– Как зачем? Вы – живой символ, идол революционной борьбы можно сказать. Наравне с Кропоткиным. Такие люди нужны нам и революции в целом. А сейчас – поедемте, я устрою Вас в отличный доходный дом, где сам снимаю квартиру. Зайдем ко мне, познакомлю с женой, покормлю Вас. В конце концов, пока Вы видели в революции только плохое – теперь пора увидеть и хорошее.
Бубецкому сложно было однозначно отреагировать на его слова – слишком все мешалось в его сознании за прошедшие несколько дней. Но ответить отказом на предложение министра он не мог.
Глава девятая. «Сильные мира сего»
Политик должен уметь предсказать, что произойдет завтра, через месяц, через год. А потом уметь объяснить, почему этого не произошло.
До сегодняшнего дня Ивану Андреевичу не случалось бывать в Зимнем дворце, но осознание того, что именно его обитатели на протяжении многих лет были объектом его ненависти, а сам он стал жертвой их гонений, их законов, их стремления защитить ту систему, что защищала их много веков подряд.
Дворец произвел на него смешанное впечатление – конечно, его колоннады и атланты из белоснежного мрамора олицетворяли величие верховной власти, храмом которой он призван был служить и поневоле каким-то магическим атмосферным влиянием внушала в созерцателя благоговение перед историческим местом, в котором он оказался. Но с другой стороны все вокруг было увешано красными флагами, лозунгами «Вся власть – Учредительному Собранию!» и «Нет царизму!», кругом была разведена грязь – со времени Февральского переворота здесь явно никто не убирался, в приемных и залах толпилось великое множество разношерстного народу, который, судя по внешности, явно не имел никакого отношения к работе правительства. Таким образом, дворец олицетворял тот же пример бардака, в котором ныне пребывал весь Петроград, что не могло не сказываться негативным образом на отношении несведущего посетителя к его нынешним обитателям.
Правительство заседало в тронном зале. По пути к нему несколько человек остановили Керенского, попытались заговорить с ним, но, как заметил Бубецкой, все эти разговоры сводились только к подчеркиванию его величия и значимости в революции и государственном устройстве. Наконец вновь прибывшие министр и его новый знакомый добрались до места заседания.
Картина внутри была не лучше, чем снаружи – за большим длинным столом сидело человек десять членов, а вокруг на стульях восседало еще с пятьдесят – благо, площади позволяли. Здесь же, возле этих, как понял Бубецкой, помощников министров, на стульях лежали в беспорядке, а местами – валялись на полу или летали в воздухе – бумаги, имеющие отношение к деятельности правительства. В зале стоял галдеж, из которого совершенно невозможно было разобрать, кто именно и что говорит. Однако, с появлением Керенского, в зале воцарился относительный порядок. Сидевший на месте председательствующего пожилой человек с окладистой седой бородой – председатель правительства князь Львов – торжественно и с некоторым, казалось, облегчением произнес:
– Господа, Александр Федорович!
Члены правительства начали аплодировать, но были скоро остановлены жестом руки вошедшего.
– Достаточно, прошу вас, господа. У нас сегодня масса вопросов и начать позвольте с нашего нового участника.
– Нового министра? – уточнил Львов с опаской.
– Еще нет, но, думается мне, он бы сошел на эту должность, – с улыбкой отвечал Керенский. – Господа, это князь Иван Андреевич Бубецкой…
– Как же, как же, – произнес лысый бородатый мужчина плотного телосложения с трубкой в зубах, приближаясь к Ивану Андреевичу. – Член «Террористической фракции «Народной воли», соратник Шевырева и Ульянова, если я не ошибаюсь?
– Так точно-с.
– Это какого Ульянова? Ленина? – выкрикнул кто-то.
– Нет, – ответил признавший Бубецкого собеседник. – Его брат, народоволец, был казнен в 1887 году за попытку покушения на царя. А сами Вы, Иван Андреевич, кажется, были тогда приговорены к пожизненной каторге?
– Не совсем, к пожизненному заключению в Петропавловской крепости.
– Ах, да, простите. Разрешите представиться, обер-прокурор Синода князь Львов.
Они поклонились друг другу.
– Хотя в родстве с господином министром-председателем не состоим, являемся оба носителями славной древней фамилии русских дворян. Уверен, что Ваше участие в деятельности нашего правительства окажет нам неоценимую пользу. Нам сейчас очень нужна свежая голова, еще не затуманившая внутри себя пользу революционных идей бытовыми проблемами…
– Но без бытовых проблем решения не принимаются, это жизнь, – вполголоса произнес мужчина в красивом пенсне и высокой роскошной черной шевелюрой. Он сидел за столом, погрузившись в бумаги и практически не поднимал глаз, но, казалось, его чуткое ухо улавливает даже в этом бедламе малейший шорох.
– Знакомьтесь, это военный и морской министр Александр Иваныч Гучков.
– Много наслышан.
– Господа, – прервал разговор Керенский. – Я думаю, для начала имеет смысл представить Ивану Андреевичу правительство в полном составе, а уж после перейти к обсуждению насущных вопросов, в котором, я уверен, узник революции и преданный многолетний адепт окажет нам существенную помощь. Георгий Евгеньевич, прошу Вас…
Поправив аккуратную седую бороду, Львов поднялся с председательского кресла и стал обводить присутствующих рукой, представляя каждого вновь прибывшему Бубецкому.
– Военный и морской министр Гучков, Вы знакомы… Министр иностранных дел Павел Николаевич Милюков, – Бубецкой, памятуя о рекомендации Керенского, остановился на этом невысоком и вообще малоприметном седовласом господине в пенсне. Он с прищуром, хитро наблюдал за происходящим, но по блеску его белесых глаз было понятно, что в любую минуту он готов буквально вспыхнуть и возбудить или присоединиться к любой дискуссии. – Министр путей сообщения Николай Виссарионович Некрасов… С Александром Федоровичем Вы тоже уже знакомы… Министр торговли и промышленности Александр Иванович Коновалов… Министр просвещения, профессор Александр Аполлонович Мануйлов… Министр земледелия Андрей Иванович Шингарев… Министр финансов Михаил Иванович Терещенко… Государственный контролер Иван Васильевич Годнев… Ну и уже знакомый Вам Обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Николаевич Львов…
– Благодарю Вас. Моя фамилия, как уже было озвучено, Бубецкой Иван Андреевич, и я прошу Вашего разрешения мне присутствовать на Вашем заседании с тем, чтобы, по мере необходимости, быть полезным правительству в решении любой из поставленных перед ним задач.
– Разумеется, Иван Андреевич, – любезностью на любезность ответил Львов, – я выражу общее мнение, если скажу, что присутствие Ваше не просто желательно, но и окажет нам честь. Присаживайтесь пожалуйста. Начнем, господа? Думаю, правильно будет предоставить слово Александру Ивановичу, у него срочные вести с полей сражений…
– Благодарю Вас, Георгий Евгеньевич, – Гучков поднялся с места. – У меня действительно имеются кое-какие новости, крайне отрицательно характеризующие положение на фронтах. На Юго-Западном фронте на трех участках произошли массовые дезертирства. Еще на четырех офицеры казнили своих непосредственных командиров в количестве 11 человек… Это сильно парализует наступательные действия нашей армии…
– Причина казни? – поднял голову Керенский. По первому же вопросу стало понятно, что этот человек, хоть и занимает формальный пост министра юстиции, но оказывает существенное влияние на всю работу правительства в целом.
– Отказ офицеров отменить приказы, ветированные солдатскими комитетами.
– Значит казни произведены в соответствии с приказом № 1 и нет никаких оснований опасаться.
– Да, но они опять-таки ведут к дезертирству. У нас нет никакой возможности его остановить и наказать дезертиров…
– Те, кого Вы называете дезертирами, согласовывают свои действия с солдатскими комитетами?
– Им и согласовывать не нужно, они сами в них состоят.
– Они избраны туда или самовольно захватили власть?
– Не понимаю, к чему Вы клоните. Ну, допустим, избраны… Что это меняет?
– Вы действительно ничего не понимаете. Это все меняет. В данном случае Вы, министр, человек, непосредственно голосовавший за введение солдатских комитетов, подвергаете сомнению и правовой дисквалификации их верховную власть на фронтах! Вы по сути ставите под вопрос легитимность работы правительства!
– Позвольте Вас поправить, Александр Федорович! Во-первых, я за введение комитетов не голосовал, я голосовал только за отмену в армии телесных наказаний и равноуважительное отношение как к офицерам, так и к солдатам, а сам я никогда не был сторонником существования этого безобразия… Во-вторых, быть может курс на отступление и одобрен солдатскими комитетами, но о прямом дезертирстве речи быть не может. Нет войне – значит нет войне, но зачем же самовольно оставлять части? Разве кто-то дозволял это членам комитетов?! По-моему, нет!
– А по-моему, – вмешался в разговор Милюков, по всему было видно, что терпение его все-таки лопнуло, – необходимо продолжать боевые действия. И сам министр Гучков придерживается такого же мнения, только говорить об этом не рискует! Ваши же слова, Александр Федорович, не более, чем популизм. И Вас можно понять – газеты только и твердят о том, что Вы – «друг народа», современный Марат, спаситель, направитель государственной политики… И все – только потому, что Вы потакаете желанию большинства, стада прекратить войну. Что Вы кладете в основу своих убеждений? Ликвидацию продовольственного после окончания войны? Так мы уже и так практически из нее вышли, а снабжение армии стоит ныне на столь низком уровне, что последняя вынуждена жить мародерством! Кризис же, как видите, не миновал, а напротив, увеличивается в размерах. Так зачем прекращать войну? Чтобы стать колонией Германии? Ее сырьевым придатком? Не многовато ли чести?