Какой путь надлежит избрать человеку благородному? По крайней мере, в представлении Пола? Ведь сейчас пред ним вовсе не квинтэссенция тысячелетней мудрости — «И-чинг», а всего лишь мнение человека — молодого японского бизнесмена.
Однако во всем этом, как сказал бы Пол, заключено «ву». В этой ситуации «ву» состоит в том, что, помимо наших желаний, действительность изменяется в пользу этого импортера, и это несомненно. И, пожелай мы поступить иначе… что ж, тем хуже для нас. Следует подчиниться, так утверждает пророчество.
В конце концов, он по-прежнему сможет продавать оригиналы в собственном магазине. Таким, к примеру, знатокам, как приятели Пола».
— Вижу, ты борешься с собой, — заметил Пол. — Ну что ж, в такие минуты человек, наверное, предпочитает оставаться в одиночестве. — Он сделал движение в сторону двери.
— Я уже все решил.
Пол изумленно заморгал.
Чилдан поклонился и сказал:
— Я последую твоему совету и договорюсь о встрече с импортером. — Он кивнул на сложенный листочек.
Странно, но Пола, похоже, это не обрадовало. Он лишь откашлялся и вернулся к столу. «Он намерен до конца скрывать свои чувства», — подумал Чилдан.
— Премного благодарен за консультацию, — проговорил он, всем своим видом давая понять, что намеревается уходить. — Уверен, когда-нибудь я смогу отплатить вам тем же. Я этого никогда не забуду.
Молодой японец по-прежнему никак не реагировал.
«Да, — подумал Чилдан, — поистине, то, что говорят о них, — святая правда: загадочная нация».
Пол выглядел глубоко огорченным. Наконец, уже провожая его, он проговорил:
— Те американские ремесленники… они ведь действительно сделали эту вещь сами? Это и в самом деле изделие их рук?
— О да, — от замысла и до последней отделки.
— Но согласятся ли сами художники? Предположим, судьбу своих произведений они представляли совершенно иной.
— Полагаю, мне удастся их убедить, — сказал Чилдан.
— О да, — согласился Пол, — я тоже надеюсь на это.
Что-то в интонации его голоса насторожило Чилдана. Какое-то едва уловимое, особое ударение. Внезапно Роберт понял. Несомненно, ему удалось прорваться сквозь барьер двузначности, он как бы прозрел.
Ну ясно же, — у него на глазах разыграна сцена безжалостного и жестокого принижения американских достижений. Какой цинизм, но он все же заглотнул крючок с наживкой. Пол, вынудив его тем самым признать свою правоту, исподволь подвел к единственному выводу: изделия американских ремесленников приемлемы разве что в качестве основы для дешевых амулетов.
Так решили японцы, — без всякой грубости и натиска, деликатно и рассудительно, с извечной своей ловкостью и хитростью.
«Боже мой! Да в сравнении с ними мы просто варвары, — подумал Чилдан. — Следуя этой неумолимой логике, мы оказываемся в дураках. Пол не стал говорить, что наше искусство ничего не стоит, но сделал так, что я сам сказал это. И, чтобы издевка вышла вполне завершенной, он еще сделал вид, будто его это огорчает. А потом, услышав из моих уст всю правду, деликатно и культурно выразил свои сожаления».
«Он сломил меня, — Чилдан едва не сказал это вслух, но, к счастью, в последний момент ему удалось сдержаться, и мысль осталась в тайниках его сознания. — Он унизил меня и мою расу, и я здесь бессилен. Ответить нечем. Мы все побеждены, и поражение нанесено столь утонченно, что мы попросту не обратили на это внимания. По существу, чтобы разобраться во всем, нам надлежит подняться на более высокую ступень развития.
Ну какие еще потребуются доказательства, что японцы просто созданы, чтобы стать правителями?»
Ему захотелось расхохотаться. «Вот это да, — думал ой. — Такое ощущение, будто он услышал отличный анекдот. Надо это хорошенько запомнить и как-нибудь рассказать. Вот только кому? В том-то и дело. Эта тема слишком деликатна для забавного рассказа».
В углу кабинета он заметил корзинку для мусора. «Вот самое подходящее место для этого кусочка металла, для этой проникнутой духом «ву» побрякушки, — решил Роберт Чилдан. — А хватило бы мне духу на этот жест? Выбросить вещицу, дабы исчерпать тему прямо на глазах у Пола».
«Я не способен даже на это, — констатировал он, сжимая коробочку. — Более того, не имею права, если хочу и в дальнейшем иметь дело с этим японцем.
Черт бы их побрал, — от их влияния не избавиться; я больше не в состоянии поддаться даже рефлексам. Пол просто смотрит на меня, ему и говорить ничего не нужно. Он уязвил мое самолюбие, и ведь благодаря ему от этого комочка протянулась невидимая нить. Наверное, он слишком много с ними общался. Бежать уже поздно, ему не вернуться в мир белого человека».
— Пол, — начал Чилдан. Он заметил, что голос его охрип, однако в этом шальном порыве было уже не до интонаций, да он и не пытался контролировать себя.
— Да, Роберт, я слушаю.
— Пол… я… чувствую себя униженным.
Комната пошла кругом.
— Отчего же, Роберт? — тон, лишь слегка заинтересованный, подчеркивающий неизменную дистанцию. Выше всякого участия.
— Одну минуту, Пол, — он повертел брошку пальцами, влажными от волнения. — Я… горжусь этим произведением. О штамповке каких-то там дешевых амулетов не может быть и речи. Я не согласен.
И вновь неподдающаяся определению реакция молодого японца: казалось, он весь обратился в слух.
— Но все равно — я благодарен тебе, — прибавил Чилдан.
Пол поклонился.
Чилдан проделал то же в ответ.
— Люди, создавшие это, — замечательные американские художники. Я преклоняюсь перед их талантом. И поэтому считаю, что твое предложение заняться производством ярмарочных амулетов — для нас оскорбительно. Я требую извинений.
Воцарилось молчание, которому, казалось, не будет конца.
Пол внимательно следил за ним. Тонкие губы его дрогнули. Что это? Насмешка?..
— Итак, я настаиваю, — повторил Чилдан. На большее у него уже не хватило сил. Теперь оставалось только ждать.
Но ничего не происходило.
«Ну, прошу тебя. Помоги же…»
— Прости мою дерзость, — произнес, наконец, Пол и протянул руку.
— Извинения принимаются, — пожал руку Чилдан.
Сердце его наполнилось спокойствием. «Ну вот, как-то пережил это, — подумал он. — Пронесло. На этот раз провидение охранило меня. А ведь могло быть иначе. Вряд ли он когда-нибудь еще отважится искушать судьбу подобным образом».
Он ощутил печаль. Подобно краткому озарению. Будто он вынырнул из глубины на поверхность и теперь мог видеть все свободно.
«Жизнь так коротка, — думал он. — Но насколько отличается от нее искусство: оно — вечно, как бесконечная дорога, которую никто еще так и не смог пройти, ни вдоль, ни поперек. И на этой дороге есть теперь и его место…»
Миг озарения прошел, он спрятал коробочку с изделиями фирмы «Эдфрэнк» в карман пиджака.
12
— Господин Тагоми, к вам господин Ятабе, — сообщил Рэмси и отступил в угол комнаты. В кабинет вошел невысокого роста человек.
— Рад с вами познакомиться, — проговорил господин Тагоми, протягивая руку. Бе коснулась маленькая хрупкая старческая ладонь. Он осторожно взял ее, не решаясь пожать, и тотчас отпустил.
«Как бы ненароком не причинить ему боли», — подумал он. Лицо старика производило приятное впечатление выражением строгой сосредоточенности. И ни малейших признаков старческой расслабленности. Оно, казалось, вобрало в себя все древнейшие традиции. Оно как бы воплощало все наилучшее в старшем поколении… внезапно до него дошло: он имеет честь стоять перед самим генералом Тедеки, бывшим начальником Императорского Генштаба.
Господин Тагоми согнулся в низком поклоне.
— О, господин генерал, — проговорил он.
— А где третья сторона? — осведомился Тедеки.
— Этот человек спешит сюда. Я сообщил ему прямо в отель, — потрясенный Тагоми не отваживался даже выпрямиться.
Генерал сел. Рэмси вовремя подал ему стул, впрочем, даже не подозревая, с кем имеет дело. Поэтому проделал это без должной почтительности. Не без робости Тагоми уселся напротив.
— Зря теряем время, — бросил генерал. — Жаль, но ничего не поделаешь.
— О да, — согласился Тагоми.
Прошло несколько долгих минут. Они по-прежнему молчали.
— Прошу прощения, — напомнил о себе скучающий Рэмси. — Если я не нужен, то, с вашего позволения, покину вас.
Тагоми кивнул, и секретарь вышел.
— Чаю, господин генерал? — предложил Тагоми.
— Благодарю, нет.
— Господин генерал, — обратился Тагоми, — признаться, я в растерянности. За этой встречей, мне кажется, стоит нечто ужасное.
Генерал ограничился кивком.
— Господин Бэйнс, которого я встречал и принимал у себя, выдает себя за шведа. Однако более пристальное наблюдение заставляет сделать вывод: в действительности он — высокопоставленный немец. Я говорю об этом, поскольку… — Тагоми осекся.
— Прошу продолжать.
— О, благодарю. Возбуждение, с которым господин Бэйнс относится к встрече, усиливает мои подозрения о его связи с политическими изменениями в Рейхе. — Тагоми так и не осмелился вспомнить еще одно удивительное обстоятельство: Бэйнс каким-то образом знал, что генерал к тому времени еще не прибыл.
— Вы не столько информируете меня, сколько пытаетесь что-то выудить, — сказал генерал. Серые глаза блеснули по-отечески строго. Но без гнева.
Тагоми смиренно принял выговор.
— Господин генерал, не обусловлено ли мое присутствие на встрече необходимостью ввести в заблуждение немецких шпионов?
— Очевидно, — проговорил генерал, — нам придется прибегнуть к некоторому обману. Господин Бэйнс представляет здесь фирму «Тор-Ам» из Стокгольма; надо понимать, он обычный бизнесмен. А я — Синьиро Ятабе.
«А я все равно Тагоми, — подумал господин Тагоми. — Хоть это правда».
— Нацисты, несомненно, следят за господином Бэйнсом, — продолжал генерал. Он сидел неестественно прямо, положив руки на колени…
«Будто вдыхает запах крепко заваренного чая во время чайной церемонии, — подумал Тагоми. — Чтобы разоблачить наш обман, пришлось бы действовать в рамках закона. В этом весь замысел. Речь идет не об обмане, а о соблюдении правовых формальностей на случай разоблачения. Например, они не смогут просто взять и пристрелить господина Бэйнса… однако это легко удалось бы, путешествуй он без прикрытия».