— А кто это — в сиреневом костюме, с красными волосами?
Арделлидис понимающе улыбнулся.
— У тебя недурной вкус. Это кузен моего Фадиана, Эрис. Он ничего, правда? Ротик так и просит поцелуя. — И он тут же оглянулся, опасаясь, не слышал ли его Фадиан.
Фадиан сидел на диване со стаканом сока и ревниво следил взглядом за своим спутником. Нет, пожаловаться ему было объективно не на что, Арделлидис был сама нежность и предупредительность, он исполнял все его прихоти: подарил холлонитовый комплект, пару феоновых браслетов и новый флаер. Стоило Фадиану намекнуть, что Арделлидису пошла бы короткая стрижка, и тот на следующий же день расстался со своей копной локонов. Сейчас Фадиан, следя взглядом за золотистой стриженой головой своего спутника, ревниво примечал, с кем он разговаривал и как на кого смотрел: в последнее время ему стало казаться, что Арделлидис к нему как-то охладевает. Вполне могло быть, что это ему и мерещилось, но Фадиан не мог отделаться от этого беспокойства. Когда к Фадиану подсел Эрис, Арделлидис пил коктейль в компании Джима.
— Ну, как там малыш? — спросил Эрис, дотрагиваясь до живота Фадиана. — Уже толкается?
— Да, — рассеянно отозвался Фадиан.
И как раз в этот момент он почувствовал толчок из живота, чуть не пролив при этом свой сок. Эрис засмеялся.
— Он нас, наверно, слышит. — И тут же спросил: — Ты знаешь, кто это?
— Кто? — не понял Фадиан.
— Да вон там, с твоим спутником, — пояснил Эрис, показывая взглядом. — С гордой осанкой и ясными глазами.
— А, это Джим Райвенн, — ответил Фадиан.
— Он свободный? — поинтересовался Эрис. — У него нет диадемы.
— Он вдовец, — сказал Фадиан. — У него пятеро детей, младшему — пятнадцать. И один из его сыновей — нынешний лорд Дитмар.
Эрис тихонько присвистнул.
— А кажется, будто ему самому не больше пятнадцати. Какой он красивый и юный!
— Что ты, он уже далеко не юный, хоть и выглядит хорошо, — засмеялся Фадиан. — У него уже есть маленький внук. Что, интересуешься?
Эрис улыбнулся сочными губами, не сводя с интересующего его объекта пристального взгляда.
— Где тебе, — усмехнулся Фадиан. — Он известный недотрога. Всё ещё скорбит по своему покойному спутнику, лорду Дитмару.
— Твой спутник, кажется, тоже был не из доступных и тоже вдовец, — заметил Эрис. — И всё-таки влюбился в тебя.
Достав из кармана крошечный сердцевидный флакончик, он нанёс по капле за каждое ухо и на шею, а потом, поднявшись, грациозной походкой направился мимо Арделлидиса с Джимом к столу с закусками. От Фадиана не укрылось, как оба они проводили его взглядом, причём в глазах Арделлидиса было нескрываемое восхищение. Фадиан нахмурился и прикусил губу. Встретившись с ним взглядом, Арделлидис лучезарно улыбнулся и направился к нему.
— Ну, как себя чувствуют мои сладкие? — заботливо и нежно спросил он, присаживаясь рядом с Фадианом и прикладывая руку к его животу. — Не утомились?
— Мы чувствуем себя превосходно, милорд, — ответил Фадиан. — Но чувствовали бы себя ещё лучше, если бы вы не заглядывались на разных… особ.
Арделлидис нахмурился, но в уголках его губ пряталась улыбка.
— Что такое? Мы ревнуем? Лапочка, ты же знаешь, что для меня никого не существует, кроме вас, мои бесценные.
Фадиан надул губы и уныло изогнул брови.
— Я становлюсь толстым… и некрасивым…
— Что ты говоришь, милый мой! — Арделлидис обнял его за плечи, нежно поглаживая по животу. — Ты чудо, ты прелесть, ты моё маленькое сокровище!
Почувствовав в своей руке тёплую руку в шёлковой перчатке, Джим испытал странное, будоражащее волнение. Утопая в небесной синеве глаз своего партнёра по медленному танцу, он улавливал исходящий от него запах — тонкий, лёгкий, но непохожий на духи. Так пахла кожа ребёнка после купания и его мягкие волосики. Это был запах невинности. Алые свежие губы раскрылись, и обволакивающий, как тёплое молоко, голос спросил:
— Почему вы скучаете один?
— Не знаю, — пробормотал Джим. — Наверно, всё дело в вас.
А про себя подумал: «Что я такое говорю?!» Влекущие мягкие губы улыбнулись.
— Во мне? Почему же?
Испытывая странное головокружение, Джим пробормотал:
— Потому что я не вижу никого, кроме вас.
— И я тоже, — ответил молочный голос.
Скользя рукой по тонкой, упругой талии, Джим сказал, как во сне:
— У вас изумительные волосы.
Тёплые губы, почти касаясь его уха, прошептали:
— А от вас исходит свет и тепло. Вы как солнце.
Не чувствуя под собой ног, Джим вдыхал этот головокружительный чистый запах, ощущал живое тепло прижимающегося к нему тела и растворялся в околдовывающей синеве глаз. Такого с ним ещё никогда не было. Он знал, что его партнёр лишь немногим старше Лейлора, но вместе с юностью в нём было и что-то древнее, как Бездна. Юная Бездна, ещё не чёрная, а лучистая и лазурная, смотрела на него из этих глаз, и он цепенел перед ней в немом восторге.
— Давайте прогуляемся в саду, — прожурчал молочный голос. — Здесь шумновато.
На одной из площадок между стволами зеонов, среди золотисто-голубых крон, вдали от шума вечеринки, верхние пуговицы сиреневого костюма расстегнулись, и в лицо Джиму пахнуло сводящим с ума ароматом невинности. Гладкая, молочно-белая шея дышала этим ароматом, чистым и тёплым, как поцелуй ребёнка, и пьянящим, как маиль.
— Здесь так чудесно, — вздохнул его собеседник. — Какой оригинальный дизайн сада! Эти площадки устойчивы?
Площадка качнулась, и собеседник Джима вскрикнул. Одной рукой ухватившись за ветку зеона, другой Джим обхватил его за талию.
— Осторожно!
— Кажется, у меня закружилась голова, — прошептал обладатель синих бездонных глаз, доверчиво прижимаясь к нему. — Последний коктейль был крепковат.
— Со мной творится что-то странное, — пробормотал Джим совсем близко от юной прохладной щеки. — Что вы со мной делаете, дитя моё?
— Это вы что-то со мной сделали, — ответило белокожее создание. — Мне кажется, я умру, если вы меня не поцелуете…
Внутри Джима словно распрямилась тугая пружина, дрожавшая в нём всё это время. Он не видел больше ничего, кроме призывно приоткрытых алых губ, и, словно бросаясь вниз головой в пропасть, с мучительным блаженством погрузился в их молочное тепло. Они податливо раскрылись, с готовностью впуская его, а вокруг его шеи обвилось мягкое жаркое кольцо рук. Сад с гирляндами лампочек поплыл вокруг них.
Ловкие пальцы Эннкетина укладывали Лейлору волосы: сегодня ему предстояла долгожданная встреча с королём.
— Слушай, Эннкетин, тебе не кажется, что с папой что-то не то? — высказал Лейлор давно не дававшую ему покоя мысль. — Он совсем потерял голову из-за этого типа!
— А что в этом плохого? — сдержанно ответил Эннкетин. — Не оставаться же вашему папе всю жизнь одному. Он ещё молодой.
— Но неужели он так ослеп, что ничего не замечает? — не унимался Лейлор. — Этот Эрис, или как его там, просто нагло охмуряет его, причем целенаправленно! Ведь ясно же, чего ему нужно!
— И что же, по-вашему, ему нужно? — улыбнулся Эннкетин.
— Надеть диадему и поселиться в нашем доме! — возмущённо воскликнул Лейлор.
Эннкетин наложил финальные штрихи: причёска была готова. Полюбовавшись результатами своих стараний, он сказал:
— Вы хотите, чтобы ваш папа всю оставшуюся жизнь был вдовцом? До сих пор он жил только для вас, сударь; разве не имеет он право пожить теперь и для себя?
— Имеет, но только не с этим типом! — отрезал Лейлор, вставая.
— Ну, на вас не угодишь, — усмехнулся Эннкетин. — Полковник Асспленг вам не нравился, господин Эрис не нравится. Кого ни выберет ваш папа — никто вам не нравится!
— Мне нравится Рэш, — сказал Лейлор, накидывая плащ. — То есть, лорд Хайо. Он действительно классный. Вот кто нужен папе!
— Ну, мой милый, это решать не вам, — ответил Эннкетин, поправляя ему воротничок. — Выбор за вашим папой.
Раданайт обещал прибыть около восьми, и Лейлор приехал в их квартиру для встреч заранее — в шесть, чтобы успеть заказать ужин. Ужин доставили, и Лейлор накрыл на стол. Несколько раз он кое-что переставлял, пока его наконец не удовлетворил вид стола: всё было идеально. Разумеется, на столе была и бутылка маиля, столь любимого Раданайтом. Осенний туман лип к окнам, огни города светили сквозь мглу приглушённо, но жизнь улиц не замирала ни на мгновение.
В ожидании Лейлор несколько раз подходил к зеркалу и каждый раз отходил от него удовлетворённый: сегодня он выглядел сногсшибательно. Было уже восемь, и сердце Лейлора забилось чаще от радостного волнения. С минуты на минуту должен был войти король, и Лейлор, изнывая от нетерпения, то садился, то вставал и начинал ходить по квартире. Случалось и так, что король задерживался: при его занятости это было неудивительно.
В половине девятого Лейлор не сомневался, что Раданайт приедет, в девять он ещё надеялся, в половине десятого надежда начала таять, а в десять она превратилась почти в ничто. Но она ещё теплилась в нём, и он ждал, вздыхая и печально поправляя на столе то салфетку, то тарелку, то бокал. Ему стало зябко, и он закутался в плед.
В половине одиннадцатого он вздрогнул от сигнала своего телефона: звонил король. И Лейлор предчувствовал, что тот скажет.
— Лейлор, любовь моя… Прости, у меня не получается сегодня приехать. Я сам не ожидал, что планы изменятся в последний момент.
Встреча, которой Лейлор ждал две недели, отменялась. Горечь, досада, разочарование повисли на его сердце тяжким грузом, отняли у него все силы, и он опустился на диван.
— Срочные дела? — чуть слышно спросил он.
— Да, милый… Не расстраивайся, пожалуйста! Ну, прости меня.