Еще дважды они встречались в книжной лавке и один раз, под покровом ночи, в саду дома Шатовых. Туда она вышла в ночной рубашке. Просунув руки под теплую ткань, Феликс ощупал ее всю, словно она была уличной девкой, пробуя и изучая все тайники ее тела. В ответ лишь раздавался ее стон.
Она дала ему денег, чтобы он смог снять себе комнату, а потом в те удивительные шесть недель приходила к нему почти каждый день.
Последний раз она пришла в начале весны. Он сидел за столом, завернувшись от холода в одеяло, и при свете свечи читал труд Прудона «Что такое собственность?» Услышав шаги на лестнице, стянул с себя брюки.
Она влетела в накинутом на плечи старом коричневом плаще с капюшоном. Страстно поцеловала его, куснув за подбородок и щипнув его за бедра.
Отвернувшись, сбросила плащ. Под ним было надето белое вечернее платье, наверняка, стоившее сотни рублей.
– Расстегни побыстрее, – проговорила она.
Феликс начал расцеплять крючки на спине платья.
– Я иду на прием в Британское посольство. У меня только час времени, – задыхаясь сказала она, – пожалуйста, поскорей.
В спешке он вырвал один крючок прямо с мясом.
– Черт возьми, я, кажется, порвал тебе платье.
– Неважно.
Перешагнув через свой наряд, она стянула с себя юбки, рубашку и панталоны, оставшись лишь в корсете, чулках и туфлях. А затем бросилась в его объятья. Целуя его, сдернула с него нижнее белье.
– О, Боже, обожаю твой запах, – сказала она. Такие ее слова буквально доводили его до безумия. Выпростав груди из корсета, она сказала:
– Укуси. Кусни как следует. Хочу, чтобы это ощущение оставалось у меня весь вечер.
Через секунду, отстранившись от него, она уже лежала на постели. Там, где кончался корсет, влажно поблескивали меж ее бедер тонкие светлые волосы.
Приглашая его, она раздвинула и приподняла в воздухе ноги. Секунду он смотрел на нее, а затем бросился к ней.
Каблуки ее туфель впивались ему в спину, но он не замечал этого.
– Смотри на меня, – сказала она, – смотри на меня.
Он смотрел и в глазах его было обожание.
Она сказала:
– Смотри на меня, сейчас наступит это.
А потом, глядя ему прямо в глаза, она открыла рот и закричала.
– Как ты думаешь, другие люди похожи на нас? – спросила она.
– В каком смысле?
– Такие же непристойные?
Приподняв голову, покоившуюся на ее коленях, он усмехнулся:
– Только те, кому повезло. Она стала разглядывать его тело.
– Ты такой складный и сильный, ты само совершенство, – сказала она. – Какой плоский живот, аккуратный зад, какие стройные и крепкие бедра. – Она провела пальцем по его носу. – У тебя лицо принца.
– Я простой крестьянин.
– Когда ты обнажен, о тебе этого не скажешь. – Казалось, ей хотелось поразмышлять вслух. – До того, как я встретила тебя, меня интересовало, как устроены мужчины и все такое, но даже самой себе я не признавалась в этом и притворялась, что такие вещи меня не интересуют. Потом появился ты, и больше я уже не могла притворяться.
Он лизнул ее бедро. Она вздрогнула. – А с другими девушками ты делал такое?
– Нет.
– Ты тоже притворялся?
– Нет.
– Я так и знала. В тебе есть что-то дикое и вольное, как у зверя. Ты никому никогда не подчиняешься и делаешь, что тебе хочется.
– Раньше я еще не встречал девушки, которая бы мне позволила это делать.
– Но любая из них хотела бы, на самом-то деле. Любая девушка.
– Почему, – спросил он с долей самодовольства.
– Потому что у тебя такое суровое лицо, а глаза такие добрые.
– И поэтому ты позволила мне поцеловать тебя в книжной лавке?
– Я не позволяла – просто у меня не было выбора.
– Но ты могла бы потом позвать на помощь.
– Но потом я только и думала, чтобы ты сделал это снова.
– Должно быть, я догадался, какая ты на самом деле. Теперь уже она с некоторым самодовольством спросила:
– Ну и какая же я на самом деле?
– Внешне – ледышка, а внутри – настоящий огонь.
Она хихикнула.
– Я отличная актриса. Все в Петербурге считают, что я такая добропорядочная. Меня приводят в пример другим молодым девушкам, как Анну Каренину. А теперь, когда я знаю, какая я в действительности порочная, мне надо будет изображать из себя вдвойне более целомудренную, чем раньше.
– Не бывает двойной целомудренности.
– Хотела бы я знать, притворяются ли и все остальные, – продолжила она. – Вот мой отец, например. Если бы он узнал, что я лежу здесь вот так, он бы задохнулся от ярости. Но ведь в молодости он, наверное, чувствовал то же самое – как ты думаешь?
– Думаю, об этом судить трудно, – ответил Феликс. – Ну а что бы он и в самом деле сделал, если бы узнал?
– Приказал бы выпороть тебя кнутом.
– Сначала ему надо было бы поймать меня. – Тут вдруг Феликса словно ударило: – А сколько тебе лет?
– Почти восемнадцать.
– О, Боже, да меня могут посадить за совращение несовершеннолетней.
– Тогда я заставлю отца освободить тебя.
Перекатившись на живот, он посмотрел на нее.
– Так что же мы будем делать, Лидия?
– Когда?
– В ближайшем будущем?
– Останемся любовниками, пока я не достигну совершеннолетия, а потом поженимся.
Изумленный, он уставился на нее.
– Ты говоришь серьезно?
– Конечно. – Казалось, ее удивило, что эта мысль не пришла в голову и ему. – Что же нам еще делать?
– Так ты хочешь выйти за меня замуж?
– Да! Разве ты этого не хочешь?
– О, да, – выдохнул он. – Я хочу этого.
Приподнявшись, она погладила его по голове.
– Значит, так мы и поступим.
– Ты никогда не говоришь, как тебе удается приходить сюда, – сказал Феликс.
– Это все не очень интересно, – ответила она. – Мне приходится лгать, подкупать слуг и идти на риск. Как сегодня вечером, например. Прием в посольстве начинается в половине седьмого. Я вышла из дома в шесть, а туда я попаду в четверть восьмого. Коляска осталась в парке – кучер думает, я пошла прогуляться со служанкой. А служанка сейчас сторожит около твоего дома, мечтая о том, как потратит те десять рублей, что я дам ей за то, чтобы помалкивала.
– Уже без десяти семь, – сказал Феликс.
– О, Боже. Приласкай меня еще раз перед тем, как я уйду.
В ту ночь Феликсу приснился отец Лидии, которого он никогда не видел наяву, и в этот момент они и ворвались с фонарями в его комнатушку. Мгновенно проснувшись, он соскочил с постели. Поначалу подумал, что это какой-то студенческий розыгрыш. Но когда один из них ударил его в лицо и саданул в живот, он понял, что это тайная полиция.
Он решил, что его пришли арестовывать из-за Лидии, и ужасно за нее испугался. Ожидает ли ее публичный позор? Дойдет ли ее отец до крайности, заставив ее свидетельствовать в суде против ее возлюбленного?
Он смотрел, как полицейские засовывают в мешок все его книги и связку писем. Все книги были чужие, но их владельцы догадались не оставить на них своих имен. Письма же были от отца и сестры Наташи, от Лидии он никаких писем не получал, и теперь был рад этому.
Его вывели из дома и посадили в повозку.
Они пересекли Цепной мост, а затем поехали вдоль каналов, будто избегая больших проспектов. Феликс спросил:
– Меня везут в тюрьму на Литовском? – Ответа не последовало, но когда они свернули на Дворцовый мост, он понял, что его везли в печально известную Петропавловскую крепость, и сердце его упало.
На другой стороне моста повозка свернула налево и въехала в затемненную арку. У ворот она остановилась. Феликса провели в приемное отделение, где какой-то армейский офицер, взглянув на него, что-то записал в книгу. Затем его снова усадили в повозку и повезли вглубь крепостного двора. Остановились еще у одних ворот и несколько минут ждали, пока солдат, находившийся по другую сторону ворот, не отпер их. Далее Феликс должен был идти пешком через несколько узких проходов до третьих железных ворот, ведущих в огромное сырое помещение.
Там за столом сидел начальник тюрьмы. Он сказал:
– Тебя обвиняют в том, что ты анархист. Ты признаешься в этом?
У Феликса словно выросли крылья. Значит, все это не имеет никакого отношения к Лидии!
– Признаюсь ли я? – спросил он – Да я горжусь этим.
Один из полицейских протянул начальнику тюрьмы заведенное на Феликса досье, и тот подписал его. После этого Феликса раздели догола и дали ему зеленый фланелевый халат, пару шерстяных чулок и желтые войлочные шлепанцы слишком большого размера.
Потом вооруженный солдат провел его по еще нескольким мрачным коридорам в камеру. Тяжелая дубовая дверь закрылась за ним, и он услышал звук поворачиваемого в замке ключа.
В камере помещались койка, стол, табуретка и умывальник. Пол был покрыт цветным войлоком, а стены обтянуты какой-то желтой тканью.
Феликс уселся на койку.
Вот в этом каземате Петр Первый пытал и убил своего сына. Здесь держали княжну Тараканову, камеру которой заливало так, что крысы, спасаясь от наводнения, залезали ей на плечи. Здесь заживо замуровывала своих врагов Екатерина Великая.
В этой тюрьме сидел Достоевский, с гордостью подумал Феликс, а также и Бакунин, в течение двух лет цепями прикованный к стене. Здесь умер Нечаев.
Феликс одновременно ощущал восторг, оказавшись в таком героическом обществе, и ужас при мысли, что останется здесь навечно.
В замке повернулся ключ. Вошел маленький лысый человечек в очках, неся ручку, пузырек чернил и бумагу. Сел за стол и сказал:
Напиши известные тебе имена тех, кто занимается подрывной деятельностью.
Феликс сел и написал: Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Петр Кропоткин, Иисус Христос...
Лысый человек выхватил у него бумагу. Подошел к двери камеры и постучал. Вошли двое здоровенных охранников. Они привязали Феликса к столу, сняли с него шлепанцы и носки. Начали хлыстать его кнутом по ступням.
Пытка продолжалась всю ночь.
Когда они стали выдирать у него ногти, он начал называть выдуманные адреса и имена, но они сказали, что знают, что все это ложь.