Я с этим не согласен. Это абсолютно не соответствует действительности. Никаких привилегий Грузия не имела. Однако неверна и бытующая у нас противоположная точка зрения, будто Сталин для республики ничего не сделал.
Может быть, привилегией позволительно назвать то, что руководство Грузии чаще некоторых других встречалось со Сталиным. Он много думал о развитии нашего цитрусоводства, чаеводства, виноградарства. Все постановления союзного правительства по этим вопросам были приняты по его инициативе.
Но следует иметь в виду, что это не делалось для оказания помощи лишь одной Грузии. Задача ставилась масштабнее. Решались проблемы развития этих сельскохозяйственных отраслей в других республиках. (Не говоря о том, что плодами щедрот грузинской земли, пользовалась вся страна, а не один какой-то регион. – В.Г.)
Значит, это была забота о проблемах союзного, а не только грузинского масштаба?
Разумеется. Никакой избранности Грузии не ощущалось. А зная характер Сталина, заявляю, что подобная избранность была исключена.
То, что Сталин был грузином, это облегчало ваши отношения с союзными ведомствами?
Полностью этого отрицать нельзя. Хотя бы по той причине, что возможность лично обращаться к Сталину давала гарантию положительного решения того или иного вопроса. Для примера можно сослаться на строительство металлургического завода и электростанций. Я делал точные расчёты, знакомил с ними Сталина, получал одобрение, после чего в союзных хозяйственных органах перед нашими проектами зажигался зелёный свет.
Сегодня многие говорят, что все эти металлургические заводы и электростанции были не нужны. Вам, руководителям Грузии, какую модель экономики хотелось создать – которая была бы пригодна республике или которая была бы интегрирована во всесоюзное народное хозяйство?
Знаю. Некоторые сейчас говорят, зачем, дескать, Грузии, не имеющей соответствующего сырья, металлургический завод? Это предприятие, вредно влияет, мол, на окружающую среду.
В те годы такое мнение, могло показаться, по меньшей мере, странным. Индустриализация была важнейшим условием развития. Промышленный потенциал Грузии до войны был крайне слаб. Когда в тридцать восьмом году я возглавил Центральный Комитет, промышленных объектов у нас было мало. Руставского металлургического и Кутаисского автомобильного заводов, химкомбината не было и в помине. Не решив насущные задачи индустриализации, мы бы обрекли Грузию на роль страны, с которой никто не считается. (Эта дилемма стояла перед всем СССР. – В.Г.) Что касается электростанций, то они представляют собой основное средство развития экономики и повышения благосостояния народа.
Но в Грузии по-прежнему нет того количества источников энергии, которые необходимы для развития страны. Как и в Норвегии… (Вопрос несколько скомкан. Видимо, он формулировался так: в Норвегии плохо с источниками энергии, но почему она производит электричества больше и живёт лучше, чем Грузия? – В.Г.)
По количеству энергии, вырабатываемой на душу населения, с Норвегией мало кто поспорит. Да, по уровню потребления мы стоим ниже Западной Европы. Но если бы мы не создали ныне существующую энергетику, трудно представить, в каком бедственном положении оказалась бы Грузия.
Выходит, вы хотели создать такую страну, которая могла бы существовать не только как часть СССР, но и самостоятельно?
Нельзя никогда забывать истину: государство без мощной индустриальной базы не может быть независимым. Только за счёт сельского хозяйства процветания и независимости не достичь.[127]
4
Вспомни, как решился вопрос присоединения Клухори и других территорий. По чьей инициативе это произошло?
Это произошло по инициативе Сталина. Нашим мнением поинтересовались, когда вопрос был уже решён.
Я не был в восторге от такого решения, хотя присоединяемые земли площадью в четыре тысячи квадратных километров являлись благодатными: альпийские луга, сосновые леса, реки, озёра, величественный Эльбрус. Всех прелестей не назвать.
Как считаешь, чем было обусловлено это решение?
Не знаю. Может, потому что территория Грузии была невелика. Может, были и другие причины. Народы, населявшие эти края, в те годы были высланы. Вдаваться в то, чем руководствовалось в данном деле союзное правительство, не могу, мне его резоны неизвестны. Но знаю, что руководители северокавказских автономий и регионов были обижены.
Мне позвонил секретарь Ставропольского крайкома – его фамилию сейчас не припомню.[128] Он посетовал: мол, Грузия и так имеет большое количество курортов, лесных массивов и намекнул, что хорошо бы отдать присоединённые земли им. Звонили и другие товарищи. Однако решение этого вопроса в их пользу от меня не зависело.
А как интерпретировал Сталин передачу этих земель?
Я уже сказал, что мне неизвестно, чем он руководствовался при решении вопроса. Несколько позже, когда он пригласил к себе на дачу представителей грузинской интеллигенции – Хорава, Васадзе, Эгнаташвили и других, Сталин растолковал данный факт как помощь Грузии. Помню, на той встрече нам принесли карту и, указывая на Северный Кавказ, Сталин сказал: товарищ Чарквиани, поглядите, какие территории передаются вам.
Может, это делалось в порядке какой-то компенсации или действительно помощи Грузии, ранее потерявшей часть своих земель?
По сути, мы так и не смогли воспользоваться полученным. Клухорский район заселили рачинцами. Освоили некоторые другие места. Но ощущение того, что так долго продолжаться не может, не покидало нас. Не вечен ведь Сталин. Так и случилось – после его смерти всё вернулось на круги своя.[129]
Более актуальным для нас было бы продление территории на север – от Гагра в сторону Сочи. Тем более, что там были районы с исключительно грузинским населением. Однажды, провожая Молотова за рубеж, я завёл об этом разговор прямо в автомобиле. Мотивировал свои соображения тем, что мы превратим этот край в райский уголок, будут разбиты цитрусовые сады, чайные плантации.
Ответ Молотова был краток: «Думаю, что русские тоже смогут это сделать».
Я понял, что посягательства на территорию России не имеют перспективы.
Сталину об этом не говорил?
Нет, об этом никогда с ним не заговаривал.
Каково было отношение Сталина к тому, что Ингилойский регион был передан Азербайджану?
Этот вопрос я несколько раз, неофициально, правда, ставил перед Сталиным…
Вначале прощупывал вероятность его положительной реакции и лишь затем приступал к делу. Однако Сталин не разделял нашей позиции по Ингилойскому региону. Причём, не потому, что не считал его исторической частью Грузии, а потому, что не был сторонником изменения устоявшихся внутрисоюзных границ.
Он однажды промолвил: «В своё время так решил Орджоникидзе и будет неверно, если я выступлю за отторжение этой территории от Азербайджана».
Как известно, та земля считалась когда-то спорной. Хотя бы по той причине, что там неуклонно сокращалось православное грузинское население и увеличивалось мусульманское. Небезынтересно, что число мусульман росло в основном не за счёт азербайджанцев, а за счёт лезгин. Конфессиональная принадлежность играла определяющую роль при решении подобных вопросов.[130]
Меньшевистская Грузия не желала уступать Ингилойский регион. Однако у азербайджанцев, у которых этот краешек их республики именуется Закаталы, имелись свои аргументы. Естественно, Орджоникидзе не мог разделять мнение меньшевиков. Спорную территорию было решено закрепить за Азербайджаном.[131]
А какую точку зрения разделял лично Сталин?
Он получал много писем от тамошнего грузинского населения.
А я помню, что как-то раз мне довелось принять агронома – человека, возмущённого потерей исторической области Грузии. Агроном рассказал, что со своими претензиями он ещё в меньшевистские времена побывал на приёме у Ноя Жордания. Тот, встав у карты, принялся разглядывать её и искать ингилойские земли на… западе Грузии. (Выходит, сей «отец нации» даже не предполагал, что искомые земли лежат на крайнем востоке возглавляемого им государства. – В.Г.) Сообщая об этом, мой эмоциональный посетитель стукнул себя по лбу и заявил:
– Я ещё тогда понял, что потерянного нам не вернуть!
Хочу подчеркнуть, что разговор со Сталиным на эту тему происходил в 1946 году. Тогда весьма реальной была перспектива советизации северной части Ирана, населённой преимущественно азербайджанцами. Мне дали понять, что в случае удачного развития событий Иранский Азербайджан воссоединится с Азербайджанской ССР. После чего и можно будет вернуться к проблеме Ингилойского региона.[132]
Помнится, после войны шли также разговоры о необходимости возврата грузинских земель, оставшихся в составе Турции.
Этот вопрос поднял сам Сталин. Вначале демарш по поводу своих исконных территорий предприняли армяне. Опубликовали соответствующие документы, подтверждающие их претензию к Турции и историческую правоту. Сталин предложил и грузинам высказаться по проблеме их территориальных интересов. Я попросил Джанашия и Бердзенишвили подготовить аргументированные документы.[133] Они успешно справились с задачей. Я слегка отредактировал написанное ими и отослал Сталину с просьбой поместить материал в «Правде».
Сталин отклонил просьбу: Почему сразу – в «Правде»? Печатайте у себя, а «Правда» перепечатает.
Мы так и поступили. Реакция Турции была весьма негативной. Нас обозвали кем-то вроде краснокожих, претендующих на территорию США. Так что, кроме возмущения мировой общественности, мы ничего не достигли. (Имел ли К.Чарквиани в виду под «мировой общественностью» кого-либо ещё, кроме США и их сателлитов? Среди «демократов» популярны байки о мировом общественном мнении, которое, дескать, тотально на их стороне. Дело не только в том, что в действительности это зачастую довольно узкое мнение небольшой части мировой общественности либо мнение правящих кругов, а не народов. Но также в том, что данная лексика не вяжется с тональностью интервью. Да и не боялся сталинский Советский Союз никакой реакции недружественных гос