Юрий НикитинЧеловек, изменивший мир(сборник)
Предисловие
Перед литературой вообще, перед фантастикой не в меньшей мере стоят вечные и вечно обновляемые вопросы: каков ты есть, человек? Какое ты есть, общество? Разве что для фантастики вопросы эти надо дополнить и такими: каким ты станешь, человек? Каким ты можешь стать? Каким бы ты стал, если бы… Отсюда поразительная емкость жанра: книги-мечты и книги-предположения, повести-предостережения и романы — философские исследования, произведения-протесты и предложения, фантастические трагедии, комедии и даже водевили.
Юрий Никитин, первая книга которого предлагается читателю, стремится работать во многих ответвлениях древа фантастики. Причем это вполне отвечает традиции, сложившейся на Украине в довоенные времена и уверенно закрепленной в годы послевоенные. Еще в середине тридцатых годов Владимир Владко создал популярный в республике роман «Iдуть роботарi», в котором предвосхитил весьма плодоносящую сейчас тему бунта роботов против своих создателей; это был вместе с тем один из романов-памфлетов на капиталистическое общество. Известный украинский писатель Юрий Смолич также в тридцатые годы выпустил книгу фантастических произведений «Прекрасные катастрофы», в которой высказал не только много поразительно смелых и верных идей (они постепенно находят свою реализацию или научное обоснование в медицине 60—70-х годов), но и выступил с обличением общества, стремящегося превращать людей в роботов-сомнамбул, в бездумные полуживые существа, управляемые господином и используемые в любых целях.
(Если уж говорить о популярности фантастики на Украине, как не вспомнить, что почти все произведения А. Беляева переведены на украинский язык, а с его повестью «Чудесное око» русский читатель смог познакомиться только в «обратном» переводе с украинского, ибо русский оригинал был утерян.)
Конечно же, влияние современной русской, украинской и прогрессивной зарубежной фантастики в ее лучших образцах нетрудно выявить и в творчестве Юрия Никитина. Это естественно и хорошо. А еще лучше, что, осваивая достижения мастеров и старших собратьев, Никитин ищет свою дорогу, и, на мой взгляд, ищет в правильном направлении.
Мне как-то приходилось отвечать на вопрос одной из украинских газет: «Какая наука кажется вам основной базой научной фантастики?» Ответ однозначен: любая наука дает фантасту материал для построения интересных гипотез и фантастических предположений; объектом исследования у серьезного писателя является человек и общество в тех или иных гипотетических условиях; вот почему основной базой для работы писателя-фантаста, его инструментом и методом мышления есть марксистско-ленинская философия. (Знаменательно, что до сих пор только писатели-марксисты сумели дать интересные и жизнеутверждающие книги о будущем. Даже самые талантливые фантасты Запада — из тех, которые не сумели подняться до марксизма, — так и не пошли дальше романов-отрицаний, памфлетов, предостережений.)
Философская концепция Юрия Никитина, твердо опирающаяся на марксистское предвидение, ярка, перспективна и, если можно так выразиться, энергична. Произведения, где она выражена наиболее четко, в большинстве своем интересны и своеобразны. В этом смысле наиболее значительна повесть «Дороги звездные». Своих необычных героев (мыслящих рептилий) автор заставляет делать выбор между бездумным животным существованием, где единственный труд — пожирание болотной пищи, единственная забота — поиск теплой болотной жижи, единственная тревога — своевременно убраться в так называемое Лоно, где никогда не бывает чистого неба и солнечных лучей, и незащищенной, полной острых тревог и бесконечного творческого напряжения жизнью людей, юного человеческого племени. Юрий Никитин утверждает бесстрашие в развитии, самоотверженную, беззаветную устремленность навстречу познанию и борьбе.
Много мыслей, добрых и разных, спорных и ясных, вызывает эта повесть. Хочу сказать с полной определенностью, что мне всегда казалась сомнительной по моральной своей сущности концепция категорического невмешательства землян в жизнь и развитие иных гуманоидных цивилизаций, стоящих на низшей ступени, с которыми человечество сможет встретиться в бесконечности времен и пространств. Ведь речь-то идет не о том, что нельзя навязывать силой свой образ жизни, — это бесспорно. Но говорят о невмешательстве наукой, просвещением, примером — о невмешательстве даже в тех случаях, когда гуманность требует именно вмешательства!
Кстати сказать, у Юрия Никитина эта концепция разлетается в пух и в прах в отличном рассказе «Бесконечная дорога». Здесь космолетчик Роман в сверхдальнем космическом поиске сталкивается с мудрой, но крайне одряхлевшей цивилизацией; представитель ее, старый «дикситянин», будит в Романе такое интеллектуальное и физическое могущество, которого человек в себе даже не подозревал, и уныло поясняет:
— …Я только немного расшевелил несколько бездействующих узлов в твоем мозгу. Там были еще некоторые застывшие центры, но я не понял их назначения. Видимо, природа предназначила вас, людей, для каких-то особо важных дел.
— Да, — Роман расправил широкие плечи, — мы покорим все пространство, мы достигнем самых дальних галактик…
— Я сказал «для особо важных дел», — слабо возразил старик, — а пространство вы и так покорите.
Неясное и в то же время всепроникающее, мощное предчувствие величайшей миссии человечества во Вселенной — вот что чуют в воздухе современности смелые мечтатели, и об этом рассказ Никитина. Какое уж тут невмешательство, если сама сущность познания, поиска, преобразования — это бесконечное вмешательство Разума!
Очень жаль, что именно в произведениях о будущем некоторые авторы забывают о человековедческой сущности литературы. Возникают люди-тени, персонажи-символы, герои-«олицетворения» и т. п. По-видимому, Юрий Никитин ведет сознательную полемику с фантастикой такого рода, когда вводит в свои рассказы человека подчеркнуто сегодняшнего; утрируя, сгущая краски, преувеличивая, он, однако же, отстаивает истину: пишете ли вы о прошлом, пытаетесь ли изобразить будущее, для изучения вам дан только ваш современник. И вот у Никитина появляется рабочий паренек, который видит мир в кривом зеркале собственной лени, наигранного цинизма («Однажды вечером»). Он совершает глупости лишь потому, что не имел случая задуматься об истинных ценностях жизни; немного фантастики — чуть-чуть! — и мир открывает перед ним свою истинную сущность. Собственно, эти рассказы трудно и назвать фантастическими, настолько точен в них уличный жаргон сегодняшних балбесов, настолько выразительно непривлекательны их персонажи… И все-таки они оптимистичны: мы люди, и нам жить с людьми.
Никитин ступает куда дальше такой вот заземленности. Он понимает, что дело серьезнее: речь идет о похожести, вернее, единстве и преемственности человеческой породы, о единстве и преемственности рационального и чувственного начал. О попытке спроецировать эмоциональный строй современника в бесконечность будущего.
Многие авторы увлекаются подчеркиванием непохожести людей будущего на нас, грешных. А кое-кто из маститых утверждает, что эта вот непохожесть и есть критерий удачи или неудачи фантаста. И вот в одном произведении изображается, как двое влюбленных через несколько веков объясняются в любви. Она сказала: «Я хочу быть твоим другом». И все. И они стали супругами. Никаких мучений и терзаний, никаких бессонных ночей, не говоря уж о луне и утренней росе. Вот так будут любить наши потомки?!
Эта удивительная убежденность в том, что в будущем «рацио» беспременно будет раздуваться за счет «эмоцио», постепенно становиться аксиомой.
Но ведь как все это безосновательно! Мы, социалистическое общество, освобождаем человека от тех его качеств и черт, которые являются следствием многовекового приспособления к позорным и унизительным социальным условиям эксплуататорских формаций. Но ведь никто не замахивается на качества, которые делают человека собственно человеком, — напротив, мы создаем безбрежный простор для их развития. И среди этих качеств не последнее — гармония интеллекта и чувств. В ней, в этой гармонии, в этом единстве — родник человеческой любознательности и целеустремленности, жертвенности и героизма, способность бескорыстно любить и свято ненавидеть, желать, жаждать, отрицать и утверждать. Благодаря этой гармонии и эмоциональной преемственности мы сегодня и умом, и всем сердцем принимаем и понимаем Гомера, Шекспира, Шевченко, а потомки наши — мы верим — поймут и почувствуют нас.
Есть доброе обещание в том, что молодой писатель Юрий Никитин ощутил эту слабину фантастики и сделал попытку сказать свое слово и об этом. Рассказ «Слишком просто» — о любви. Он резок в изобразительных средствах, как большинство рассказов Никитина, но есть в нем тонкая и благородная человечность, и о любви здесь сказано сдержанно, без надрыва, с чувством печали и великой необратимости.
Диапазон фантастических вторжений Никитина весьма широк. В предлагаемой книге читатель найдет и остроприключенческие вещи, как «Грозная планета», задумается над неожиданной морально-этической проблемой в рассказе «К вопросу о евгенике», над фантастической выдумкой в «Эффекте присутствия». Юрий Никитин пишет о трагической неизбежности жертв, но в то же время утверждает поиск («Потомок викинга»).
Юрию Никитину предстоит еще много работать, но одаренность, труд, время, опыт жизненный и литературный — благодарнейший материал для строительства интересной литературной судьбы.
Однажды к группе ученых обратились с вопросом о роли научной фантастики в жизни общества. Один ответил: «Будит мысль!» Другой сказал: «Помогает ломать психологические барьеры на пути к тому, что принято считать невозможным». А третий объяснил: «Учит всех нас понимать сегодняшний день как шаг из „вчера“ в „завтра“.» Все они правы. Вот почему мы имеем основания радоваться, что в литературу пришел своеобразный писатель-фантаст и что он, при убедительных своих достижениях, все еще в самом начале пути. Пожелаем ему творческой удачи, а его произведениям — бу