– Знаешь, дорогой Пета, я навсегда запомнил, как на конференции в Тегеране показал президенту Рузвельту, премьеру Черчиллю и высокопоставленным лицам Ирана обе серии «Георгия Саакадзе». Фильм всем понравился. Иранцы особенно восторгались образом Шах-Аббаса. Они говорили, что вот таким и должен быть настоящий шах, дайте, мол, нам его.
И Сталин, подмигивая, обратился ко мне:
– Ну, что, гуриец, при случае поехал бы ты в Иран шахом?[87]
– Нет, товарищ Сталин. Что мне делать в Иране, когда у себя дома я и шах, и шахиншах![88]
– Я тоже им так и сказал: Васадзе на ваше шахство не согласится.
Вот так, шутя и веселясь, мы были совершенно раскованы и ощущали полную свободу. Сталин, как и подобает гостеприимному хозяину, каждого окружил заботой, с лица его не сходила улыбка.
Наконец он предложил:
– Давайте немного передохнём, перейдёмте к другому столу. Прошу следовать за мной. Лёгкой поступью он направился в соседнюю комнату. Мы последовали за ним.
– Как хорошо он выглядит, – шепнул мне Пета. – Смотри, как живо он передвигается. Дай бог ему тысячу лет жизни!..А ты почему так тяжело дышишь, случайно не перебрал?
– Нет, что ты. Я пьян не от вина, а от впечатлений.
Всем хотелось размяться. Некоторые вышли на веранду, кто-то предпочёл сыграть в бильярд. Шутка ли – четыре или пять часов провести беспрерывно со Сталиным.
На этот раз стол был сервирован фруктами, выпечкой, чаем, кофе, лимонадом, боржомской водой. Теперь каждый сам себя обслуживал.
– Можете присаживаться либо, если хотите, отведайте угощение стоя, – сказал Сталин. – Лично я постою, хватит сиднем сидеть. – И шутливо добавил, показывая на друзей детства: Это не касается только стариков.
«Старики» деланно возмутились. Михеил Титвинидзе парировал, что рано их в старики записывать.
Что касается меня, то, подышав свежим воздухом, я действительно ощутил тяжесть от выпитого и съеденного. Решил поправить дело фруктами. Слышал, как Петре Капанадзе переговаривался со Сталиным и сетовал:
– Жаль, что не удалось познакомиться с Поскрёбышевым.[89] Говорят, он незаурядная личность. Обидно, что именно сейчас его скрутил радикулит.
– Безусловно, он хороший человек, – согласился Сталин. – Однако тут дело не только в радикулите. Он очень стеснителен. Сейчас у него отпуск и я не хочу его тревожить, пусть отдыхает, как ему нравится.
Затем Сталин обратился ко всем присутствовавшим:
– Я, наверное, утомил вас. Вы как, ребята, ещё не устали? Ничего, потерпите, не так часто видимся, как хотелось бы…
На мгновение печаль заволокла его лицо. Он снова заговорил:
– Вот и Молотова не могу уговорить отдохнуть летом на этой даче. Вы, наверное, слышали, как врёт о наших с ним взаимоотношениях западная пресса – она врёт, как сивый мерин. Я ему говорю: приезжай хотя бы ненадолго, заткнём рот этим…, – Сталин выругался. – Знаешь, Пета, что он мне ответил? Разве с тобой отдохнёшь. Ты не спишь ни днём, ни ночью, поэтому дай мне спокойно побыть одному. А западным борзописцам объяснять что-либо, мол, не стоит, нечего бисер перед свиньями метать.
– Не к слову будь помянуто, но меня тревожит, что Англия никак не успокоится, – вставил П.Капанадзе. – То она чепуху мелет, то укусить нас пытается.
– Скажи, а Черчилль не может навредить тебе? – наивно поинтересовался М.Титвинидзе.
– Не навредит, его поезд давно ушёл, – заверил Сталин. – Правда, если он вдруг нащупает у кого-то ахиллесову пяту, то пощады не жди… Ну, да ладно, прошло время, когда мы его остерегались. В последний раз приезжал он к нам два года назад. Его сопровождал министр иностранных дел Иден. У старого льва голова уже шла кругом, он бродил по коридорам власти союзников, что-то хотел учуять, разнюхать…
– Жизнь интересная штука: пять лет тому назад Черчилль и не подумал бы «осчастливить» нас своим приездом, – хохотнул Сосо Церадзе.
– Да, это так, брат, – подхватил Сталин. – Война многое расставила по своим местам. На Западе многие уже тогда поняли, что дипломатические уловки с Советским Союзом не пройдут. И старые, и новые союзники теперь знают: без нас не решить ни одного мало-мальски важного международного вопроса. Вынуждены советоваться с нами, наносить визиты. Советский Союз силён не только физически, но духом непоколебим. Идеологически мы самая правдивая страна и её руководство должно быть самым спокойным, выдержанным и гордым.
«Дай бог Вам и нам жить с такой гордостью!» – раздались наши голоса. А Сталин продолжал, хотя уже не столь серьёзно, подшучивая над самим собой:
– Надо же, как говорлив стал. Наверное, много отварного языка съел – всё болтаю без устали.
Этой репликой он как бы ещё сильнее одомашнил более чем дружественную атмосферу встречи.
Было около трёх часов, когда мы, пожелав Иосифу Виссарионовичу спокойной ночи, расселись по машинам и отправились на дачу Григола Каранадзе.
Рано утром Григол разбудил меня:
– Вставай, умывайся. Акакия надо проводить на вокзал, он в Москву на сессию Верховного Совета едет.
– Ну и зря, – буркнул я недовольно, – он на сессии не услышит того, что мы слышали вчера.
Направляясь к умывальнику, встретился с Акакием Хорава. Тот махнул рукой:
– Какие проводы, до вокзала пара шагов, лучше иди, досыпай, а то на ногах еле держишься.
Я не возражал и опять завалился на кровать.
…В двенадцать часов – мы едва закончили завтракать – появился гонец от Сталина. Он пожаловался нам, что его, как проигравшего, уже три раза заставили пролезать под бильярдным столом и вообще нас там заждались. Мы спешно собрались и выехали. Сталин встретил гостей на крыльце. Его первым вопросом было:
– Как самочувствие после вчерашнего?
– Лучше некуда, – бодро ответил за всех Михеил Титвинидзе.
– Завтракать будем? – поинтересовался Сталин.
Мы заверили его, что уже позавтракали.
– Тогда как насчёт прогулки к озеру Рица?
Все закивали и одобрили предложение. Когда рассаживались по автомобилям, Сталин заметил отсутствие Хорава и Эгнаташвили. Мы пояснили, что они оба выехали в Москву.
– Я же не для того вас пригласил, чтобы накормить обедом и выпроводить, – сокрушался Сталин. – Это я виноват, что вчера не предупредил никого о сегодняшней программе. Неужели вы сами не могли их задержать хотя бы на день.
Мы отвечали:
– Уговаривали, предлагали им попозже вылететь самолётом – не вышло.
– Ладно, моя вина, что толком не объяснил, не пригласил их на сегодня, – снова повторил Сталин. – Придётся мне перед ними извиняться.
Когда приехали на озеро, Сталин спросил меня:
– Скажи-ка, гуриец, какое ущелье тебе больше нравится – это или Боржомское?
Задумавшись на короткое время, я ответил:
– Трудно мне сравнивать их красоту.
– Ты что, как царь Ираклий отвечаешь – ни да, ни нет.[90] Прямо скажи, какое лучше.
– Если говорить только об ущелье, то Боржомское живописнее. Зато озеро Рица вместе с его окрестностями, пожалуй, не имеют равных. Ума, правда, не приложу, зачем Вы упомянули царя Ираклия?
– Ираклий своими ответами, содержавшими и согласие, и отрицание, запутывал собеседника…
Затем Сталин предложил пройти к здешнему источнику. Он собственноручно наполнил и протянул нам стаканы: «Ну-ка, попробуйте». Вода на вкус была замечательной, даже, может быть, получше боржомской, однако показалась не такой лёгкой, что ли.
– Природа наша просто сказочная, – протянул Сталин задумчиво.
Он ещё раз оглядел заснеженные макушки гор и подвёл нас к круглому столу. Разложил на нём карту Кавказа.
– Кандид, – обратился он к Чарквиани, – вот тебе карандаш, очерти границу Грузии на севере.
Чарквиани наносить границу карандашом не стал, а провёл границу в воздухе.
– Смелее, Кандид, – произнёс Сталин, – смелее, карандашом прочерти.
Чарквиани чётко обвёл карандашом новые районы, присоединённые к Грузинской ССР после войны. (Как известно, в результате событий, тесно связанных с Великой Отечественной войной, произошла депортация некоторых народов Кавказа и Крыма. Этот факт превращён недобросовестными историками в тему для спекуляций. Подробнее я разбираю его в примечаниях к мемуарам Чарквиани. Здесь ограничусь тем, что констатирую: разговоры о переселении народов и перераспределении территорий тогда занимали многих, как вне, так и внутри страны. Грузию это касалось напрямую. За короткий исторический период после 1917 года её границы изменялись не раз. Сталина, безусловно, волновало отношение к этому вопросу различных слоёв общества. – В.Г.)
Сталин прокомментировал:
– Верно. Территория к северу от Клухорского перевала теперь входит в состав Грузии. Это – наш ответ тем, кто у нас и за рубежом выговаривают советской власти за якобы сокращение грузинской территории. (Намёк на демагогию грузинских белоэмигрантов и всех, разделявших меньшевистские взгляды. – В.Г.) Интересно, знают ли эти критиканы, сколько лет понадобилось бы царю Ираклию для присоединения к его владениям такого пространства?
– Край, действительно, немалый, – заметил Чарквиани, – но грузины не спешат осваивать его. Там прекрасные леса и пастбища, хороший климат, есть источники минеральных вод. Для строительства новых курортов – идеальные условия. Но не в характере грузин разевать рот на чужой каравай. – Сделав паузу, Кандид Несторович продолжал: В Центральный комитет (Компартии Грузии. – В.Г.) чуть ли не каждый день поступают письма от переселенцев с просьбой разрешить вернуться назад. Земли Чечни, откуда выселены тамошние жители, тоже пустуют. Население соседних горных районов Грузии отказывается осваивать их. Лишь небольшое количество осетин осело на участках, что вдоль Терека.
– С чего вы взяли, что это чужие земли? – решительно возразил Сталин. – Это есть территория Советского Союза. Те народы, которые высланы оттуда, не оценили советскую власть, советское гражданство, предали нас во время войны, но просчитались. Понимаю, что земли чеченцев скудны и неплодородны, следовательно, малопривлекательны. Но Клухори известен своей благодатной природой, лесами и полями. Грузины – горский народ. Поэтому им, а не русским или украинцам надлежит осваивать те места.