, свободная любовь с неизбежными последствиями, ставший банальным развод) 80-е узнали рекламный бум, панк и синтетический стиль поп, ska[243] и маркетинг. Это было самое циничное и тем не менее самое фривольное десятилетие — наряду с годами между двумя войнами. Диско, new wave[244], кокаин и вторая половина 80-х стали последним «вздрогом» свободы: пение цикад перед муравьиной жизнью. Мне было двадцать, когда свершилось пришествие индустрии роскоши в качестве единственного горизонта Франции.
Потребительство стало тотальным, улыбка — обязательной: бред 1980-х. Считалось нудным говорить о политике, за это могли и на смех поднять. Радиостанции получили настоящую свободу и полностью «отвязались» в FM-диапазоне: я слушал доходящие до абсурда глупости, скатологические шутки, снобские обозрения и танцевальную музыку на Carbone 14, Radio Nova, Kiss FM, Radio Tour Eiffel… Caca’s Club родился в том же году, что и канал TF+. 1980-е с журналами Globe, Actuel, City, Façade, Égoïste, с барами улицы Кенканпуа, клубом les Bains-Douches, с Годе[245] и Мондино[246], Монтаной[247], Мюглером[248] и Готье[249], с голубыми коктейлями в бокалах в форме буквы V, олицетворяли собой французскую тусовку. На танцполах собиралось столько народа, что танцевать можно было только на месте, сдвинув ноги и размахивая руками над головой. Строчка из первого французского рэпа выразила идею той эпохи: «Каждый делает-делает-делает, что ему нравится-нравится-нравится». Сочинили это произведение музыканты Chagrin d’amour[250], а пелось в нем о кокаиновой ночи, которая заканчивается в номере отеля с проституткой: «Гибель близко, а нам плевать».
Праздник да и только! Я искренне верил, что он никогда не кончится.
5
В начале 1990-х, когда на смену new wave пришел стиль техно, что-то стало меняться. Я постарел после того, как Yazoo[251] и Orchestral Manoeuvres in the Dark[252] сдались под натиском Stardust[253] и Daft Punk[254]. Музыка была почти та же… вот только… поколение другое. (Если кто-нибудь может объяснить разницу между Deutsch-Amerikanische Freundschaft[255] и Gesaffelstein[256], пусть немедленно встанет или заткнется навек!) Или это была новая болезнь, вынуждавшая напяливать на член резиновый «носок», чтобы по-дружески перепихнуться? Изобретение сотового телефона изменило и способ праздновать. Как оторваться на все сто, если невеста может в любой момент призвать тебя к порядку: «Где ты? Что делаешь?» С появлением сотового и Интернета любому полуночнику вечно кажется, что где-то там есть вечеринка поинтереснее. Что если их и правда кто-то устраивал? Я олицетворял нечто замшелое, прогнившее, минувшее, мне выказывали невыносимую снисходительность и… слегка презирали. Пришлось признать очевидное: с середины 1990-х Caca’s Club вышел в тираж. Ночная жизнь для меня закончилась, оставалось одно — использовать образ декадента. Близ Парижа спонтанно возникали демократические «рейвы» — на парковках, пустырях, у карьеров. Молодежь подсела на новую манеру праздновать в толпе незнакомцев, а потом появилось экстази… Эта пилюля открывала новые горизонты, приняв ее, хотелось отправиться не в закрытый клуб, а в химический осмос, вместе с тысячами потных человеческих особей.
Я не горжусь тем, что оказался неспособен разрушить даже малюсенькую суперструктуру, но меня по-прежнему восхищает невероятная легкость, с которой мои ровесники встроились в самое индивидуалистичное общество всех времен, сменив мостовые 68-го на пригоршни конфетти. Я принадлежу к последнему поколению, довольно легко нашедшему работу. Наверное, поэтому оно то и дело оскорбляет своих нанимателей. Революция — настоящая, та, которую мы не сделали, наступила. Придется склонить голову перед народным судом и кончить свои дни на гильотине. Мы в ту пору не знали, что насмешка над собой есть форма смирения. Вспоминаю одну из моих вечеринок, на которую все оделись пиратами, и надеюсь, что остался мятежным моряком. От Caca’s я унаследовал одно: после определенного часа ничто не может меня шокировать. Я все видел, все знал, но буду до конца дней искать МИГ (Максимизацию Интергалактической Глупости). Некоторые члены клуба предпочитали экономисту Алену Минку писателя Джерома Д. Сэлинджера — они стали романистами или покончили с собой. Другие отвалили в налоговую иммиграцию в Лондон, Сингапур, Женеву, Гонконг или Брюссель и ведут вперед корабль западного капитализма, храня в тайниках души рефлекс выживания и существуя по принципу: пока на льду лежит хоть одна бутылка шампанского, не стоит ничего принимать всерьез. Я вовсе не хочу противопоставлять одних другим, каждый выкарабкивался, как умел, всех отягощал груз «блескучего» наследства. Сегодня мне известно, что такое потерянный рай: жить мимоходом в безответственном мире, где позволено быть молодым, глупым, уродливым и пьяным. Я всю жизнь верил в праздничное решение всех вопросов, был уверен, что похмелье сохраняет нам молодость и мне никогда не исполнится пятьдесят. Исполнилось… И вот я плачу налоги и чертыхаюсь, как все вокруг, но, предаваясь воспоминаниям, улыбаюсь и с высокомерной дерзостью выпячиваю подбородок, потому что никогда не забуду богатство, которое ни непокоренная Франция, ни Национальное собрание не смогут у меня отобрать. Если через несколько лет внуки спросят, чем был Caca’s Club, я отвечу со слезами на глазах: моим достоинством.
03:00
Чтобы существовало искусство, чтобы существовало любое эстетическое деяние и созерцание, необходима одна физиологическая предпосылка — опьяненность.
1
В определенном возрасте приходится отказываться от бесплатной любви. Завоевание женщины требует массы физических усилий. «Инъекций» энного количества порций водки-карамель, несчетных дорожек порошка, нескольких часов сна, безумного секса без презерватива и эякуляции, регулярного приема сиалиса… Слишком велик риск получить инфаркт. Я долго предпочитал эскортные конкурсы в клубах VIII округа. Выигрывал тот, у кого за столиком в Raspoutine, Noto, Victoria или Matignon оказывалось больше секс-бомб. Это было забавно, стоило дорого и избавляло от угрозы, что тебя отошьют. Огромное облегчение знать, что можешь переспать хоть со всеми молдаванками, которых прилакомил, и ни тебе страха, ни унижения. Выигрываешь, если перевалил за дюжину шлюх. В L’Arc девушки не платят за спиртное и всегда напиваются хуже мужиков. До чего же глупы пяти десятилетние, которым неловко водить по клубам двадцатилетних девчонок! Я не в таком роде! Я боюсь возвращаться домой в одиночестве и опасаюсь перетрудить правую руку…
Определение капитализма: ты выиграл, если друзьям хуже, чем тебе. Сейчас я сижу в Victoria с Милицей, она из Санкт-Петербурга, считает меня «недоделанным Раскольниковым». Мы разговариваем, но смотрим не друг на друга, а на объятую туманом Триумфальную арку.
— Трамп — секси, — объявляет Милица.
— What?![257] Этот жирный боров?
— Да, секси. Он меня возбуждает, я часто думаю о нем, когда мастурбирую.
— Толстяк в блондинистом парике с багровой рожей?
— Я люблю кончать, воображая, как жена писает на него. А иногда представляю групповуху с Иванкой, Меланией и Джаредом Кушнером[258].
— Обама был намного красивее.
— Этот худющий негр со своей миленькой женушкой? Ф-фу! Трамп и его семейство намного богаче, а похожи они на чешских порнозвезд. Ты знаешь, что Ивана, мамаша Иванки, чешка? Вся родня Трампа укладывает волосы, они богатеи, от них должно пахнуть «Армани», а главное — они больные на всю голову…
— Мой приятель Але де Бассвиль сфотографировал Меланию голой, со шведской манекенщицей, так что она точно женщина. Забавно, что свободным миром правит накачанная ботоксом словенка.
— Oh ту God![259] Я мечтаю, чтобы она написала мне в рот.
Достоинствами Милицы были ее фотогеничность в «Инстаграме» и пунктуальность — она являлась на свидание точно в назначенное время, даже получив сообщение в последний момент! — а еще ее ноги. Два стройных стебля высотой метр пятьдесят шесть каждый (я сам измерял рулеткой!). Вы спросите, что я делал с такой вешалкой? Отвечу: слушал. Мы с этой девушкой интеллектуально влияли друг на друга. Я знал, что Милица — законченная наркоманка, что она говорит обо мне гадости своим подружкам-бисексуалкам (они прозвали меня Мистер Бин, потому что я всегда был под кайфом и то и дело натыкался на мебель), но не это возбуждало сильнее всего. Основополагающей была ее нелюбовь: она меня никогда не любила… и не полюбит. А еще Милица была чертовски забавная! Я ни разу не признался, что иногда, занимаясь любовью, закрываю глаза и вспоминаю ее фотографию с обложки мартовского номера Numéro, это доводит меня до оргазма. Контрастный черно-белый снимок сделан под душем, Милица стоит, выгнув спину, прядь длинных черных волос прилипла к груди, между сосками, кожа покрыта мурашками. Сходство Милицы с ведьмой, ее злая красота возбудили бы и мертвеца…