и…
Бубецкой перевел взгляд на Папахина – тот побледнел.
– Восстановить воинскую дисциплину и подчинение офицерам и военачальникам. Не допускать более расхлябанности и неповиновения! И сделать для этого надо совсем мало – каждый всего лишь должен заниматься своим делом. Министр – думать, промышленник – поддерживать работу фабрик, суды – судить, милиция – охранять городской порядок, солдат – воевать, коня чистить, сражаться за Отечество свое!
Снова голос из аудитории:
– Что делать с голодом, генерал?
– Обязать всех промышленников и фабрикантов обеспечить бесперебойную работу подконтрольных им предприятий. Как только военно-революционные суды начнут функционировать, им станет проще. А пока, чтобы предотвратить и пресечь беспорядки в столице, мешающие организации такой работы и вообще создающие негативные настроения в канун боевого наступления, я предлагаю ввести в Петроград регулярные части!
В зале раздался рокот. Отрывистые аплодисменты заглушались гулом несогласных.
– Но для чего?
– Видите ли, в последнее время столица подвержена множественным провокациям со стороны большевиков. Мне лично довелось нос к носу столкнуться с Лениным и его мерзкой пропагандой в частях. А поскольку военная контрразведка, с которой я, как новый Верховный Главнокомандующий, еще разберусь, пока бездействует, пресечь беспорядки поможет только пребывание в Петрограде третьего конного корпуса и «дикой дивизии» генерала Крымова!
Эту фамилию здесь хорошо знали. Отчаянный воин и рубака, он ни перед чем не остановится в выполнении того приказа, который получит от Корнилова. Знал его и Папахин – в частях, возглавляемых генералом, ему и его товарищам не раз приходилось быть битыми в этих частях при попытках организации в них солдатских комитетов.
– Я сразу должен предупредить всех чиновников о том, что ни Крымов, ни его подчиненные не будут вмешиваться в работу государственных и городских органов и организаций. Они – только для поддержания порядка. Поймите – сейчас иначе не получится, иначе просто никак! Если сейчас мы не возьмем порядок в стране и дисциплину в армии под жесткий контроль, то все будет упущено. Уже завтра неприятель и его большевистские агенты одержат верх, и погибла Россия! Погибла обитель государственности нашей, Отчизна, Родина! Не допустим этого, друзья и братья, воспротивимся нашествию дружно, сообща, плечом к плечу!..
Снова грянули аплодисменты. Заиграл «Боже, царя храни!» Патетическая минута пробудила в сознании Бубецкого мрачные ассоциации. Слишком уж повеяло от выступавшего жандармским холодом Петропавловской крепости. Но не о себе думал Иван Андреевич – он думал о стране, которую этот рьяный генерал готов упрятать за решетку ради победы над немцами.
Кто-то дернул его сзади за рукав.
– Иван Андреевич? Александр Федорович ждет вас в дирекции.
… – Что это? Как это понимать?
– О чем Вы? – Керенский рылся в бумагах и не поднимал головы на Бубецкого. Казалось, он заметно нервничает – руки его дрожали, он был рассредоточен, бледен и потерян.
– Возвращение к старым порядкам?
– Генерал Корнилов утверждает, что это веление времени.
– Простите? А что, генерал Корнилов?..
– Извините, Иван Андреевич, но за отсутствием других предложений, я был вынужден пойти на эту меру. Иного выхода из ситуации нет – положение на фронтах Вам отлично известно. И не будем об этом.
– Хорошо, но тогда зачем Вы звали меня?
– Я прошу Вас вернуться в Бердичев. Немедленно. Видите ли, по настоянию Корнилова командующим Юго-Западным фронтом назначен генерал Деникин, а он, как Вам известно, монархист еще пуще Лавра Георгиевича. За ним нужно присмотреть, сдержать, если потребуется.
– До, но Борис Викторович…
– Товарищ Савинков останется здесь в качестве моего заместителя на посту военного и морского министра. Меня разрывает, я не могу командовать армией и всем правительством. Опыт Бориса Викторовича позволяет мне назначить его на эту должность. Да и Корнилова придется теперь держать в узде пуще прежнего…
– Слушаюсь. Я могу идти?
– Да, идите.
Когда он был уже в дверях, Керенский вдруг забормотал:
– Пусть будет то, что будет. Пусть сердце станет каменным, пусть замрут все струны веры в человека, пусть засохнут все те цветы и грёзы о человеке, над которыми сегодня, с этой кафедры говорили презрительно и их топтали. Так сам затопчу. Не будет этого. Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, я буду думать только о государстве. И пусть знают, что всё, чего вы хотели и чего не было, может быть.
– Зачем тогда? – спросил Бубецкой.
Керенский ответил вопросом на вопрос:
– А как Вам кажется, что это сегодня происходит здесь?
– Судя по тому, что царского генерала несут на руках от вокзала до Большого театра, здесь происходит конце революции…
Когда Бубецкой возвратился в зал, Корнилова уже не было. На трибуне что-то кричал Милюков, но его никто не слушал. Иван Андреевич потянул Феликса за руку, и они вышли на улицу.
– Керенский приказал мне возвращаться в Бердичев. Ты со мной?
– Чувствую, что скоро здесь будет твориться что-то ужасающее. Поэтому – да.
Обратный поезд следовал необычайно долго. К утру следующего дня они продвинулись от силы километров на двести – из-за постоянных остановок.
– Что происходит? Почему постоянно останавливаемся? – спросил Бубецкой у машиниста во время одной из стоянок.
– Не можно ехать, Ваше благородие. Навстречу поезда идут срочные.
– Что за поезда? Куда?
– Известно куда. Войска в Петроград стягивают.
– Но какие войска, если Корнилов на совещании говорил только об одном корпусе да дивизии?
Машинист усмехнулся.
– Говорил-то да, но… Вот Вы бы сами, коль Вам столько власти дали, стали бы ее выбрасывать?.. Вот и Корнилов не хочет. И правильно делает, давно пора порядок навести.
– Помилуйте, какой порядок? Вы что, против революции?
– Как это – против? Я сам в феврале на баррикадах стоял.
– А что же тогда? Вы отрицаете ее завоевания и ждете, когда Корнилов с виселицей в одной руке и гаубицей в другой наведет порядок, лишив революцию жизненных сил?
– Давно пора. Уж больно заигрались.
– Так зачем же тогда Вы на баррикадах стояли?
– Все стояли и я стоял.
Ответ потряс Бубецкого. Выбросив папиросу, он вернулся в купе и не выходил из него до самого Бердичева.
Когда же его поезд прибыл в ставку, в Петроград из могилевской ставки Верховного Главнокомандующего, в которой в свое время государь встретил Февральскую революцию, в Петроград возвратился Львов. Он был фельдфебелем, связующим звеном между Керенским и Корниловым.
– Ну что? Что там? – Керенский прыгал на стуле, ожидая доклада Львова. Глаза его бегали, он волновался и словно что-то скрывал.
– Да не волнуйтесь Вы так, Александр Федорович. Все идет по плану. Войска Крымова подходят к Петрограду, Корнилов воодушевлен.
– А где Савинков?
– При нем.
– Слава Богу… Что, что еще?
– У Лавра Георгиевича есть мнения по поводу некоторых министров, чья преданность Родине в годы войны вызывает сомнение…
– И что он предлагает?
– Снять их с должностей.
– А кого назначить?
– Он не уполномочил меня говорить на эту тему, он хочет обсудить все лично с Вами.
– Что ж, я готов.
– И для этого просит приехать Вас в ставку.
– Меня?! – Керенский побелел. – То есть как? Председателя правительства приехать к главнокомандующему? Так бывает? Он с ума сошел?
– Я думаю, нет, просто не хочет оставлять ставку в такой сложный момент.
– А я думаю, речь о другом. И на совещании, и после него он ведет себя как уже утвержденный диктатор!
– Ну что Вы, Александр Федорович…
– Не перебивайте меня! – истерически завопил Керенский и заметался по кабинету. – Оказанная ему поддержка развязала ему руки! Он вообразил себя верховным правителем России! В ставку… меня… Как русских князей в Орду – чтобы убить?! Ну уж нет! Этому не бывать!
С этими словами министр-председатель выскочил из кабинета и через минуту вернулся в компании Вышинского, начальника столичной милиции.
– Господин Львов, – сухо сказал Вышинский, – Вы арестованы по обвинению в государственной измене.
– Что за ерунда?..
– Прошу следовать за мной.
Львов обратился к Керенскому:
– Так значит, Вы готовились к такому сценарию…
– А вы там у себя в ставке думали, что споетесь с ним и будете в четыре руки – один удавку на меня набрасывать, другой стул из-под меня тянуть, а я буду взирать на все это с титаническим спокойствием? Ну уж нет! Если берут власть, отдавать ее негоже! И я не отдам!
– Но как же будущее России?!
– Россия – слишком сильная страна, чтобы от подковерных игр двух политиков ее будущее сколько-нибудь пострадало. Выправится.
Львова увели. Керенский вызвал адъютанта и приказал ему:
– Отправьте в Ставку телеграмму. «Ставка, Корнилову. Незамедлительно сдайте должность генералу Лукомскому. Остановите продвижение войск на Петроград. Возвращайтесь в столицу. Керенский».
Поезд приехал в Бердичев уже вечером, и потому уставшие Феликс с Бубецким не решились показаться новому командующему, отложив визит до утра. Когда же утром Бубецкой стоял перед новым военачальником, обстановка в стране уже изменилась до неузнаваемости. В Петрограде кипели страсти, о которых наши герои даже не подозревали, а на их долю выпадало эти страсти претерпевать на себе – паны дерутся, у хлопцев чубы трещат.
Грузный, лысый генерал Антон Иванович Деникин сидел в кресле, отдуваясь и поглаживая роскошные вьющиеся усы.
– Вам должно быть известно о том, что происходит в Ставке?
– Виноват? – Бубецкой ничего не знал о давешней телеграмме. Когда Керенский отправлял ее, Иван Андреевич уже спал.
– Керенский отстранил Корнилова от должности главковерха.
– Однако… Никогда бы не подумал, что у него хватит на это решимости.
– Я признаться, тоже. Только и Корнилов не лыком шит. Вот, – Деникин протянул Бубецкому лист желтой бумаги. – Утром принесли.