С лёгкостью подхватывая Джима сильными руками, он кружил его, как когда-то делал Фалкон, улыбался той же улыбкой, и в его ясных глазах блестели те же смелые искорки.
— Ты уже знаешь, что Эгмемон умер? — спросил Джим.
Брови Илидора вздрогнули и нахмурились.
— Старик Эгмемон?! Нет, я не знал… Когда?
— Двадцатого, — вздохнул Джим. — Урну с его прахом поместили в маленький склеп, который милорд Дитмар распорядился поставить в саду. Я думаю, это правильно: ведь Эгмемон был так предан этому дому и так любил его! Пусть его прах покоится там, где он прослужил всю жизнь. Кстати, он наказал Эннкетину купить для всех нас прощальные подарки… Твой лежит в тумбочке. Можешь взять.
Пальцы Илидора порывисто открыли упаковку и вынули фонарик из коробки, а губы дрогнули.
— Дорогой старый Эгмемон… Где его склеп? Я хочу его увидеть!
— Думаю, мы все вместе к нему сходим, чтобы отнести маркуадовый венок, — сказал Джим. — Погоди немного, ты его обязательно увидишь.
Они немного помолчали. Илидор, опечаленно опустив голову, держал в руках фонарик, и его взгляд влажно блестел.
— Новым дворецким стал, конечно же, Эннкетин, — догадался он.
— Да, он, — кивнул Джим.
Илидор улыбнулся.
— Я видел его, когда приехал… Он весь такой озабоченный, весь в хлопотах. Видел бы ты его лицо, папа! Как будто ему каждую секунду поджаривают зад.
Представив себе это, Джим не удержался от улыбки.
— Нелегко ему приходится, — сказал он. — Раньше он только помогал Эгмемону, а сейчас впервые всё делает сам. Как ты думаешь, у него получается?
— Мне показалось, что он справляется недурно, — ответил Илидор. — Суетится, хлопочет, всеми руководит, всюду бегает… Работает в поте лица. Думаю, Эгмемон его хорошо выучил.
В этот момент двери открылась, и вошёл лорд Дитмар в сопровождении доктора Скилфо, их семейного врача. Сегодня доктор был не в медицинской спецодежде, а в элегантном тёмно-голубом костюме и зелёном галстуке, но при нём был его неизменный чемоданчик. Он был, как всегда, аккуратно подстрижен, но сегодня его стрижка была немного короче обычного. При его появлении Илидор встал, прищёлкнув каблуками и кивнув.
— Здравствуйте, молодой человек, — поприветствовал его доктор Скилфо. — Давненько вас не видел… Служите?
— Учусь в лётной академии, доктор, — ответил Илидор.
Приблизившись плавной неторопливой походкой к кровати, доктор Скилфо поставил на пол чемоданчик и склонился над Джимом.
— Ну-с, что у нас случилось? — привычно спросил он.
Лорд Дитмар сказал:
— Эгберт, в первую очередь надо проверить, не в положении ли он.
Доктор Скилфо понимающе улыбнулся:
— Знобит?
— Нет, доктор, озноба я не чувствую, — ответил Джим. — Я уверен, что это не беременность.
— Но на всякий случай надо всё же проверить, — сказал доктор Скилфо.
Тест дал отрицательный результат. Доктор Скилфо взял у Джима ещё каплю крови и тут же провёл анализ по другим параметрам.
— Ну, что я могу сказать? Картина крови не совсем нормальна, наблюдается некоторая анемия. Также налицо признаки недостатка витаминов и микроэлементов, иначе говоря — зимнего авитаминоза. Отсюда депрессия, слабость по утрам, пониженный общий тонус. Иммунитет, надо сказать, тоже несколько снижен.
У Джима было также понижено давление, но в целом доктор Скилфо больше никаких патологий не обнаружил.
— Простите, что вызвали вас из-за пустяков, — сказал Джим. — Судя по вашему костюму, вы уже собирались праздновать Новый год.
— К счастью, пока только лишь собирался, поэтому был в состоянии приехать к вам, — пошутил доктор Скилфо. — Но не стоит извиняться, потому что ваш повод не пустячный. Недопустимо, чтобы кто-то плохо себя чувствовал в Новый год… И особенно вы, ваша светлость. Сейчас я сделаю вам инъекцию, которая поднимет ваш тонус на некоторое время, но вам следует немедленно начать принимать вот эти витаминные препараты. — Доктор Скилфо достал из чемоданчика два блистера с капсулами красного и коричневого цвета. — Вот, это всё, что у меня сейчас с собой, а большее количество вы можете приобрести в любой аптеке.
Доктор Скилфо сделал Джиму инъекцию в предплечье и, проявляя искреннюю заботу о пациенте, пробыл в доме ещё полчаса, пока Джим не начал чувствовать улучшение. Лорд Дитмар пригласил доктора вместе со всей его семьёй на сегодняшний новогодний приём, и тот с учтивым поклоном и благодарностью принял его приглашение.
Инъекция помогла: почувствовав прилив бодрости, Джим смог подняться с постели. В гардеробной его ждал новый новогодний наряд, выполненный во всех оттенках зелёного и сверкающий золотом, а в парикмахерский салон его отвёз Илидор. Причёска Джима была украшена настоящими веточками маркуады и комплектом из двенадцати эрриниевых(1) звёзд. Увидев это новогоднее великолепие, Илидор в восхищении подхватил Джима на руки и опять закружил.
— Ты у меня самый красивый на свете, папуля. — И добавил, как в детстве: — Я тебя люблю. Очень-очень.
Когда они вернулись домой, всё было уже почти готово для встречи гостей. Джим ещё никогда не видел Эннкетина таким озабоченным, суетливым и нервным. Своё первое «боевое крещение» он выдерживал с честью: Джим не заметил никаких промахов и недостатков, всё было так же, как при Эгмемоне. Всего было вдоволь — и напитков, и угощений; дом был украшен маркуадой, цветами и гирляндами лампочек, на лестницах лежали праздничные зелёные дорожки, и среди всего этого праздника носился Лейлор в зелёном костюмчике, рассыпая повсюду блёстки своего восторженного смеха. Айнен еле успевал оттаскивать его от столов, не позволяя ему пробовать угощение, и Лейлор капризно кричал:
— Пусти! Дай! Я хочу ягодку!
— Пока нельзя, — строго осаживал его Айнен. — Праздник ещё не начался, ещё даже гости не пришли. Нельзя ничего трогать. Что гости подумают, если увидят, что угощения уже кто-то попробовал? Это нехорошо!
Лорд Дитмар считал, однако, что если ребёнок хочет ягодку, то вполне можно позволить ему её съесть. Раскрыв Лейлору объятия, он позвал:
— Иди сюда, счастье моё. Пойдём кушать ягодки.
Лейлор бросился к родителю со всех ног и влетел в его объятия, а Айнену показал язык. С Лейлором на руках лорд Дитмар подошёл к большому блюду с крупным и сладким розовым куоршем и взял с него одну гроздь. Они вместе обрывали с неё ягоды ртом и смеялись, встречаясь губами. Когда лорд Дитмар нацеливался на какую-нибудь ягоду, Лейлор, балуясь, нарочно стремился опередить его и съесть её первым, и лорд Дитмар позволял ему обкрадывать себя, делая комически-обескураженное лицо. Потом Лейлор усовестился и, вместо того чтобы воровать у лорда Дитмара ягоды, стал сам кормить его ими. Зажимая ягоды в зубах, он протягивал их лорду Дитмару, и тот брал их у него губами.
Начали прибывать гости. Первым приехал лорд Райвенн с Альмагиром и Эсгином. Илидор шутливо поприветствовал последнего:
— Привет, дядя.
Дядя, будучи младше своего племянника на два года, в тон ему ответил:
— Привет, племянник.
Этот приём почти не отличался от всех, которые устраивал лорд Дитмар каждый Новый год, но сегодня его дом посетили высокие гости: его величество король Дуннган и премьер-министр Райвенн. Об их прибытии не было известно заранее: высокие гости решили сделать имениннику сюрприз, поставив его в известность лишь за час до своего визита. Хозяину пришлось приносить извинения гостям, чей транспорт занимал посадочную площадку, и просить их переместить свои флаеры, чтобы площадка могла принять транспорт высоких особ. Пришлось также в спешном порядке освобождать проход к дому, чтобы расстелить ковровую дорожку. За полчаса до полуночи на площадку опустились два роскошных сверкающих чёрных флаера-«лимузина» с эскортом из пяти флаеров меньшего размера. Две машины эскорта не поместились на площадке, и им пришлось садиться в другом месте. Лорд Дитмар с Джимом, Илидором, Серино и близнецами вышли к площадке встречать высоких государственных особ. Сначала на площадке появилась охрана, осматриваясь и перебрасываясь отрывистым «чисто», и только спустя минуту из флаеров-«лимузинов» появились сами гости — каждый с ещё одной парой охранников, которые телосложением были, пожалуй, ещё мощнее Йорна и на полторы головы выше высоких особ, вверенных под их охрану. Его величество король Дуннган, седовласый, но моложавый, как лорд Райвенн, был одет в дымчато-голубой костюм и чёрный плащ с большим меховым воротником, а на его груди сверкала серебристо-белая цепь из широких плоских звеньев, по форме напоминающих створки раковин мидий. Голова короля была увенчана феоновой диадемой с тремя ажурными зубцами. Эта диадема и цепь были единственными регалиями, свидетельствовавшими о королевском достоинстве, а сам костюм короля был прост, хотя и, безусловно, элегантен. В руках, унизанных сверкающими перстнями, король держал маркуадовый букет, в который было вплетено множество крошечных белых метёлочек ореммы(2), и казалось, будто на сочной зелени маркуа