Да, инструкцию эту составили давным-давно. И вложили в наши головы так надёжно, что прописывать её буквами не было никакой нужды. Модель поведения под названием «Человек Нормальный» действительно не менялась в нас с самой эпохи Дзёмон, осознала я наконец.
— Но какая же ты молодчина, Кэйко! Столько всего пережила — и наконец-то нашла того, кто тебя понимает!
Ну и ну. Сестрёнка восхищается историей, которую сама же и сочинила. Радуется тому, что я наконец-то «исправилась». Но если всё решалось так просто — что ей мешало объяснить это раньше? Распиши она всё по полочкам сразу — сберегла бы кучу времени нам обеим…
Отложив трубку, я вижу Сираху, который вышел из ванной и не знает, куда себя деть.
— Ах да, тебе же не во что переодеться! Вот, держи униформу комбини. Всем такие выдавали еще при открытии. А потом подарили, когда сменился дизайн. Унисекс, должно подойти…
Чуть помявшись, Сираха берёт у меня зелёную куртку, натягивает на голое тело. Рукава для его ручищ коротки, но хоть молния застёгивается, и ладно. Его бёдра по-прежнему обмотаны полотенцем, и я протягиваю ему свои домашние бриджи.
Уж не знаю, сколько дней он не мылся до этого, но от его собственных белья и одежды несёт за версту. Закидывая его тряпки в стиральную машину, кричу Сирахе, чтобы он располагался где хочет, и он неловко усаживается на татами.
Комнатка в моём жилище всего одна, но санузел раздельный, как и во всех старых зданиях. Вентиляция в доме дрянная, и пар из ванной, где мылся Сираха, быстро заполняет квартиру.
— Душновато. Открыть окно?
— А? Да нет…
Он никак не найдёт себе места — то вдруг вскочит, то садится обратно.
— Туалет, если что, вон там. Напор воды слабоват. Чтобы смыть получше, дави на ручку сильно и долго.
— Э… Да пока не хочу.
— Итак, деваться тебе пока некуда. Из твоего жилища тебя, считай, уже выгнали, так?
— Н-ну да…
— Вот я и подумала: может, оно и к лучшему, если ты повисишь у меня. Я тут навскидку сестре позвонила. Уж не знаю, что она там для себя досочинила, но радовалась за меня, как дитя. Выходит, если мужчина и женщина делят одно жильё на двоих, то что бы там ни творилось между ними в реальности — люди сами придумают им историю и наполнят её понятным для них содержанием!
— Сестре звонила? — повторяет Сираха в смятении.
— Может, кофе хочешь? Или сидра? Я как раз купила в помятых банках. Правда, совсем не холодные.
— В помятых?
— А, тебе же не объяснили… Банки со вмятинами на продажу не выставляются. Но если ты его не хочешь, кроме молока и воды из чайника, у меня больше пить нечего.
— Ну, давай помятую.
Моя единственная мебель — низенький складной стол. Комнатка крошечная, так что с появлением гостя футон, обычно расстеленный на полу, пришлось свернуть и поставить у холодильника. Ещё один я храню в раздвижном шкафу — на случай, если нагрянут в гости сестра или мать.
— Постель запасная есть, — говорю я. — Если тебе идти больше некуда, ночевать пока можешь здесь, хотя места и маловато.
— Спать?.. — отзывается он еле слышно. — Знаешь… Вообще-то я весьма щепетилен, так что… Если всё не учесть заранее…
От волнения его голос дрожит.
— Ну что ж, — пожимаю я плечами. — Если брезглив — то, конечно, на чужом футоне сладко не выспишься. К тому же я его сто лет не доставала и не проветривала ни разу. Да и квартирка старая, тараканов полно…
— Да я не… Хм… Та квартирка, что я снимал, тоже от чистоты не блестела, мне на это плевать. Просто… Вы же, девчонки, сразу начинаете что-то себе сочинять… И нам, мужчинам, нужно быть начеку… Ты вон уже и сестре позвонила… Зачем? Чего добиваешься-то?
— А что такого? Просто хотела узнать её реакцию.
— Ох, не знаю… Как-то всё это… жутковато. В интернете я о таких случаях много читал. Но уж никак не думал, что кто-нибудь станет так старательно заманивать и меня!
— Че-го?.. Вообще-то я просто подумала, что бедняжечке некуда идти! Но если тебя это напрягает — стиральную машинку я пока не включала. Можешь забирать вещи и уходить!
— Ну, э-э… Если ты сама так говоришь… — бормочет Сираха нечто совсем уже невразумительное. И ни к каким результатам разговор не приводит, хоть тресни.
— Ты, конечно, извини, но уже ночь, — говорю я. — Можно я посплю? Соберёшься уйти — никто тебя не держит, захочешь спать — уж как-нибудь расстели себе футон. А мне завтра с утра на работу. Нам ведь платят ещё и за то, чтобы на работу мы выходили бодрыми и здоровыми. Так нас учил Второй директор шестнадцать лет назад. Невыспанной в комбини заявляться нельзя.
— A-а… Комбини?.. Ну-ну, — затягивает он идиотским тоном. Но если я поведусь, препираться с ним придётся до утра, так что я расстилаю себе постель.
— Я дико устала, в душ пойду утром. Уж прости, но на рассвете чуток пошумлю. Приятных снов!
Чищу зубы, завожу будильник, забираюсь под одеяло и закрываю глаза. Временами я слышу, как в углу напротив копошится Сираха, но «Симфония комбини» звучит в голове всё отчётливей, пока наконец меня не накрывает глубокий сон.
Наутро, открыв глаза, я вижу Сираху, который дрыхнет, забравшись до пояса в раздвижной шкаф. Я принимаю душ, возвращаюсь в комнату — а он и не думает просыпаться.
Оставляю ему записку: «Будешь уходить — опусти ключ в почтовый ящик» — и, как всегда, отправляюсь к восьми на работу.
После того как Сираха чуть не полночи убеждал меня в том, что я заманила его к себе специально, я никак не ожидаю увидеть его снова, но, когда возвращаюсь с работы, он всё ещё в квартире. Сидит без дела, упершись локтями в стол, и пьёт из помятой банки виноградный сидр.
— Так ты не ушёл?
От неожиданности он подскакивает на месте.
— А?!
— Сестра сегодня весь день бомбила меня эсэмасками. Надо же, впервые в жизни её так волнует, что со мной происходит.
— Ну конечно, что удивляться? Она тоже считает, что девице не первой свежести куда приличней жить с мужиком, чем стариться дальше за стеллажами в жалкой лавочке.
От его вчерашней растерянности не остаётся и следа: передо мной — обычный Сираха, каким я его знаю.
— Так… А я, по-твоему, неприличная? Забавно!
— Послушай. Если ты не приносишь пользу родной деревне, никакого личного пространства у тебя нет и быть не может. Кто угодно будет втаптывать тебя в грязь, сколько захочет! Не участвуешь в жизни деревни — не рожаешь детей, не приносишь добычу с охоты, — значит, ты еретик.
И деревенские рабы никогда не оставят тебя в покое.
— Даже так?
— Просыпайся давай, Фурукура. И осознай наконец: ты в такой заднице, что хуже некуда. Твоя матка уже слишком дряхлая, чтобы рожать, а с такой внешностью ты даже для постельных забав не годишься. Зарабатываешь меньше самого никудышного мужичонки, да и что это за работа — халтурка в привокзальной забегаловке? Истина в том, что для деревни ты просто обуза, отброс…
— Возможно. Но ни в каких других местах я работать всё равно не могу. Сколько ни пробовала, единственная маска, которую я могу носить, — это маска работника комбини. Даже если это кому-то не нравится, всё равно ничего не изменишь…
— Вот я и говорю: этот мир дисфункционален. Сколько бы нам ни болтали о «разнообразии стилей жизни» и прочих прелестях наших дней, мы так и живём по законам эпохи Дзёмон. И чем меньше рожаем детей, тем больше скатываемся к первобытным устоям, жить по которым становится всё невыносимее. Сегодня того, кто не приносит пользу своей деревне, проклинают уже просто за то, что он существует!
Начав с меня, очень скоро Сираха изрыгает свой яд уже на человечество в целом. Который из двух противников бесит его сильнее — не разобрать. Скорее всего, он просто лупит наотмашь своими тирадами по всему, на что падает взгляд.
— Итак, Фурукура! Сначала твоё предложение показалось мне идиотским, но, если подумать, в нём есть разумное зерно. Так и быть, я тебе помогу. Соседи, конечно, поначалу будут на тебя коситься — нашла, мол, себе нищеброда, — но в итоге тебя все поймут! И это лучше, чем оставаться той, кем они считали тебя до сих пор: незамужней, безработной и непригодной для общества разгильдяйкой. От таких деревня рано или поздно избавляется навсегда.
— Хм-м…
— Я продолжаю искать себе жену, но ты далека от моего идеала. Для открытия моего бизнеса твоя крошечная зарплата не пригодится. А удовлетворить мои сексуальные потребности ты не сможешь, как ни старайся…
Выдержав паузу, он залпом допивает сидр из помятой банки — так, словно опрокидывает стопку виски.
— Но общие цели у нас, Фурукура, схожи. Я не против того, чтобы у тебя остаться!
— Хм-м…
Достаю из пакета с помятыми банками ещё одну банку сидра — на сей раз «дыню с шоколадом» — и протягиваю ему.
— Ну а самому-то тебе какая от этого выгода? — уточняю я.
Сираха долго молчит. И наконец отвечает еле слышно:
— Хочу, чтобы ты меня спрятала.
— Что?
— Помоги мне укрыться от этого мира. Сам факт того, что я здесь, можешь использовать как тебе нужно. Говори обо мне что хочешь кому угодно. Только бы я мог и дальше прятаться здесь. Я слишком устал от того, что абсолютно чужие люди постоянно суют нос в мою жизнь…
Он отхлёбывает теперь уже дынно-шоколадного сидра, глядя куда-то в пол.
— Стоит мне выйти наружу, как мою жизнь снова начнут насиловать. Мужик? Работай, женись! Женился? Ещё работай, заводи детей! Ты просто очередной деревенский раб. Мир велит тебе вкалывать на него всю твою жалкую жизнь. Даже твои яйца и те — всеобщее достояние. Ах, ты ещё ни с кем не переспал? Значит, переводишь семя впустую?!
— Да… Нелегко вам, что говорить.
— Но ведь твоя матка принадлежит деревне точно так же! Просто у тебя она уже бесполезная, вот к тебе и не пристают. А я не хочу быть для них полезным, ни в каком виде. Хочу просто дышать до последнего вздоха — так, чтоб ко мне никто не лез. Это всё, о чём я мечтаю…
Он складывает руки перед носом, будто в молитве.