Она огляделась вокруг: высотные темные, словно нежилые, дома – ни одного окна не светится. Зачем они сюда пришли, чего здесь ждут?
Но вот ночь закончилась. Это произошло мгновенно: раз – и наступил рассвет, а потом, без всякого перехода, – день. Теплый летний день. Впрочем, не ей судить о том, что происходит быстро, а что медленно. И не Максиму (такая внезапность и его удивила) – у них обоих со временем полная неразбериха. При свете дня двор оказался совсем не таким, каким виделся ночью, вполне жилым и уютным. Качели поскрипывали от ветра, с горки скатывались дети. Да ведь они и сами стали детьми. Во всяком случае, Максим – себя Полина не видела.
Мальчик Максим удивленно осмотрел двор, дом, напротив которого они сидели, спрыгнул со скамейки и побежал к открытому настежь подъезду с простой деревянной дверью – таких Полина со времен своего собственного детства не помнила.
Удивление Полины сменилось тревогой, тревога – убеждением, что вот сейчас произойдет что-то страшное. Это состояние, видимо, передалось и Максиму. Он растерянно остановился у подъезда, не решаясь войти.
– Нет, Максим! – закричала она ему. – Это ошибка. Нужно вернуться в агентство. Человек, которого ты убил, не из детства.
Но он опять не пожелал ее слушать. Набрав полную грудь воздуха, будто собирался нырнуть, шагнул в подъезд. Вбежал по ступенькам на третий этаж – Полина за ним, – позвонил в дверь квартиры и слегка отступил.
Открыл мальчик, примерно того же возраста, в котором сейчас был Максим.
– Привет, – картаво и медленно, словно говорить ему было трудно, поздоровался он. Что-то в лице его было не так – глаза, лоб… Болезнь Дауна, с ужасом поняла Полина. Неужели в квартире больше никого нет? Почему такого ребенка оставляют без присмотра? И как только об этом подумала, почувствовала резкий запах. Тревога усилилась, смешавшись с этим запахом, тревога стала почти материальной.
– Кирюша, мы пойдем с тобой гулять, – сказал Максим. Помог ему обуться, закрыл дверь и потянул за руку по лестнице. – Побыстрей, хорошо?
Максим торопился, больной ребенок, косолапо ступая со ступеньки на ступеньку, быстрее идти просто не мог.
– Пожалуйста, Кирюша! – взмолился Максим.
Лестница казалась бесконечной – ступенькам не будет конца. Запах вытек из квартиры, вытеснил весь живой воздух.
– Быстрей, ну пожалуйста! – отчаянно закричал Максим.
Наконец они дошли до первого этажа. Спасительная дверь – все так же нараспашку. Максим сделал отчаянный рывок, и они втроем вылетели из подъезда. И сразу же прогремел взрыв.
Черный дым заслонил солнце, черный, неправдоподобно густой дым заполнил весь двор. Черный дым поглотил день, теплый летний день детства.
Ночь вернулась, двор опять стал неуютным и страшным, в домах не светилось ни одного окна. Максим, измученный воспоминанием, сидел на скамейке, обхватив руками голову. Полина притулилась с краю.
– Ты спас ему жизнь, – проговорила она шепотом, надеясь, что хоть шепот он сможет услышать. – За спасенную жизнь не мстят.
– Спас жизнь Кириллу и испортил его брату, – откликнулся Максим. С самого начала нужно было говорить с ним шепотом. – Артем, его старший брат…
– И ты поверил этим дурацким слухам? – возмутилась, не повышая голоса, она. – Ты поверил, что брат хотел убить Кирилла, что это он устроил взрыв?
– Артем оставлял его без присмотра. Включить газ – ведь это так просто, даже Кирилл бы справился. И вот однажды…
– Нет! Все было не так! – запротестовала Полина. – Это ошибка. Артем не тот, кого ты… Ведь ты же и сам это знаешь. Нужно вернуться в агентство.
– Я все время пытаюсь вспомнить, когда это началось, с чего возникла его ненависть? И не могу вспомнить, не могу найти точку отсчета. Вот и подумал: может, она затерялась в детстве? Кирилл испортил жизнь Артему, он решил от него избавиться, я спас Кирилла, не дал возможности Артему от него освободиться. Вот он и отомстил.
– Вернись в агентство, – попросила Полина. – Мне кажется, точка отсчета там. «Катерина» – это ведь так символично.
– Не знаю… не вижу…
Голос Максима стал слабеть, а потом и совсем пропал. В палату вошла медсестра – узнать, как дела у Полины, и сделать укол. Следом за ней пришла нянечка, принесла легкий ужин: стакан молока и теплую, густо обсыпанную пудрой булочку.
Булочка растрогала Полину, а укол помешал – Максим окончательно пропал. Очень скоро она погрузилась в черный, как явь, без сновидений, сон.
Темнота длилась до самого рассвета, и только когда небо начало светлеть, сны развиднелись, обрели краски. Поначалу тусклые, потом все ярче и ярче. К краскам прибавились запахи: старой кожи, бензина, мужского лосьона. И звуки: равномерный гул мотора, приглушенный голос диктора из радиоприемника, шорох одежды.
Они ехали в такси. Максим напряженно смотрел в окно. Испещренное мелкими каплями дождя, оно было совершенно непрозрачным. Что он там видел?
– Куда мы едем? – спросила Полина шепотом.
Максим неопределенно пожал плечами, не отрываясь от окна. Кажется, маршрут его совершенно не интересовал. Да и ничто, кроме тех неведомых картин в окне, его сейчас не интересовало. Она заглянула через его плечо, пытаясь увидеть то, что так его увлекло. Смутное, размытое отражение его собственного лица, а больше ничего. Смерть всегда приходит из зеркал, вспомнилось ей некстати. История Орфея в интерпретации Кокто к данной ситуации совсем не подходила. А впрочем…
Если посмотреть с другой стороны, не глазами Максима и не ее глазами. Катя, Татьяна… и разбитое зеркало. Разгадка где-то здесь, разгадка лежит совсем рядом. Почему же ни она, ни Максим не могут ее увидеть? Катя, Татьяна… Смерть, приходящая из зеркал. И… уходящая в зеркала?
– Куда мы едем? – забывшись, громко и требовательно снова спросила Полина. И конечно, он ее не услышал. Водитель – темная фигура впереди – назвал адрес, который ни о чем ей не сказал.
Смерть, зеркала… Максим все так же напряженно всматривался в свое отражение, размытое дождем. Полина напряженно вслушивалась в свою ускользающую мысль. Смерть, зеркала, «Катерина» – какая между ними связь? Мотор равномерно гудел, водитель такси вез их к неизвестной цели.
Машина вдруг резко затормозила, словно налетела на какое-то препятствие. Салон окрасился красным. Светофор, всего лишь светофор – мимолетная остановка. Но этого оказалось достаточно, чтобы все изменилось. Стекло, покрытое капельками дождя, – или старое, помутневшее зеркало? – отразило чью-то утекающую жизнь, всю жизнь, наполненную разнообразными лицами. Люди, молодые и старые, вереницей прошли перед ними, рождая мучительные ощущения, похожие на угрызения совести, – у Максима, и столь же мучительные усилия найти ключ к разгадке – у Полины. Он говорил с каждым из них, что-то объяснял, просил прощения. Он искал среди этих людей того, перед кем спустя много лет оказался непоправимо виноват, он искал свою жертву.
Лица, лица в многообразии ситуаций. Одно лицо сменяет другое, один эпизод сменяется другим. Ребенок, мальчик лет шести, с недетской ненавистью смотрит на Максима, тот пытается ему что-то втолковать, ребенок не слышит, в бессильной ярости трясет маленьким кулаком и, не выдержав, расплакавшись, убегает. Навстречу ему уже спешит мужчина с растерянной улыбкой. Они проходят, едва не задев друг друга. Максим и ему пытается что-то объяснить. Бессмысленно, слова его не доходят. Мужчину сменяет женщина. Неприятное худое лицо, яркие губы. Она задерживается дольше всех, сильнее остальных мучает Максима. Но и она не причина убийства. И не старик, и не эта девушка, и не эта пожилая женщина.
Лица мелькают. От этого калейдоскопа у Полины кружится голова. Максим жадно всматривается в каждое. Бесплодная работа. Того единственного лица, которое бы все объяснило, здесь нет. Лица мелькают быстрее, лица накладываются друг на друга. Максим мучительно ищет.
– Остановись! Хватит! – кричит Полина. Запах бензина, старой кожи, лосьона усиливается.
– Тише, тише, Полиночка, – успокаивает ее знакомый, родной голос, такой родной, что невозможно сдержать слез. Теплая надежная рука человека, который спасет, выведет ее отсюда, ложится ей на лоб. Стоит проснуться, и мучения закончатся. Лица исчезнут, сбегут. Но тогда и Максим исчезнет, она не сможет найти ключ к разгадке, не сможет помочь. Нужно торопиться, времени остается совсем мало. Время заканчивается. Она просто физически ощущает, как оно утекает, утекает, словно кровь из открытой раны… И Полина с сожалением отталкивает эту надежную руку, усилием воли возвращается в такси.
Красный свет сменился зеленым, машина тронулась с места. Стекло, испещренное капельками дождя, снова отражало только лицо Максима.
– Куда мы едем? – тихо-тихо в третий раз спросила она.
– Встреча одногруппников, обыкновенная вечеринка, – наконец ответил Максим. – Ничего интересного, я не хотел туда ехать, но так получилось.
Дождь кончился, улицы на короткий момент прояснились, но быстро стемнело.
– Да, – прокомментировал внезапно наступившие сумерки Максим, – когда я приехал, был разгар вечеринки, я опоздал.
Такси остановилось у подъезда пятиэтажного дома. Максим расплатился с водителем и вышел из машины – Полина последовала за ним. Предчувствие беды охватило ее, совсем как тогда, во дворе его детства.
Вечеринка действительно оказалась скучной. Люди, собравшиеся здесь, были давно друг другу чужие. Никаких общих интересов не осталось, а воспоминания, которые их связывали, иссякли еще до прихода Максима. Теперь народ просто пил и искусственно пытался развеселиться. Глупые, вымученные шутки, бурно поддерживаемые таким же вымученным смехом, очень скоро надоели Максиму, и он потихоньку, чтобы никого не обидеть, вышел в другую комнату. Полина скользнула за ним. Предчувствие беды, которое покинуло ее во время чужого веселья, снова вернулось.
Комната была тускло освещена – в углу горел торшер, а верхний свет был выключен. Перед ней пронеслись две другие тускло освещенные комнаты из воспоминаний Максима: гостиничный номер в Греции и та, самая страшная.