— Ваше величество, — пробормотал Джим. — Прошу вас, не нужно, я должен ехать домой. Мне уже лучше.
— Джим, не спорь со мной, — отрезал Раданайт. — Я всё-таки король.
Инъекция была сделана. Как только врач удалился, Раданайт склонился к Джиму и поцеловал его в лоб.
— Погости у меня хотя бы денёк, — сказал он ласково. — Я ужасно соскучился. — Он потёрся своим носом о нос Джима. — За Илидора не волнуйся, всё будет хорошо.
Уже засыпая, Джим слышал, как Раданайт негромко отдавал приказания секретарю:
— Лангрем, распорядитесь насчёт комнаты во дворце. Самая лучшая спальня для гостей. Ещё нужна пижама и халат. Гостя не беспокоить, он должен спать. Как только проснётся — подать завтрак и доложить мне. Это пока всё, дальнейшие указания будут потом. Да, и вызовите ко мне кого-нибудь из охраны.
Охранник, явившийся по вызову, получил не совсем обычный приказ: взять на руки спящего на диванчике гостя и отнести в комнату, которую укажет секретарь. Приказ короля был исполнен, как всегда, быстро и без шума. Гость был отнесён в спальню и уложен в постель, о чём было незамедлительно доложено его величеству. Король кивнул, поблагодарил и уже через мгновение отдавал новое распоряжение:
— Лангрем, узнайте, кто работает по делу о покушении на меня. Всех ко мне в кабинет, немедленно. Никаких объяснений, просто передайте, что я жду их не позже, чем через час. До этого момента я никого не принимаю. Перенесите мою встречу с господином Хейтором на завтра. Извинитесь, что-нибудь придумайте. Пока не явятся все нужные мне господа, меня ни для кого нет!
— Будет исполнено, ваше величество. Что-нибудь ещё?
— Да, Лангрем. Позаботьтесь о цветах для моего гостя. Когда он откроет глаза, в его комнате должны быть свежие ландиалисы. Букета три-четыре.
— Да, ваше величество. Ещё что-нибудь?
— Пока всё, Лангрем.
Джим проснулся в спальне, которая своей роскошью превосходила самые лучшие комнаты в родовом доме Дитмаров. Она была бело-золотая, с позолоченными статуями в нишах, и сквозь закрытые полупрозрачные занавески пробивался солнечный свет. Джим был переодет в пижаму, на тумбочках по обе стороны кровати стояли великолепные букеты белых и розовых ландиалисов. Джим не сразу сообразил, где находится; в голове слегка звенело, во рту пересохло, и больше всего Джиму сейчас хотелось бы выпить чашку чая.
Стоило ему приподнять голову от подушки, как в комнату вошёл скромный и улыбчивый слуга, своей выбритой головой напомнивший Джиму Эннкетина. Но это был не Эннкетин, и Джим понял, что он не у себя дома.
— Как спалось, ваша светлость? Удобно ли вам? Не желаете ли завтрак?
Как он угадал момент его пробуждения? Вот что пытался понять Джим, хмуро глядя на спокойно-приветливое лицо слуги, его улыбчивый розовый рот и круглую гладкую голову.
— Мне бы чаю, — хрипло попросил Джим.
— Сию минуту, ваша светлость, — поклонился слуга.
Он щёлкнул пальцами, и в комнату влетел покрытый белоснежной скатертью парящий столик, на котором был накрыт завтрак. Столовые приборы были под стать интерьеру комнаты — бело-золотые, в вазочке красовался маленький букетик цветов. Слуга проворно поймал столик и расположил его перед Джимом.
Джиму было неловко спрашивать, где он находится: он боялся, что слуга подумает, будто гость слегка не в себе. Он задумчиво приступил к завтраку — кстати, превосходному, запивая его чаем, очень крепким и ароматным. Слуга с маской непроницаемой приветливости на лице удалился, а через пять минут в дверях комнаты возник король. Его корона, цепь и сапоги блестели, глаза смотрели на Джима спокойно и ласково. Увидев его, Джим всё вспомнил. Чашка в его дрогнувшей руке звякнула, встав на блюдце.
Раданайт как будто прочёл его мысли. На его лице отразилась грусть. Он подошёл к кровати, и Джим натянул повыше одеяло: одежду ему не торопились подавать. Тёплая рука Раданайта завладела его рукой, и король, как бы напоминая ему о его вчерашнем, казавшимся теперь нелепым поступке, опустился на колено, глядя на Джима с грустной нежностью.
— За то, что я позволил тебе сделать то, что ты вчера сделал, я должен понести наказание, — проговорил он. — Отныне я буду приветствовать тебя только так.
— Не нужно, ваше величество, — сказал Джим, хмурясь. — Вы в этом не виноваты.
— Виноват, — покачал головой Раданайт. — Виноват, потому что допустил это. Я готов за это всю оставшуюся жизнь стоять перед тобой на коленях. Можешь ли ты простить меня?
— Мне нечего вам прощать, ваше величество, — проронил Джим, опуская глаза. — Это я должен принести извинения за мою вчерашнюю несдержанность. Я отнял у вас много времени и причинил вам лишние хлопоты.
— Ну что ты говоришь… — Раданайт нежно прижал его запястье к своим губам. — Для меня нет ничего важнее.
Он присел рядом, не выпуская руки Джима из своей. Под его внимательно-нежным, пристальным взглядом Джиму становилось немного не по себе.
— Как ты себя чувствуешь, малыш? Ты хорошо выспался?
— Да, ваше величество, благодарю вас, — чуть слышно ответил Джим. — Я чувствую себя хорошо. Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим гостеприимством… Полагаю, мне следует отбыть домой.
— Ты так спешишь покинуть меня, — грустно улыбнулся Раданайт. — Нет, Джим, о том, чтобы ты уехал сейчас, не может быть и речи. Сначала ты пообедаешь со мной. Раз уж ты здесь, согласись вытерпеть ещё немного моего гостеприимства — ведь не так уж часто ты балуешь меня своим вниманием. И если для того чтобы побыть с тобой, мне придётся взять тебя под арест, можешь считать себя арестованным.
Поцелуй в лоб смягчил это прискорбное сообщение. Раданайт подлил в чашку Джима ещё чаю, подвинул к нему тарелку и сказал:
— Спешу доложить: я уже начал принимать меры по освобождению Илидора. Вчера я имел беседу со всеми, кто работает по его делу, и разъяснил им новую точку зрения. Думаю, они всё поняли. А если кто-то плохо понял — что ж, такие непонятливые служащие государству не нужны. Завтра по плану — предварительная встреча с судьёй. Я обещаю тебе: никакой огласки и шумихи. Мне и самому шум вокруг этого дела не нужен.
Джим почувствовал ком в горле. Плевать на гордость, лишь бы сын был свободен. Вчерашний день был как будто затянут серой дымкой, лишь колени его всё ещё ощущали прикосновение к полу. Из глаз Джима медленно покатились слёзы. Губы Раданайта вздрогнули, и он крепко обнял Джима, покачивая в объятиях, как ребёнка, и шепча ласковые слова.
Эта запоздалая нежность уже не могла исправить внутренний надлом, произошедший вчера в душе Джима. Не было сильных и добрых рук лорда Дитмара, защищавших его от холодного дыхания Бездны; Джим всё бы отдал сейчас за его мудрый совет, слово утешения, ласковый взгляд. Только теперь он понимал, чего он лишился с уходом из жизни Печального Лорда. Может быть, понять и поддержать его мог бы Рэш, но Рэш был далеко. Раданайт, хмурясь, выпустил его из объятий и встал.
— Джим, я дал тебе слово, и я его сдержу. Илидор будет на свободе. Успокойся. Чувствуй себя как дома, здесь всё к твоим услугам. Обед будет в три часа. А сейчас извини, мне пора… Дела, сам понимаешь.
Склонившись, он ещё раз крепко — по-братски — поцеловал Джима и вышел. Джим, свернувшись клубком под роскошным атласным одеялом, уткнулся в подушку и закрыл глаза.
К его услугам была шикарная ванная и бассейн, великолепный дворцовый парк с цветником и предупредительные, всё понимающие без слов слуги. Рассекая телом лазурную воду, Джим переплыл огромный, залитый солнечным светом бассейн от края до края раз пятнадцать, полтора часа провалялся в ванне с ароматной пеной, оделся, уложил волосы и к полудню был с ног до головы в полном порядке — разумеется, только внешне. В час ему подали чай, и до трёх он в одиночестве бродил по дворцу и саду. Глаза его уже были сухи, но возле губ залегли горькие складочки.
В три его пригласили в столовую. Она была гораздо меньше банкетного зала и намного уютнее, обильно украшена цветами и очень светла. Её пересекали мягкие золотистые лучи света, льющегося в окна, а большой овальный стол был накрыт на две персоны. Король чуть задерживался. Ожидая, Джим переходил от окна к окну, любуясь открывавшимся из них видом на парк, рассеянно рассматривал цветы, а потом присел на краешек кушетки у стены. Долго ждать не пришлось: Раданайт появился в дверях столовой через пять минут. Свой повседневный чёрный костюм он сменил на синий, с шелковисто блестящей гладкой вышивкой почти того же оттенка, что и ткань. Глубокий и сочный индиго его костюма сочетался с чёрным воротничком и манжетами, а обут он был в неизменные блестящие чёрные сапоги. Джим поднялся ему навстречу. Раданайт вошёл в солнечное пространство столовой, и вышивка мягко заблестела на его костюме, а феоновая корона заискрилась ослепительными переливами всех цветов спектра. Его губы легонько прильнули к сомкнутым губам Джима.
— Прости, Джим, я немного опоздал, — сказал он. И спросил, внимательно и ласково заглянув ему в глаза: — Ну, как ты?
— Я в полном порядке, ваше величество, благодарю вас.
Чуткое ухо Раданайта уловило сухую горечь в голосе Джима, и в его взгляде засквозила грусть. Он чуть пожал обе руки Джима и жестом пригласил к столу.
— Я решил, что сегодня нам больше никто не нужен, — сказал он. — Только я и ты. Полагаю, присутствие кого-то ещё только тяготило бы тебя.
— Я ценю вашу деликатность, ваше величество, — проговорил Джим.
Обед прошёл грустно. Раданайт был ласков и внимателен, но Джим, хоть и старался улыбаться, всё же не мог преодолеть владевшей им подавленности. Впрочем, пара рюмок маиля разлила приятное тепло по его членам, а на душе стало даже немного легче, хотя проблемы не исчезли. На какое-то время Джим ощутил себя в уютном коконе, а грусть улетучилась, как туман под лучами солн