Лейлор нашёл в себе силы улыбнуться и сказать:
— Ничего… Я понимаю.
— Я рад, что ты понимаешь, — сказал Раданайт. — Я сам ужасно раздосадован, я безумно по тебе соскучился, моя радость. Я тоже ждал этой встречи, как и ты. Прости меня, мой сладкий, что так получилось. Извини… Увидимся в другой раз. Я с тобой свяжусь.
Ещё десять минут после этого Лейлор сидел в оцепенении, в груди было пусто и холодно. Ещё вчера мысль об этой встрече согревала его и окрыляла, была источником радости и утешения. И всё было нипочём, и даже вроде бы не так досадно на отца, который связался с этим молодым красноволосым хищником. А сейчас… Всё было безрадостно, тягостно и невыносимо.
Снова зазвонил телефон.
— Солнышко, ты не плачешь? — спросил голос короля.
— Нет, — ответил Лейлор.
— Умница… Я люблю тебя. Ну всё, мне пора. Целую тебя, малыш.
Лейлора стало познабливать сильнее, как будто туман просочился в квартиру, пробрался к нему под плед и пополз по коже. Что теперь делать? Остаться здесь или возвращаться домой? Медленно поднявшись и побродив по квартире, Лейлор остановился у стола, на котором стоял заказанный им ужин. Куда теперь всё это девать? Составив всё в холодильник, он стал собираться домой.
Застилая кровать, на тумбочке он вдруг заметил компактную фото-видеокамеру. Кажется, он сам не оставлял здесь ничего; может быть, это забыл король? Он вспомнил: в прошлую их встречу Раданайт, кажется, сделал несколько снимков и видео — как он сказал, себе на память. Какой же он рассеянный — позабыть такую недешёвую вещь! Лейлор сел с камерой на кровать и стал просматривать содержимое её памяти. Да, вот эти снимки: Лейлор в постели, в кресле с бокалом вина, а вот видео — король снял, как Лейлор жонглировал фруктами. Фрукты раскатились по полу, и пришлось их собирать, а Раданайт снимал Лейлора в самых интересных и соблазнительных ракурсах. Лейлор думал, оставить ли ему камеру здесь или забрать с собой, чтобы при следующей встрече отдать Раданайту, когда на экране вдруг появились незнакомые снимки.
В первые секунды они вызвали у Лейлора недоумение, а потом всё больше повергали его в шок. На снимках был Эсгин — то полуодетый, то вообще обнажённый, в таких позах и ракурсах, в каких Лейлор его не мог себе и представить. Может быть, это снимал Серино? Нет, вздор: как снимки, сделанные Серино, могли попасть в камеру Раданайта? Следом за снимками Лейлор увидел короткое видео: Эсгин, расхаживая по спальне, постепенно раздевался до нижнего белья. За кадром послышался голос Раданайта:
— Детка, сними с себя всё. Я хочу видеть тебя без одежды!
Это был его голос, сомнений не могло быть никаких. Забравшись в постель и натянув на себя одеяло, Эсгин под его покровом снял с себя что-то из белья и бросил в того, кто снимал, и интимная деталь туалета — кажется, трусики — закрыла объектив камеры. На этом видео закончилось.
Лейлор прокрутил его ещё три раза. Голос принадлежал Раданайту.
Через час он был дома. Встретивший его Эннкетин был удивлён:
— Что-то вы скоро, сударь…
— Отец дома? — перебил Лейлор.
— Его светлость ещё не вернулся, — ответил дворецкий. — Вы же знаете, его встречи с господином Эрисом так быстро не кончаются.
— А Эсгин дома?
Эннкетин не успел ответить: Лейлор уже бежал на поиски Эсгина. Он нашёл его в спальне: тот собирался ложиться в постель. Серино опять допоздна засиделся в библиотеке, и Эсгин был в комнате один. Увидев Лейлора, он ничего не сказал, только вопросительно смотрел на него.
— У меня для тебя кое-какие интересные кадры, — сказал Лейлор.
Он подсоединил камеру к телевизору и вывел видео и фотографии на большой экран. Увидев себя, Эсгин сначала как будто растерялся, а потом его лицо стало каменным. Поддерживая рукой живот, он сел на кровать. Он просмотрел всё до конца в полном молчании.
— Это было в камере Раданайта, — сказал Лейлор. — Что это значит?
Эсгин несколько секунд молчал. Его лицо покрылось бледностью, между бровей пролегла складка.
— Полагаю, он ещё не знает, что это к тебе попало? — спросил он холодным, бесцветным голосом.
— Это его голос за кадром! — вскричал Лейлор, не ответив на его вопрос. — Это он снимал?
— Да, — ответил Эсгин тихо, глядя застывшим взглядом прямо перед собой.
Лейлора трясло, как в лихорадке. Голова плыла, лицо горело, а в груди всё превратилось в глыбу льда. Жуткое, мраморное спокойствие на лице Эсгина было непроницаемо, как маска.
— Спрашиваешь, что это значит? — проговорил он. — По-моему, всё ясно и прозрачно. Мы были с ним любовниками лет десять. Я был неопытным, глупым юнцом, когда он вовлёк меня в эти отношения. В нём есть что-то такое, что заставляет ему подчиняться… Это трудно описать словами. Он опекал меня, как заботливый старший брат, даже почти как отец. Я всем ему обязан — и поступлением в лучший вуз Альтерии, и устройством на работу сразу же после его окончания. Недурно в двадцать один год получить место в королевской администрации с огромным жалованьем, правда? Плюс — шикарная квартира в центре столицы и самая что ни на есть дорогая машина.
Лежащая на животе рука Эсгина навела Лейлора на леденящую догадку.
— А этот ребёнок…
Эсгин чуть приметно кивнул, погладив свой живот.
— Его. Он не хотел его — велел мне избавиться от него. Он сказал, что такие последствия крайне нежелательны, они испортят ему репутацию накануне очередных выборов. А я взял и не подчинился ему — впервые в жизни сам принял решение! Серино стал моим спасителем… Теперь ты видишь, детка, с кем ты связался? Открою тебе правду: Раданайт никого не любит, кроме себя. Единственная его страсть — это власть, и он будет стремиться удерживать её в своих руках настолько долго, насколько это будет возможно. Мой тебе совет: беги от него прочь, пока не поздно. Я полагаю, тебя он взял в оборот, чтобы досадить твоему отцу, отомстить ему за то, что тот когда-то пренебрёг им. Раданайт ничего не забывает и не прощает. Он как бомба с часовым механизмом: тикает, тикает потихоньку, а потом как взрывается! — Эсгин изобразил руками нечто вроде взрыва. — С катастрофическими последствиями…
Дрожь била Лейлора полночи. В висках стучало, оледенение постепенно охватывало всё его нутро, тепла не осталось даже в пальцах. Помертвевшими пальцами он тёр виски, но катастрофическая правда всё равно не укладывалась в его голове. Всё, чем он жил, дышал и во что верил, покрылось чёрным налётом тления, разваливалось на куски и превращалось в разлагающиеся останки.
Под утро Лейлор почувствовал, что и его душа начала холодеть и распадаться, как труп, и уже ничего прежнего в себе он не находил. Отец вернулся в седьмом часу утра, опьянённый не то маилем, не то чарами Эриса. Лейлор не узнавал его: его улыбка стала другой, пахло от него тоже чем-то незнакомым, да и говорить он стал как-то иначе, и вёл себя совершенно не так, как прежде. Он даже не заметил, что с Лейлором что-то неладное, лишь велел Эннкетину проследить за тем, чтобы он позавтракал и не опоздал в школу. Сам же, наскоро приняв душ, упал в постель.
Эннкетин, добросовестно исполняя наказ хозяина, подал завтрак в обычное время. Все собрались за столом, как всегда, в восемь утра; всё было, как обычно, но внимание Эннкетина обратило на себя странное, окаменевшее лицо Лейлора. Он двигался, как во сне, к завтраку почти не притронулся, и Дейкин спросил его:
— Малыш, что это с тобой сегодня? Всё ещё не проснулся?
Лейлор вскинул взгляд и невпопад улыбнулся. После завтрака близнецы и Серино разъехались по своим делам, заторможенный Лейлор отправился в школу, а Лайд с Эсгином пошли на прогулку с маленьким Азаро. День был солнечный, сад горел всеми красками осени, и их прогулка затянулась на целых два часа. Этот приятный осенний денёк засиял ещё ярче, когда около полудня в дом вошёл Илидор: он приехал в недельный отпуск. Освещая всё вокруг своим взглядом и улыбкой, Илидор стремительно взбежал по ступенькам навстречу Джиму, который, засияв ответной улыбкой, раскрыл ему объятия.
— Привет, папуля!
Джим засмеялся, подхваченный сильными руками сына, и погладил обеими руками его коротко стриженую светло-русую голову. Эннкетин подал чай, и за столом собрались все, кто был дома: Джим, Илидор, Лайд и Эсгин. Эсгин был как будто немного задумчив и рассеян — впрочем, такое часто с ним бывало, да и вообще, по мнению Эннкетина, он был, что называется, себе на уме — лишнего слова не скажет. После чаепития Илидор познакомился со своим маленьким племянником: Лайд с гордостью показал ему своё чадо и позволил подержать на руках. Малыш не испугался и с любопытством изучал мундир Илидора и его лицо. Бережно поддерживая головку крохи, Илидор улыбнулся.
— По-моему, он пошёл в Дейкина, — заметил он.
— Дейкин гордится своим наследником, — сказал Джим. — Это будущий лорд Дитмар.
Близнецы вернулись домой в пять, Серино — в половине шестого, а Лейлор где-то пропадал. Обеспокоенный Джим позвонил ему, но тот не ответил. Он вернулся в десятом часу, с виду как будто пьяный, хотя от него ничем не пахло. Бледный, со стеклянным невидящим взглядом, он ни с кем не поздоровался и сразу прошёл к себе в комнату.
— Что с тобой, сын? — спросил Джим, входя к нему. — Ты на себя не похож! Что с тобой происходит?
Лейлор молчал, медленно снимая плащ. Бросив его на кровать, он подошёл к окну и стал смотреть в холодный осенний сумрак. Джим подошёл и повернул его к себе за плечи.
— Посмотри мне в глаза!
Взгляд Лейлора был жутковато пуст и тускл, жизни в нём было не больше, чем в выключенной лампочке.
— Ты… Ты принимаешь какую-то дурь? — спросил Джим севшим от ужасной догадки голосом. — Лейлор! Чем ты занимаешься?
Неожиданно ясным, звучным голосом Лейлор ответил, глядя в одну точку: