– Вы полагаете, что народ может управлять сам собой?
– Нет, я так не полагаю. Но они хотели проверить, хотели попробовать – чем же я был волен их сдержать? Ради Бога, пробуйте. До Вас пробовали Робеспьер и Марат, Гарибальди и Костюшко, Гапон. Все кончилось плачевно. Потому как каждому свое…
– Скажите, а вы не опасались за свою жизнь? Никогда не мелькало такой мысли?
– Что ж, мелькала. И мелькает до сих пор. Знаю одно – в ту минуту, когда примут решение расправиться со мной, как сто пятьдесят лет тому расправились с Людовиком и Марией-Антуанеттой, я ничем не смогу помешать. А вот гнев на себя свыше навлекут такой, что не один век после отмыться не смогут. Несколькими выстрелами или петлей я один смою весь тот позор и все те ошибки, которые историей отнесены на счет нашей семьи. А вот тот, кто этот выстрел сделает или эту петлю подвесит, обречет и себя, и весь народ на многовековые страдания. Так что неизвестно, кому больше повезет.
– Однако, Вы фаталист. Никак не ожидал услышать такое от царя.
– От царя Вы бы такого и не услышали. Я царь бывший, «отставной», лицо гражданское, да еще и арестант. Так что мне теперь можно.
– Что же делать, Ваше Величество? – спросил молчавший до сих пор Феликс, стоя у окна и глядя неотрывно на сидящих в беседке в саду княжон. – Что теперь делать? Грядет новая революция, куда более кровавая и бесцельная, которая повергнет Россию в невиданный доселе хаос… Как спастись в грядущем огне?
– Смотря что ты имеешь в виду. Если ты о себе как о личности, то…
– Нет, я о народе. Что может сейчас спасти его? Ну, кроме чуда, разумеется?
Государь улыбнулся.
– Русского человека, да и вообще любого человека, а нашего особенно всегда могло спасти только одно. Я же только что рассказывал тебе, что есть две власти под Луной – бог и народ. И если заблуждается народ, не видит исхода в том, что творится на земле его, то выход только один – к Богу.
– Но ведь весь народ не пойдет разом в церковь и не покается.
– А ты с себя начни. Сам обратись в веру православную. Открой сердце и душу Господу. Пойми, нет у тебя на земле больше покровителя и помощника, кроме Него. Я оказался в тупике, когда бежать некуда было – и понял это. А понял бы раньше, может и удалось бы предотвратить все это кровопролитие… Вот Вы, Иван Андреевич, спрашиваете, почему я февраль не остановил? А потому что хватит с меня и Кровавого воскресенья. Новое кровопролитие только потому, что один человек, вопреки желанию Бога и народа – двух носителей власти – захотел ничем не ограниченного самодержавия? Ну уж нет. Не стоит оно того. Да только понял я это поздно, отречься надо было сразу после коронации, в 1896. И обратиться к Богу, ибо нет у нас, слабых и грешных маленьких людей, помимо Него прибежища.
Двери залы распахнулись – дворник на руках внес цесаревича. Красивый молодой человек очень бледного вида, облаченный в военную форму, несколько напугался, увидев одетого во френч Бубецкого. За последние полгода ему пришлось пережить столько ужасов при виде людей в таком дрессе, что его поневоле пугало их повторное присутствие в его жизни. Чтобы не причинять царевичу излишнего беспокойства, Бубецкой поспешил выбежать из комнаты во двор. Глядя в окно, он видел, как радуется цесаревич Феликсу, как разговаривает с ним и смеется. Он переосмысливал слова государя и все больше внутри себя приходил к выводу о том, что он прав – в огне брода нет.
Глава девятнадцатая. «Кровавый царь, великий гений»
Разверзлись с треском небеса, и с воем ринулись оттуда,
Срубая головы церквям и славя нового царя, новоявленные иуды…
Тебя связали кумачом и опустили на колени…
Сверкнул топор над палачом, а приговор тебе прочел кровавый царь, великий
– Видите ли, Иван Андреевич, поручение, которое Вам теперь предстоит выполнить, будет самым сложным и, без сомнения, самым важным за всю Вашу служу Временному правительству. – издалека начал Керенский.
– Я весь внимание.
– Скажите, Вы еще не разочаровались тех идеалах и принципах, которыми руководствуется правительство?
– Почему я должен?..
– И все же?
– Нет, – объяснять ему свой действительный ход мыслей Бубецкой не собирался, ему уже не терпелось узнать, что уготовил ему министр-председатель на сей раз.
– Отлично. Тогда Вы наверняка должны понимать, КАКУЮ опасность представляет для нас сейчас Ленин?
– Понимаю.
– Нашей военной контрразведкой установлено его местонахождение в Цюрихе. И нам сейчас нужно, чтобы Вы отправились туда и ликвидировали врага нашего Отечества.
Бубецкой опешил.
– Но, я полагаю, для этого есть куда более опытные военные специалисты…
– Возможно, но проведение операции решено поручить именно Вам!
– Отчего?
– Изволите ли видеть, Ленин в близких кругах уже положительно отзывался о Вас. Во всем нашем правительстве он называет Вас едва ли не единственным человеком, который внушает ему доверие и способен «выровнять» наш политический курс. Во многом такая его позиция обусловлена не только Вашими личными качествами, но еще и тем фактом, что Вы были осуждены вместе с его родным братом, Александром Ульяновым, в 1887 году…
– Александр – его брат? – искренне удивился Бубецкой.
– Да, его настоящая фамилия Ульянов… И именно поэтому Ваше появление у него не будет рассмотрено как провокация. От Вас он не ждет никакого подвоха, никакой мерзости.
– И поэтому мерзость должна исходить именно от меня?
– Бросьте, это же для блага народа! Вы только представьте что будет со страной, окажись он у руля? Она утонет в крови!
– Что будет, если я откажусь?
– Ничего особенного. Сдадите мандат и вернетесь в родной Симбирск.
– Вот как. То есть весь этот цирк с моим освобождением, участием в заседаниях правительства, поручениями на фронт и тому подобное был нужен только для того, чтобы в один прекрасный день втереться в доверие к Ленину?
– А Вы полагали, что ввиду Ваших исключительных качеств? Помилуйте, да здесь с Вами рядом сидели промышленники, финансисты и политики куда профессиональнее Вашего. Потребовалась бы нам помощь освобожденного узника, отставшего от жизни на полвека! Извините, конечно, но политика суровое дело, и давайте называть вещи своими именами…
Бубецкой помолчал и выпалил:
– Я согласен. Только мне нужно будет два билета в Цюрих.
Придя домой, Бубецкой сел за накрытый к обеду стол, но не смог притронуться к еде. На нем лица не было.
– Что с тобой? – спросил Феликс.
– Мне поручили убить Ленина.
– Убить? Тебе? Но почему именно тебе?
– Потому что его брат был осужден вместе со мной за попытку покушения на государя в 1887 году.
– И что?
– И поэтому я – единственный из числа членов правительства, кто не вызовет у Ленина подозрений.
– Занятно… Но ведь, насколько я помню из разговора с Андреевой, Ленин теперь за границей?
– Так и есть. Я должен выехать в Цюрих.
Феликс захлопал в ладоши:
– Это же великолепно! Неужели ты не понимаешь своего счастья?
– Счастья? О чем ты? Убивать людей, даже таких, как Ленин, по-твоему, счастье?
– Да причем тут Ленин! Тебе дается возможность навсегда остаться за границей…
– Но я этого не хочу.
– Глупости! Здесь очень скоро такое начнется, что ты будешь мечтать об эмиграции как о манне небесной. Но тебе либо не дадут это сделать, либо желающих будет столько, что Европа уже не примет тебя с распростертыми объятиями так, как сделает это сейчас… Вот, – в руках у Феликса появился конверт, – Ирина, моя жена, пишет из Ниццы, что сейчас самое время приехать. Там самый сезон, все в цвету. Да и там есть, где жить. Останешься во Франции, будешь преподавать как раньше или… Одним словом, найдешь способ выжить. Пойми, здесь очень скоро это будет просто невозможно!
– Ты говоришь глупости. Я не мыслю жизни в отрыве от России, я слишком патриот, чтобы сейчас, в самый трудный момент, вот так взять и уехать… Впрочем, ты можешь и остаться – билет я заказал тебе тоже.
– Ну хорошо… давай доберемся до места, поговоришь с Лениным, и там решишь. Я по глазам вижу, что ты еще лелеешь надежду на эту встречу. Хоть ты и отрицаешь большевизм, а все же, коли претит тебе его убийство, в глубине души надеешься еще на то, что он сможет все изменить… Что ж, время покажет…
Дверь в залу отворилась, на пороге стоял помощник комиссара милиции.
– Господин Бубецкой?
– Да, это я. Чем могу быть полезен?
– Вам приказано явиться в городскую милицейскую управу.
– А что случилось? – поинтересовался Феликс.
– Видите ли, сегодня в номере «Англетера» найден труп Вашей знакомой, госпожи Филоновой, Вам следует дать по этому делу показания.
Бубецкой с Феликсом переглянулись.
– За что боролась, на то и напоролась, – процедил Бубецкой и подумал: «А в сущности не так-то плохо умереть прежде, чем на твоих глазах разыграется кровавая драма с участием многомиллионного населения. Завидую я ей…»
Войдя в управу, Бубецкой сразу прямиком направился в кабинет Вышинского. Там вовсю шел допрос. Перед столом начальника милиции сидел солдат в кожанке. Хозяин кабинета прервал допрос при виде Бубецкого, чтобы поздороваться с вошедшим.
– Здравствуйте, Иван Андреевич.
– Здравствуйте, Андрей Януарьевич. Как это случилось?
– Удар по голове тупым предметом. Предварительная причина – ограбление, пропала огромная сумма денежной валюты, собранная по подписке накануне. Кстати, не знаете, кому она предназначалась?
– Знаю. Партии большевиков.
– Так я и думал, – заскрежетал зубами Вышинский. – У Вас достоверная информация?
– Достовернее некуда. А Вы кто такой будете? – обратился Бубецкой к солдату.
– О, это лицо легендарное, – ответил за него хозяин кабинета. – Прапорщик Кирпичников, начавший саму революцию. Именно части под его командованием по сути взяли Петроград в тот роковой февральский день.