Но ничего не произошло.
Остальные в оцепенении смотрели на него, стоявшего на коленях и бережно державшего в руках бутыль, словно новорожденного младенца.
Один из сыщиков лишился при этом чувств.
Максим тоже изумленно вытаращил глаза на Уолдена, но лишь на мгновение, потом повернулся и бросился вниз по лестнице.
Уолден до глубины души поразил его. Нужно обладать стальными нервами, чтобы поймать бомбу!
Сзади донесся крик:
– Вперед! Взять его!
«Все повторяется, – подумал он. – Мне опять приходится спасаться бегством. Да что со мной такое?»
Лестнице, казалось, не будет конца. Сверху доносился торопливый топот. Громыхнул выстрел.
На очередной лестничной площадке Максим налетел на официанта с подносом. Официант упал, ложки и булочки разлетелись во все стороны.
Преследователи отставали от него на один или два пролета, когда он оказался у подножия лестницы. Он собрался с духом и вышел в вестибюль.
Там было по-прежнему многолюдно.
У него возникло чувство, словно он идет по тонкому, высоко натянутому канату.
Краем глаза он заметил тех двоих, в которых прежде вычислил детективов. Они оживленно о чем-то разговаривали, но выглядели встревоженными – до них явно донеслись звуки выстрелов.
Максим стал неторопливо пересекать холл, подавляя острейшее желание снова броситься бежать. Возникало ощущение, будто окружающие устремили свои взгляды именно на него. Сам же он смотрел прямо перед собой.
Добравшись до двери, он вышел наружу.
– Кеб, сэр? – спросил швейцар.
Максим тут же кинулся в поджидавший пассажира кеб, и тот тронулся с места. Когда коляска сворачивала на Стрэнд, у него появилась возможность оглянуться в сторону отеля. Полицейский из команды Томсона выскочил из двери. За ним следовали двое из вестибюля. Они заговорили со швейцаром, и тот указал им на кеб Максима. С пистолетами наготове сыщики побежали за ним.
Как обычно, мостовая была запружена транспортом, и вскоре кеб намертво встал посреди Стрэнда.
Максим выскочил из него.
– Эй, приятель! Что за дела? – выкрикнул кебмен.
Но Максим уже несся, огибая повозки и машины, к противоположной стороне улицы, откуда побежал к северной части города.
Бросил взгляд через плечо. Погоня за ним продолжалась.
Необходимо было держать сыщиков на дистанции до тех пор, пока он не сумеет затеряться либо в лабиринте узких проулков, либо в толпе на вокзале.
Полисмен в мундире с подозрением посмотрел на бегущего человека с противоположного тротуара. Через минуту с ним поравнялись детективы, что-то ему крикнули, и он присоединился к погоне.
Максим побежал быстрее. Сердце отчаянно колотилось в груди, дыхание стало прерывистым и хриплым.
Свернув за угол, он неожиданно оказался среди суеты фруктового и овощного рынка на площади Ковент-Гарден.
Мостовая из брусчатки была почти сплошь уставлена повозками и гужевыми фургонами. Кругом сновали носильщики либо с огромными корзинами на головах, либо толкавшие перед собой тележки с товаром. Мускулистые мужчины в одних майках выгружали из фургонов массивные бочки с яблоками. Ящики с салатным листом, помидорами, клубникой продавали и покупали солидные господа в котелках, а купленное тут же подхватывал люд попроще, преимущественно в серых кепках. Гвалт здесь стоял оглушительный.
Максим нырнул в самый центр площади.
Спрятавшись за штабелем пустых ящиков, осторожно посмотрел сквозь щель. Буквально через мгновение он увидел своих преследователей. Они застыли на месте, озираясь по сторонам. О чем-то посовещавшись, все четверо разделились, чтобы вести поиски в разных направлениях.
«Значит, Лидия предала меня, – думал Максим, постепенно восстанавливая дыхание. – Неужели она сразу поняла, что я охочусь на Орлова, чтобы убить его? Нет, едва ли. В то утро ей было не до актерства, и поцеловала она меня с искренним чувством. Но если бы она действительно купилась на выдумку про матроса в тюрьме, то не стала бы ни о чем рассказывать Уолдену. Стало быть, позже до нее дошло, что я ей солгал, и она предупредила мужа, не желая становиться сообщницей в убийстве князя. Строго говоря, это даже нельзя назвать предательством.
Вот только в следующий раз она меня уже не поцелует.
Да и не будет его – этого следующего раза».
К нему приближался полицейский в форме.
Максим прошел чуть дальше и оказался совершенно один в пустом пространстве, почти сплошь заставленном штабелями пустой тары.
«Как ни крути, а я ушел из расставленного ими капкана, – подумал он. – Спасибо нитроглицерину.
Но ведь это им следует бояться меня!
Я – охотник. Я должен расставлять силки.
Уолден. Вот от кого исходит главная угроза. Уже дважды он сумел мне помешать. И кто только мог себе представить, что в этом седеющем аристократе заключена такая сила духа?»
Полисмена больше не было видно. Максим выглянул в проход и столкнулся с констеблем нос к носу. Полицейский не успел и пикнуть, как Максим сгреб его за воротник и втащил в пространство между ящиками.
Он споткнулся, а Максим толкнул его, и полисмен растянулся на мостовой. Максим навалился сверху и ухватил представителя закона за горло, все крепче сжимая пальцы.
Максим ненавидел полицию.
Он помнил Белосток, где штрейкбрехеры – здоровенные бугаи с железными прутьями – избивали бастовавших рабочих на мельнице, а полицейские смотрели и не вмешивались. Он помнил еврейские погромы, когда пьяные от безнаказанности молодчики поджигали в гетто дома, издевались над стариками и насиловали совсем юных девушек, а полисмены стояли в стороне и посмеивались. Он помнил Кровавое воскресенье и войска, стрелявшие в мирную демонстрацию перед Зимним дворцом. Полицейские тогда только подбадривали убийц в шинелях. Перед ним до сих пор стояли лица жандармов, которые отвезли его на пытки в Петропавловскую крепость, а потом этапировали в Сибирь, украв единственное теплое пальто. И тех, что разгоняли митинги в Петербурге, орудуя дубинками и норовя ударить по голове, в первую очередь женщин – их они избивали с особым наслаждением.
В глазах Максима любой полицейский был представителем рабочего класса, продавшим душу дьяволу.
Он сжал пальцы сильнее.
Полисмен закрыл глаза и уже не пытался сопротивляться.
Вдруг за спиной Максима раздался какой-то звук, и он оглянулся.
Совсем рядом с ним откуда-то появился ребенок лет трех-четырех, который ел яблоко, наблюдая, как он душит человека.
«Господи, что я творю?» – подумал Максим и отпустил полисмена.
Мальчик подошел ближе и посмотрел на лежавшего без сознания мужчину.
Максим выглянул наружу. Сыщиков нигде не было видно.
– Дяденька спит? – спросило дитя.
Но Максим уже шел прочь.
Он выбрался с рынка, не заметив никого из участников погони.
Вернувшись на Стрэнд, обрел чувство относительной безопасности.
А на Трафальгарской площади вскочил на подножку омнибуса.
«Я чуть не погиб, – не шла мысль из головы Уолдена. – Я был на волосок от смерти».
Он сидел в апартаментах отеля, пока Томсон собирал агентов особого отдела, бывших у него в подчинении. Кто-то сунул ему бокал смешанного с содовой бренди, и только тогда Уолден заметил, как трясутся у него руки. Он до мельчайших подробностей помнил, как ловил этими руками бутыль с нитроглицерином.
Чтобы избавиться от наваждения, он стал наблюдать за Томсоном. Последние события заметно изменили поведение шефа детективов: он больше не держал вальяжно руки в карманах и, сидя на подлокотнике кресла, говорил, не растягивая слова, а отрывисто и решительно.
Слушая его, даже Уолден стал постепенно успокаиваться.
– Этот мерзавец ушел у нас из-под носа, – вещал Томсон. – В следующий раз такое не повторится. Нам уже кое-что о нем известно, а скоро мы будем знать намного больше. Известно, например, что в тысяча восемьсот девяносто пятом году или примерно в это время он жил в Санкт-Петербурге, потому что его помнит леди Уолден. Известно, что он побывал в Швейцарии, поскольку чемодан, в котором он принес бомбу, тамошнего производства. И мы видели его лицо.
«И какое лицо!» – подумал Уолден, невольно сжав кулаки.
Томсон между тем продолжал:
– Уоттс, я хочу, чтобы ты и твои парни раздали в Ист-Энде немного денег кому надо. Наш преступник – русский, а значит, еврей и анархист, хотя это только предположения. Проверь, не знает ли там кто-нибудь его по фамилии. И как только она будет установлена, мы отправим телеграммы в Петербург и Цюрих с запросами об информации.
Ричардс! Тебе поручаю заняться конвертом. Похоже, его купили отдельно, и в таком случае продавец мог запомнить, кому его продал.
Ты, Вудс, разберешься с сосудом. Это винчестерская бутыль со стеклянной пробкой. На донышке есть клеймо производителя. Узнай, кому в Лондоне поставляют такую посуду. Потом отправь свою группу в аптеки. Быть может, владельцы опознают нашего человека по приметам. Конечно, ингредиенты для нитроглицерина он приобретал не в одном месте, но если мы узнаем адреса нескольких точек, будет легче определить, в каком районе Лондона его искать.
На Уолдена все это произвело большое впечатление. Он и не догадывался, что преступник мог так обильно наследить. Его самочувствие начало приходить в норму.
А потом Томсон обратился к молодому человеку в фетровой шляпе и рубашке с мягким воротничком:
– А тебе, Тейлор, придется выполнить самое ответственное поручение. Мы с лордом Уолденом видели убийцу мельком, зато леди Уолден имела возможность хорошо его рассмотреть. Ты отправишься с нами, чтобы повидать ее светлость. Совместными усилиями мы поможем тебе нарисовать его портрет. Мне надо, чтобы это изображение размножили в типографии сегодня же вечером, а завтра к полудню оттиски необходимо раздать во всех полицейских участках Лондона.
«Ну, теперь ему от нас не уйти», – подумал Уолден. Но потом вспомнил, что считал точно так же, устраивая засаду в отеле, и его снова начало трясти.