Максим посмотрелся в зеркало. Он постриг волосы очень коротко, на прусский манер, и выщипал брови, превратив их в две тонкие линии. С этого момента он перестает бриться, чтобы уже завтра его щеки покрыла щетина, а через неделю борода и усы полностью скрыли приметные рот и подбородок. Вот с формой носа он ничего поделать не мог. Купил только подержанные очки в проволочной оправе. Линзы были маленькие и не мешали все четко видеть поверх них. Шляпу-котелок и черный плащ он обменял на синий моряцкий бушлат и твидовую кепку с козырьком.
Разумеется, его все еще легко было узнать, вглядевшись пристальнее, но при беглом взгляде он казался совершенно другим человеком.
Максим прекрасно понимал, что оставаться у Бриджет больше нельзя. Все химикаты он купил в радиусе одной-двух миль отсюда, и, установив это, полиция начнет прочесывать район дом за домом. Рано или поздно они появятся на этой улице, и кто-нибудь из соседей ляпнет: «О, да я его узнал. Он снимает подвал у Бриджет».
Максим пускался в бега. Это было унизительно и нагоняло тоску. Ему доводилось скрываться и прежде, но всегда после очередного убийства и никогда до него.
Он собрал свою бритву, пару чистого исподнего, кусок самодельного динамита, книгу прозы Пушкина и завязал все это в узел из рубашки. Потом поднялся в гостиную Бриджет.
– Иисус, Мария и святой Иосиф! – воскликнула она. – Что за ерунду ты сотворил из своих бровей? Они так были тебе к лицу.
– Я должен уехать, – сказал он.
Она посмотрела на его узелок.
– Вижу, ты уже уложил багаж.
– Если к вам явится полиция, нет нужды их обманывать.
– Да я им прямо скажу, что выгнала тебя вон, заподозрив в тебе анархиста.
– Прощайте, Бриджет.
– Лучше сними с носа эти дурацкие очки и поцелуй меня.
Максим поцеловал ее в щеку и вышел в прихожую.
– Удачи тебе, мой мальчик! – напутствовала она его вслед.
Он сел на велосипед и в третий раз со времени прибытия в Лондон отправился на поиски жилья.
Ехал он медленно. От полученных ран он уже полностью оправился, но пребывал в подавленном состоянии духа после второго неудавшегося покушения. Он пересек северную часть города, потом Сити и перебрался на другой берег Темзы по Лондонскому мосту. Оттуда направился на юго-восток и, миновав паб со звучным названием «Слон и замок», стал осматривать дома.
На Олд-Кент-роуд ему попался захудалый квартал, где комнаты стоили дешево, а хозяева не задавали лишних вопросов. Максим подобрал комнатушку на последнем этаже доходного дома, принадлежавшего, как торжественно сообщил ему управляющий, англиканской церкви. Здесь нитроглицерин изготовить бы уже не удалось: в комнате, да, собственно, и во всем здании, не было водопровода – только колонка и общий деревянный сортир во дворе.
Комната оказалась, мягко говоря, мрачноватой. В одном из углов красноречиво стояла на самом виду мышеловка, а единственное окно было разбито, и его закрывала старая газета. Краска облезла, от матраца воняло. Управляющий, горбатый толстяк, шаркавший домашними тапочками и непрерывно покашливавший, предложил:
– Если пожелаете починить окно, я знаю, у кого можно купить стекло по дешевке.
– Где я могу хранить свой велосипед? – спросил Максим.
– Лучше затащить к себе в комнату. Иначе его уведут в два счета.
С велосипедом у стены в комнате едва хватало пространства, чтобы протиснуться от двери до кровати.
– Меня все устраивает, – сказал тем не менее Максим.
– Тогда гоните двенадцать шиллингов.
– Но вы же сказали, три шиллинга в неделю.
– У нас принято брать за четыре недели вперед.
Максим заплатил. После покупки очков и доплаты за новую одежду у него оставался всего один фунт и девятнадцать шиллингов.
– Если хотите привести стены в порядок, могу достать краску за полцены, – не отставал управляющий.
– Я подумаю, – пообещал Максим. Комната была отвратительная, но его это сейчас волновало меньше всего.
С завтрашнего дня предстояло снова начать поиски Орлова.
– Стивен! Слава Богу, ты невредим! – воскликнула Лидия.
Он обнял ее.
– Конечно же, со мной все в полном порядке.
– Но что же произошло?
– Боюсь, нам не удалось арестовать преступника.
От облегчения Лидия чуть не лишилась чувств. С того момента, как Стивен решительно заявил, что «поймает этого человека», ее трясло от двойного страха. С одной стороны, ужасала мысль, что Максим убьет Стивена, а с другой – пугала перспектива вторично стать виновницей заключения Максима в тюрьму. Она знала, через что ему пришлось пройти в первый раз, и ей делалось дурно при одном лишь воспоминании об этом.
– С Бэзилом Томсоном ты уже знакома, – продолжал Уолден, – а это мистер Тейлор, полицейский рисовальщик. Мы все должны помочь ему изобразить лицо убийцы.
У Лидии сердце ушло в пятки. Теперь ей придется часами представлять себе внешность бывшего любовника в присутствии мужа. «Господи, да когда же это кончится?» – в отчаянии подумала она.
– Между прочим, где Шарлотта? – спросил Стивен.
– Отправилась по магазинам, – ответила Лидия.
– Это кстати. Я не хочу сообщать ей обо всем этом. К тому же ей лучше не знать, где теперь Алекс.
– Не говори и мне тоже, – поспешно попросила Лидия. – Чтобы я снова не наделала каких-то ошибок.
Они расположились в креслах, и художник открыл свой альбом.
Потом раз за разом они пытались изобразить лицо, которое сама Лидия нарисовала бы с закрытыми глазами за пять минут. Поначалу она пыталась сбить рисовальщика с толка, говоря «Мне кажется, тут не совсем правильно», когда ему удавалось уловить что-то точно, и «Именно так», если он искажал одну из черт, однако Уолден и Томсон успели даже мимолетно разглядеть Максима достаточно хорошо, чтобы каждый раз поправлять ее. В конце концов, испугавшись, что ее в чем-то заподозрят, Лидия начала им действительно помогать, хотя каждую минуту сознавала, что из-за нее Максим может снова лишиться свободы. В итоге у них получился очень похожий на оригинал портрет человека, которого она любила.
Когда они закончили, нервы у Лидии так разыгрались, что она приняла лауданум[21] и легла спать. Ей снилось, что она отправляется в Петербург на встречу с Максимом. По изломанной логике, свойственной сновидениям, она ехала, чтобы сесть на корабль, в одной карете с двумя герцогинями, которые в реальной жизни мгновенно изгнали бы ее из «приличного общества», знай они хотя бы часть правды о прошлом Лидии. Однако по нелепой ошибке они направились в Борнмут вместо Саутгемптона. Там они остановились отдохнуть, хотя было уже пять часов, а лайнер отходил от пристани в семь. Герцогини признались Лидии, что по ночам спали вместе, лаская друг друга самым извращенным образом. Ее это почему-то не удивило, хотя обе дамы находились в более чем почтенном возрасте. Лидия все повторяла: «Надо отправляться в путь, и немедленно», – но старушки не обращали на нее внимания. Прибыл слуга с запиской для Лидии, подписанной «Твой любовник-анархист». Лидия сказала посыльному: «Передайте моему любовнику-анархисту, что я постараюсь сесть на корабль, отплывающий в семь часов». Вот – шила-то в мешке не утаишь. Герцогини обменялись многозначительными взглядами и перемигнулись. Без двадцати семь, все еще в Борнмуте, Лидия вдруг поняла, что до сих пор не уложила багаж. Она заметалась, бросая вещи в чемодан, но ничего не могла найти, а минуты утекали, пока чемодан никак не хотел заполняться. В страхе Лидия бросила его, забралась на козлы кареты и повела ее сама, но заблудилась на набережной Борнмута, не в состоянии найти выезд из города, и проснулась, так и не приблизившись к Саутгемптону ни на милю.
Потом она долго лежала в постели с колотящимся сердцем, глядя в потолок спальни и думая, как хорошо, что это лишь сон! Слава Богу! Слава Богу!
Максим лег спать в депрессии, а проснулся злой.
И злился он на себя. Убийство Орлова не представлялось сверхчеловеческим подвигом. Его теперь охраняли, но ведь не могли запереть в стальной подземный сейф, как деньги в банке, тем более что и в банковские хранилища можно проникнуть. Максим умен и исполнен решимости. Немного терпения и настойчивости помогут ему преодолеть все препятствия, возведенные на его пути.
За ним шла охота. Что ж, пусть. Им его не поймать. Он будет перемещаться задворками, избегать общения с соседями и постоянно наблюдать, не мелькнет ли поблизости синий мундир полисмена. С тех пор как он перешел к насильственным методам борьбы, на него уже не раз устраивали облавы, но он так и не попался.
Он встал с постели, умылся из колонки во дворе, помня, что не должен больше бриться, надел бушлат, кепку и очки, позавтракал у ближайшего чайного киоска и на велосипеде, минуя оживленные улицы, поехал к Сент-Джеймс-парку.
Первым в глаза ему бросился констебль, маячивший перед воротами дома Уолдена.
Значит, теперь нельзя воспользоваться обычным наблюдательным пунктом напротив особняка. Пришлось уйти в глубь парка и вести слежку за домом издалека. Но даже здесь Максим не смел подолгу оставаться на одном месте: полицейского наверняка проинструктировали, и он мог оказаться достаточно востроглазым, чтобы заметить подозрительного типа в парке.
Примерно в полдень из ворот выехал автомобиль. Максим бросился к велосипеду.
Поскольку он не видел, как машина заезжала во двор, легко было предположить, что она принадлежит Уолдену. Прежде члены семьи всегда пользовались каретой, но это не значило, что они не располагали и автомобилем. Максим находился слишком далеко, чтобы разобрать, кто сидит внутри. Оставалось надеяться, что сам граф.
Машина направилась в сторону Трафальгарской площади. Максим срезал угол по лужайке парка, чтобы перехватить ее.
Он вырулил на дорогу, и автомобиль оказался всего лишь в нескольких ярдах впереди. Пока он огибал Трафальгарскую площадь, держать дистанцию было легко, но, когда шофер свернул на север по Чаринг-Кросс-роуд, расстояние увеличилось.