– Мне кажется, Павел Николаевич, – спокойно заговорил Керенский, – Вы недопонимаете глубину ситуации. Не только снабжение армии, но и ряд других причин, в том числе безграмотнейшая внешняя торговля, в которой Вы, как я вижу, в нарушение собственных должностных обязанностей, совершенно не желаете разобраться, привели к кризису. Во-вторых, Вы толкаете меня на нарушение предвыборных обещаний, которые сами же принимали и за которые голосовали еще во Временном чрезвычайном комитете. В-третьих, положение Германии такого, что не о придатках тут идет речь, им бы самим концы с концами свести!
– Ну не Германии, так Антанты. Вы же историк, вспомните польско-шведскую интервенцию начала XVII века. Мы сейчас находимся в таком же положении, в таком же состоянии, и становимся жирным и хорошим объектом для захватнических действий любой из сторон конфликта, так или иначе оснащенных лучше нас и не имеющих под боком такого же достижения революции как солдатские комитеты…
– Еще один от своих слов отрекается, – вытащил трубку из зубов прокурор Львов. – Вы же сами кричали о необходимости их введения, когда Вам предложили пост в правительстве! Или не так? А теперь вешаете всех собак на одного Керенского. Нет уж, господа, вместе нашалили – вместе и отвечать. Хотя Вам, господин Милюков, не привыкать к клятвопреступничеству, как практика показывает, у Вас это в крови…
Милюков побагровел – все присутствующие понимали, о чем Львов ведет речь, и какие события 1906 года вменяет сейчас ему в вину. Самое время бы ему сейчас было спасовать, но он пошел ва-банк, обратился лицом к Бубецкому и задал ему вопрос напрямик:
– А Вы как считаете, Иван Андреевич?
– По какому вопросу?
– Прекращать войну или нет?
– Мое мнение как сторонника идей революции не может отличаться от мнения людей на улицах… Однако, как русский дворянин, конечно, я этой идеи не разделяю. Главным образом потому, что после капитуляции – а всем вам, господа, известно правовое понятие из международного права о том, что она приравнивается к проигрышу, расстановка сил на мировой арене, в том числе раздел сфер влияния сложится не в пользу России. Нам сейчас как никогда необходимо наращивать финансовый потенциал, что допустимо только за счет либо приращения новых территорий, либо хотя бы сохранения старых, а после проигрыша в войне этого осуществить не удастся, мы потеряем территории, потеряем налоги, что сейчас смерти подобно для правительства, поскольку это так или иначе подорвет народное доверие к нему.
– Но ведь народ за прекращение войны, – парировал Керенский.
– Народ не понимает до конца смысла каждого своего политического шага. Для того и есть политики, чтобы ему это разъяснять, уж извините. Ведь потом, не забывайте это, этот же народ именно нас с Вами и обвинит в политической слепоте и наступивших от нее последствиях.
Понимая, что продолжение дискуссии подрывает основную линию работы правительства и не желая принимать на себя такую ответственность, в дело вмешался «миротворец» – министр-председатель:
– Господа, сегодня мы не обсуждаем этого вопроса. Он был предметом обсуждения в комитетах, мы часы и сутки тратили на него, чтобы сейчас возвращаться. Александр Иванович очертил проблему, связанную с переизбытком деятельности солдатских комитетов.
Керенский поддержал своего наставника:
– Ну что ж, Александр Иванович, раз Вы против деятельности комитетов, то подготовьте проект постановления, ограничивающий их работы по принятию решений о самовольной демобилизации…
– О дезертирстве! – вскинул брови Гучков.
Керенский тяжело вздохнул и улыбнулся:
– Еще раз повторяю, Александр Иванович, выбирайте выражения. Поймите наконец, что, как справедливо только что заметил Иван Андреевич, ответственность за действиях птенцов вашего, моего, нашего общего – неважно – гнезда несем персонально мы, члены правительства. Расклеивание ярлыков подобно только что озвученному чревато подписанию приговора самим себе, так что сделайте одолжение, будьте политиком до мозга костей!
Гучков улыбнулся, кивнул и вновь упер взгляд в бумаги. На этом вопрос был исчерпан.
– С этим вопросом все ясно. А вот к Павлу Николаевичу есть вопрос, – язвительно заметил Керенский, перелистывая в блокноте несколько страниц. Милюков уставился на него в ожидании удара. – Как дела на Украине, Павел Николаевич?
– Как Вам известно, Центральная Рада заявила о поддержке деятельности правительства и направила нам телеграмму, в которой выражает одобрение всех наших шагов и благодарность за заботу о национальных интересах украинцев, а также надежду на то, что недалеко уже время полного осуществления наших давнишних стремлений…
– …к свободной федерации свободных народов. Читал я эту телеграмму, будь она неладна! Я о другом.
– О чем же?
– Если Центральная рада на месте осуществляет проведение политики Временного правительства на Украине, чем там занимается губернский комиссариат?
– Осуществляет наше представительство по всем вопросам, кроме революционных.
– А, то есть в ведении Рады – революция? А вы в ней уверены?
– В ком?
– В Раде?! – Керенский вскочил и с пеной у рта буквально набросился на Милюкова. – Известно ли Вам, к примеру, что в настоящее время этим вашим самым дружественным органом на Украине готовится чуть ли не государственный переворот?!
– Да о чем Вы?
– О том, что Рада подготавливает через месяц съезд всеукраинского народа, на повестке дня которого – придание автономии Украины. Понимаете ли Вы, министр, с позволения сказать, иностранных дел, к чему это ведет?
– И к чему же?
– А к тому, что, как правильно заметил товарищ Бубецкой, мы лишаемся территорий своих без войны! Мы теряем налоговую прибыль на пустом месте, там, где этого можно избежать, приложив минимум усилий со стороны министра иностранных дел. Вы смотрите на происходящее на Украине сквозь пальцы, а меж тем она обретает все больше и больше самостоятельности. К чему, например, выпустили митрополита Шептицкого из заключения?
– Во-первых, амнистия, а во-вторых, свобода вероисповедания провозглашены на Украине так же, как и на всей территории России, временным правительством!
– Да Вы что?! А мне показалось, для того, чтобы сократить там российское влияние! Никогда униатская церковь не шла с нами в ногу! Не идет и теперь и никогда не пойдет в будущем. В то же время она будет оказывать решающее влияние на формирование общественного мнения внутри самой Украины! Восемьдесят процентов населения там – униаты. И будьте покойны, результаты съезда превзойдут все ожидания! Потеряем мы Украину как пить дать, можно к бабке не ходить!
– И что Вы предлагаете?
– Для начала Вас в отставку отправить с вашим великодержавным шовинизмом вместе, а там подыскать нового кандидата на эту должность, и может, глядишь, ситуация изменится…
– Ну знаете ли…
– Господин Милюков забывается, он по ошибке принимает правительство за Государственную думу четвертого созыва, где можно выступать по любому вопросу и не нести за это никакой ответственности, а равно не выполнять никаких обязательств, принятых на себя во благо и в интересах России! Мы должны координировать внутреннюю и внешнюю политику целого государства, занимающего чуть ли не половину земного шара, а мы тут глупые дискуссии устраиваем – как бы хорошо да как бы плохо! Необходимо это прекратить и приступить к работе, товарищи!
Бурные аплодисменты озарили своды тронного зала. Выступать Керенский умел, и производил впечатление не только на рядовых сограждан, но и на своих коллег, куда более заносчивых и знающих, как они сами полагали. И пусть многое из того, что им говорилось, отдавало демагогией, и, как верно подметил Милюков, популизмом, но во всяком случае он играл роль неплохого фактора, сдерживающего амбиции каждого и призванного должным образом управлять страной или хотя бы обеспечить это управление со стороны других. В общем из всех собравшихся он произвел на Бубецкого сегодня наиболее благоприятное впечатление – он увидел его, что называется в деле, и увиденное не так ужасало, как то, что он вчера ему говорил. Потому в объявленный перерыв Бубецкой с видом нашкодившего ребенка вошел в кабинет Керенского.
– Извините меня, Александр Федорович… – пробормотал он.
– За что? – с искренним недоумением посмотрел на него Керенский.
– За мой выпад относительно Милюкова и его вопроса. Я поторопился с выводами.
– Право, стоит ли об этом, Иван Андреевич, – великодушно махнул рукой министр юстиции. – Однако, у меня к Вам будет поручение.
– Все, что угодно.
– Если Вы и впрямь хотите быть нам полезны, то отправляйтесь завтра же в деревню Старый Мултан Малмыжского уезда Вятской губернии.
– И что я там буду делать? Уж не проповедовать ли идеи революции?
– Нет, – улыбнулся министр. – Нам потребуются Ваши навыки правоведа. Видите ли, там произошло ритуальное убийство.
– Ритуальное?
– Именно. Жертвоприношение.
– Боже… Но кому и зачем это надо?
– Вот в этом мы и хотим разобраться. Видите ли, дело имеет политический оттенок – в деревне сильны классовые противоречия, зажиточные крестьяне обвиняют бедняков, все это может негативно сказаться на внутренней политике этого стратегического для нас региона. В помощь Вам дается видный деятель революции и солдатского движения, солдат Папахин. Завтра же он приедет к Вам и отправитесь. Вот Вам мандат…
С этими словами Керенский протянул Бубецкому бумажку с многозначительным названием. На протяжении четверти века отрешенный от жизни Бубецкой мысленно воспарил – отныне он не просто бывший узник и бывший борец, а нынешний, настоящий, облеченный властью комиссар Временного правительства.
Глава десятая. «Комиссар Временного правительства»
«Кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровью пролившего ее».