Город был повернут не к океану, а к заливу. Океан открывался только с вершин окружающих гор. Многие торговцы специально нанимали одиннадцати— или двенадцатилетних мальчиков, снабжали их подзорной трубой и отправляли наверх, следить, не появится ли на горизонте корабль, идущий в Сан-Франциско. Заметив вдали паруса и прочтя название судна, парнишки бежали вниз, в город, к нанявшему их торговцу. Таким образом, при ясной погоде коммерсант мог узнать о прибытии судна за день до того, как оно войдет в залив и отшвартуется в порту Сан-Франциско.
Ценность этой информации напрямую выражалась в долларах. Например, на горизонте появлялся клипер, про который было известно, что он везет в Калифорнию груз одеял. Если на складе еще были одеяла, продавцы резко снижали на них цены, чтобы продать и освободить место для новой партии. Как следствие, цена на старые одеяла в магазинах Сан-Франциско падала вдвое, а то и более. Распродажа, праздник цен! Кто не успел, тот опоздал! Это был час оптовых перекупщиков. Они закупали по дешевке все, надеясь получить выгоду на более поздней перепродаже товаров, когда цены вновь повысятся.
Когда ожидалось прибытие очередного корабля, Дэвид Стерн и Ливай Страусс не выходили из своего магазина сутками. Стерн сбывал уцененные товары, Ливай же торопился к прибывшему судну и принимал участие в аукционе. Чтобы успеть к началу торгов, приходилось ночевать в магазине.
Цены, по которым уходили здесь привезенные с Восточного побережья товары, казались сумасшедшими. Оловянные миски и чашки в Нью-Йорке стоили несколько центов. В Сан-Франциско же они продавались за несколько долларов. Иголки стоимостью в цент шли здесь по цене в 25 центов. Точно также дорого ценились повозки, колеса, инструменты, спиртное и рабочая одежда.
О рабочей одежде особый разговор. Обычные брюки на приисках «сгорали» за несколько дней. Выдерживала только рабочая одежда, сделанная из плотного саржевого полотна.
Саржа — это не название волокна, из которого делают ткань, а способ изготовления самой ткани. Проще говоря, нет такого растения, саржа, а есть способ переплетения нитей, который называется саржевым. У тканей, изготовленных таким способом, на поверхности четко видны косые диагональные полоски. Саржевая ткань может быть легкая, шелковая. Из такой делают нарядные женские платья. Может саржа быть тяжелой, крепкой, непромокаемой парусиной, спряденной из толстых льняных (а еще лучше, коноплянных) нитей. Во времена парусного флота парусина была стратегическим материалом. А самую лучшую в мире парусину в то время делали в городе Ниме на юге Франции. Эту парусину называли по имени города, «serge de Nîmes», саржа из Нима. В устах английских мореходов длинное французское словосочетание сократилось: «denim».
Одна из фабрик в городе Ниме изготавливала саржевую ткань особой окраски, в которой переплетались толстые хлопковые нити двух цветов, голубого и белого. Эту ткань использовали для того, чтобы прикрывать товары на палубе и в трюме, из нее же изготавливали чехлы для парусов. Поскольку вывозили эту ткань через итальянский порт Генуя, она получила французское название «bleu de Gênes». Затейники-англичане и это слово переиначили по-своему в «blue jeans», потом и просто в «jeans».
Итак, слово «джинсы» итальянского происхождения. Рабочие брюки из парусины тоже родом из Генуи. То есть кроить штаны из суровой ткани начали еще в Средние века в другом итальянском городе, Кьери (Chieri), неподалеку от Турина. Но к делу их приспособили на флоте Генуэзской республики, сделав рабочей одеждой матросов. Этим штанам не страшна была ни морская вода, ни жаркое средиземноморское солнце. В них драили палубу и лазили по вантам. Плотная ткань не истиралась канатами. Стирали эти брюки просто: клали в сеть и опускали в бурлящую воду за кормой, а после вытаскивали из этой своеобразной стиральной машины и раскладывали на палубе просушиться. От такой стирки с течением времени брюки становились все белее и белее. Так пришел на флот свой флотский шик — белые брюки.
Но вернемся на сушу. Крепкие и долговечные рабочие брюки из толстого саржевого полотна и даже из парусины стали «бестселлером» в магазине на улице Сакраменто. Тюки саржи прибывали на кораблях из Нью-Йорка, пошив же Ливай Страусс организовал прямо на месте.
Организовал он и собственную торговую сеть. Припомнив хорошо известное ему ремесло коммивояжера, Ливай Страусс занялся продвижением товаров своего магазина в массы. Он совершил поездку по горняцким поселкам, усеявшим склоны хребта Сьерра-Невада.
Работа на приисках постепенно теряла романтический флер. Мечты поймать за хвост птицу счастья, по-быстрому «срубить бабок» и уехать, улетучились. Палаточные поселки превратились в городки с деревянными домами. Пыльные и скучные, но постоянные поселения.
В каждом таком старательском городке кроме нескольких баров и гостиницы всегда был магазин, который торговал всем и потому мог называться универсальным. Ливай Страусс заключал с хозяевами этих магазинов договоры на поставку галантерейных товаров и одежды.
Внимательный человек, прочтя заказы, которые поступали из горняцких поселков в магазин Страусса и Стерна, многое бы понял. Например, то, что в старательских городках появились женщины. Зачем же иначе тамошние магазины стали бы заказывать женские платья и белье? Более того, отовсюду приходили заказы на одежду и обувь для детей. Цены же на сковородки и тазы уменьшились. Видать, эту посуду стали применять по ее прямому назначению. Да, романтика уходила с приисков бесповоротно (если она вообще когда-нибудь там ночевала). Жизнь становилась обыденной и приземленной. Что, впрочем, вселяло уверенность: эти края не опустеют, когда будут исчерпаны золотые жилы.
Город Сан-Франциско тоже рос и благоустраивался, замахнувшись на то, чтобы — ни много, ни мало — стать «Парижем Западного полушария» Поскольку деньги здесь крутились громадные, претензии на столичность казались вполне оправданными. В начале 1853 года, когда Ливай Страусс только приехал в Сан-Франциско, в городе начали установку уличных фонарей. И уже к концу года большинство улиц были освещены масляными фонарями. Не меньший показатель культуры, чем сведения о целых пяти театрах, работавших в городе в тот год!
Соединенные Штаты — страна эмигрантов. Калифорния была страной эмигрантов вдвойне. Какие только нации не сгрудились на берегу бухты Сан-Франциско!
Город совсем не был обителью интернациональной дружбы. (Я подозреваю, что такой дружбы вообще не существует) Однако, совместная жизнь и шкурные интересы подталкивали к мирному сосуществованию и взаимно полезному сотрудничеству. Разумный эгоизм — великое дело! Об этом лет через десять проникновенно напишет в своем романе русский писатель с совершенно непроизносимой для американского языка фамилией, Чернышевский!
О том, что китайцы компактно селились в чайнатауне, уже было сказано. Но рядом со «своими» предпочитали селиться не только китайцы. Был в Сан-Франциско и ирландский квартал, и негритянский, и еврейский. Вполне объяснимо желание жить среди людей, которые говорят с тобой на одном языке. Не следует забывать и о том цементирующем влиянии, которое оказывала на каждую общину религия. Каждый предпочитал поселиться в приходе «своего» храма. Вот именно, в «приходе», то есть, чтобы в субботний или воскресный день не идти на молитву более десяти-пятнадцати минут. Автомобилей ведь в то время еще не водилось. Так же, как и атеистов.
Центром еврейской общины Сан-Франциско стала синагога «Храм Иммануэля» («Temple Emanuel»). В 1853 году евреи города начали сбор денег на строительство городской синагоги. В 1864 году было построено роскошное здание на одной из центральных улиц Сан-Франциско, Саттер-стрит. (Названной по имени того самого Джона Саттера, на землях которого было найдено первое калифорнийское золото.) Две высокие красивые башни, увенчанные куполами, стали едва ли не самым заметным ориентиром в Сан-Франциско. Синагога «Храм Иммануэля» стояла на этом месте вплоть до катастрофического землетрясения 1906 года и последовавшего за землетрясением пожара. Новое здание построили только в 1926 году на другом месте и в совершенно другом стиле.
Л. Страусс был одним из уважаемых членов еврейской общины Сан-Франциско. Удачливый бизнесмен, он не скупился на благотворительность. Известно, что в 1854 году, едва приехав в Калифорнию, Ливай Страусс пожертвовал 5 долларов сиротскому приюту в Сан-Франциско. Ерунда, правда? Впрочем, если пересчитать эту сумму на нынешние деньги, получается не такая уж и маленькая сумма, 110 долларов.
Рис. 10. Синагога «Храм Иммануэля» в Сан-Франциско
Заботу о сиротах, вдовах и нуждающихся города в начале 1850-х годов взяла на себя благотворительная еврейская организация «Eureka». Свое существование она начала с организации сбора денег на приобретение участка для еврейского кладбища Сан-Франциско. Кладбище «Home of Peace» было организовано в 1860 году. Ливай Страусс был постоянным донором этой благотворительной организации.
Немало денег пожертвовал он и на развитие еврейской жизни. При синагоге была открыта субботняя школа. Ливай Страусс и другой еврей родом из Баварии, Луис Слосс, ежегодно жертвовали школе золотую медаль, которой награждали лучших учеников.
Еврейское население Сан-Франциско было законопослушным, поэтому проблем с комитетом бдительности (стр. 35) у них практически не было. Единственное серьезное противоречие между мэрией Сан-Франциско и еврейским населением города в 1850-е годы возникло по поводу, казалось бы, неожиданному.
Многие городские законодатели надеялись избавить город от насилия, привлекая сюда больше женщин, которые, как они считали, «произведут благотворные изменения, всегда происходящие благодаря целомудрию и любви, свойственной прекрасному полу». С течением времени количество женщин в Сан-Франциско, действительно возрастало, но исправлению нравов это содействовало не сильно. Тогда в 1858 году законодатели Калифорнии выступили с инициативой: запретить работу магазинов и любых других предприятий по воскресеньям. Этим запретом они хотели законным образом сократить безобразия, возникавшие из-за непрерывной работы кабаков и казино, куда именно в выходной день, в воскресенье, подтягивалась диковатая публика из старательских поселков.