С той ночи в бассейне я поняла, что ничего уже не будет так, как прежде…»
Танкреди дочитал до конца. Его имени здесь не было. Давиде смотрел на него, не отрывая взгляда.
— Это Сара. Ты не узнаёшь её почерк?
— Да, похож на её.
— Я представляю, о ком она говорит, хоть его имени здесь нет. Всё указывает на тебя. Почему ты мне не сказал?
— Что я должен был сказать?
— Ты её трахнул?
— А ты как думаешь?
— Ты мог завоевать тысячи женщин. Почему именно она? Для твоей коллекции?
Танкреди сделал глоток кофе. Интерком оживился. Танкреди ответил:
— Да? Кто это?
— Я тебе нужен? — это был Савини.
— Нет, спасибо. Всё хорошо, — он отключился. Затем вздохнул и пересел в кресло. — Не хочешь присесть?
— Предпочитаю стоять. Я задал тебе вопрос. Ты её трахнул?
— А что она тебе сказала?
— Она сказала, что да.
Танкреди рассмеялся.
— Что здесь смешного?
— Она всегда ненавидела нашу дружбу. Кажется, это её раздражало, она ревновала, словно я твой любовник.
— Она любила тебя.
— Она никогда никого не любила. Меня она любила только потому, что не могла меня заполучить.
— Почему ты так уверен?
— Потому что я твой друг. Даже если я что-то испытывал к ней, к тебе у меня чувств всегда было больше. И она это знала. — Танкреди посмотрел на него: — Мне жаль, но у нас ничего не было. И не потому, что она мне не нравится...
Какое-то время Давиде молча смотрел на него. Танкреди спокойно выдержал его взгляд. Он был спокоен, совершенно ничего не выдавая. Давиде глубоко вздохнул
— Теперь кое-что прояснилось, — он собрался уходить.
— Передавай от меня привет.
— Я не знаю, где она. Она ушла.
— Письмо не забудь.
— Она просила передать его тебе. Оно для тебя.
Давиде вышел из кабинета. Танкреди остался один. Вдруг раздался звонок его телефона. Звонил его брат. Ему не хотелось отвечать, он решил перезвонить позже.
Мужчина налил себе ещё кофе, взял со стола письмо, разорвал его и выбросил в мусорку. Затем открыл папку и снова стал листать фотографии. София смеётся. София бежит по пляжу. София едет на велосипеде. София выходит из воды в светлом купальнике. У неё торчат соски, всё её тело видно во всей красе, её сильные ноги. Ещё на одной фотографии она смеётся, откидывая назад мокрые волосы. На другой она одна сидит в кресле и смотрит в морскую даль. Море словно поглотило её, её окружала атмосфера грусти. Она сняла большие солнцезащитные очки и смотрела вдаль, словно искала где-то за горизонтом ответ на какой-то вопрос. Он внимательнее рассмотрел эту фотографию. Её глаза, выражение лица. Оно было особенно сильным и глубоким. Что в этот момент происходило у неё в голове? Она принимала какое-то решение? Делала выбор? Он отложил фотографию.
Он вспомнил тот день. У них был задушевный разговор, словно они знакомы всю жизнь. Той ночью он впервые открылся ей и рассказал всё о Клаудине. София сначала молчала, а потом попыталась помочь ему. Она долго говорила, пытаясь избавить его от чувства вины. Но это было непросто. Он вспомнил, что она сказала: «Странно, что ничего не осталось. Когда человеку настолько плохо, он испытывает потребность в том, чтобы писать, чтобы объяснить происходящее хотя бы себе самому».
Клаудине хотела всё ему рассказать. Она пошла именно к нему, к своему брату. Но у её брата не было времени на неё. И Танкреди не мог принять этого. Он был неспособен простить себя. Она умерла по его вине. Он видел её последним, он был последним, кто мог заставить её передумать.
Он сидел в тишине. София была права: он не хотел любить. Но была ещё большая правда, чем это: он не мог любить. Он не мог быть ничьим, потому что им владела эта вина. Он сделал ещё глоток кофе. Боль следовала за ним годами, она не отступала, никогда не оставляла его. Он повернулся в кресле и стал смотреть за стекло, на Шестую Улицу. На главной дороге у него под ногами движение было медленным. Длинный ряд такси черепашьим шагом продвигался направо. На переполненных тротуарах торопились куда-то люди. Здесь, внизу, всего на нескольких квадратных метрах можно было увидеть всё, чем славится Большое Яблоко. Но ничего не менялось. Всё всегда так и было. Он вспомнил очередной фрагмент разговора с Софией:
«— А после смерти Клаудине не случилось ничего странного?
— Нет. Всё было как раньше, абсолютно всё».
Однако, это было не совсем так. Он задумался о времени после смерти Клаудине. Как он мог не понять? Действительно, это было немного странно, это было совсем небольшой переменой, может, даже ничего не значащей, но стоило проверить. Он вышел из кабинета и подошёл к Савини.
— Есть новости?
— Они уже приехали, разместились в номере 539, на пятом этаже. Скоро сделают анализы и последние приготовления. Кажется, операция будет завтра в девять утра.
— Отлично, — Танкреди протянул Савини листок: — Я хочу знать об этом человеке всё возможное: состояние текущего счёта, последние покупки, где живёт, чем занимается… — Савини посмотрел на имя. Оно не было незнакомым. Но он решил без вопросов сделать то, о чём просит Танкреди. — А потом попроси подготовить самолёт.
— Полетим в Атланту?
— Нет, когда узнаешь, где этот человек, полетим поговорить с ним.
45
Номер 539 клиники «Shepherd Center» в Атланте состоял из трёх комнат. Первая, комната пациента, была очень большой. На стене висел телевизор, также был шкаф и окно выходило на поле для гольфа. Рядом, в гостиной, был бар, стол с четырьмя стульями, телевизор и диван для посетителей. Последняя комната – ванная. Обслуживание было безупречным. В номере всегда стояли цветы.
Один за другим несколько врачей осматривали Андреа. Ему объясняли разные этапы операции, используя технические термины, которые повторяли ему много раз, чтобы он понимал, что они значат. Затем пришёл черёд профессора. Мишуна Торкама был человеком невысокого роста, но стоило ему войти, как все сразу замолчали.
— Добрый день. «Shepherd Center» рад приветствовать Вас.
Затем он очень уверенно улыбнулся, и Андреа тут же успокоился. Он выслушал его объяснения. Операция была сложной, с этим не поспоришь. Они использовали стволовые клетки. Продолжительность варьировалась от шести до двенадцати часов. На самом же деле рассчитать время было сложно, ведь одна из операций длилась четыре часа, а другая – двадцать четыре. Но все они увенчались успехом. Умер лишь один пациент, но из-за осложнений во время операции.
— Но все остальные операции закончились отличным результатом, а время восстановления – почти чудо, — заключил Мишуна Торкама, вновь улыбнувшись. Его подтверждение не вызывало никаких сомнений. — До скорого, — попрощался он и вышел из номера.
Другие врачи принесли результаты анализов, электрокардиограммы и других обследований, которые Андреа прошёл в предыдущие дни.
— У нас с Вами не будет никаких проблем. Но Вы в любом случае должны подписать эти бумаги.
Врач попросил его подписать соглашение, в котором его информировали обо всех возможных осложнениях. Андреа должен был официально подтвердить, что он осознанно идёт на риск. Когда он подписал последнее соглашение, они остались одни.
— Мне кажется, будто я пожертвовал свою жизнь всемирному наследию, а Мишуна Торкама будет ставить на мне эксперименты!
— Почему ты так думаешь?
— Они сняли с себя всю ответственность. То же самое, что сказать: «Господа, а теперь посмотрим, как всё пройдёт с этой морской свинкой!»
София попыталась воспринять это в шутку.
— Ну же, не говори так! Они профессионалы! К тому же, никто не отдаёт своё тело в полное распоряжение науки, иначе платили бы не мы ему, а он нам.
— Да... По такой-то цене!
София успокоила его.
— Дорогой, профессор Мишуна Торкама всё сделает правильно. Я уверена, что в такой клинике нет неквалифицированных людей, — Андреа всё думал о единственном случае с летальным исходом. Он спрашивал себя, подписал ли тот пациент все эти бумаги и проводили ли ему операцию те же самые люди. Он решил, что лучше ничего не говорить Софии. Она сделала всё, что могла, чтобы привезти его сюда. Написала письмо клинике, собрала все документы, продумала всё до мелочей. К тому же именно она достала такие деньги... Он вздохнул. У него была надежда выйти отсюда с новой жизнью, это единственное, о следует говорить, он не может всё разрушить своим цинизмом.
— Ты права...
Ему хотелось добавить что-то ещё, но он не успел. Пришли две медсестры. Они вошли с улыбкой.
— Андреа Рицци? Вот и мы, время пришло.
Андреа не ответил. Он тоже улыбнулся, но был уверен, что он не так расслаблен, как они. Ситуация больше была похожа на формальности перед казнью, чем на операцию. Медсёстры отодвинули кровать от стены и разблокировали замки.
Андреа едва успел попрощаться с Софией. Она крепко сжала его ладонь.
— Увидимся позже, дорогой. Я буду ждать тебя здесь.
Андреа прошиб холодный пот. Он сглотнул. Во рту пересохло, и он лишь сумел выдавить из себя натянутую улыбку. А потом его на кровати вытолкали из комнаты, прокатили по длинному коридору, и он исчез в лифте. Медсёстры были у Андреа за спиной. Он не мог их видеть. Поэтому просто закрыл глаза и стал глубоко дышать. А потом двери лифта открылись. Они спустились очень далеко вниз. В конце другого длинного коридора, где воздух был намного холоднее, раскрылись двери и кровать вкатили в операционный зал.
Профессор Мишуна Торкама стоял в центре зала. Он поднял руки, а ассистент натягивал на его ладони перчатки.
— А вот и наш друг...
Как только Андреа оказался внутри, медсёстры тут же его окружили и сформировали вокруг него круг из синих халатов. Они ставили ему капельницы с анестезией, скоро должна была начаться операция. Потом, выглядывая из-за кислородной маски, он узнал черты профессора-азиата.
— Скоро ты заснёшь. Выбери место, где ты хотел бы оказаться. На пляже, в горах, на марафоне. Ты должен видеть во сне то, что хочешь сам... — Андреа стал засыпать. — Потому что если всё пройдёт хорошо, если мы… — профессор посмотрел на своих коллег, — если мы всё сделаем правильно, твоя мечта воплотится в жизнь.