Эймос Гейтли был застрелен до того, как вошел в лифт, или сразу же после этого. Смерть наступила мгновенно, так что нападавший должен был сунуть тело в лифт и отправить вниз. Но это только предположение, наверняка доктор мог сказать лишь, что мистер Гейтли мертв уже около часа, и что положение тела указывает на мгновенную смерть от выстрела в сердце.
Затем комендант пришел в себя и сообщил, что может предоставить нам свободный офис, и мы прошли в него. У лифта остался лишь врач. Мистер Мейсон и мистер Тэлкотт решили, что нужно сообщить в полицию, и заявили о своей готовности дожидаться ее прибытия. Но вице-президент сказал мисс Рейнор, что если она хочет, то может уйти домой.
– Я немного подожду, – как всегда быстро решила она. – Машина все еще здесь… не следует ли нам рассказать все Коннору? Это наш водитель.
– Я расскажу ему, – вызвался Мэннинг. – Мне нужно отлучиться – до шести часов – у меня важное дело. Олив, я могу прийти вечером?
– О, приходи. Буду рада тебя видеть. Сможешь прийти пораньше?
– Да, – ответил Мэннинг, и, перебросившись с врачом парой слов, он ушел.
Я замешкал, размышляя, могу ли я также уйти, или я нужен здесь. Но поскольку Мейсон и Тэлкотт были поглощены беседой между собой, а мисс Рейнор дожидалась очереди поговорить с доктором (он был их семейным врачом), я решил, что могу уйти домой, пока у меня есть такая возможность. Ни с кем не прощаясь, а лишь сказав мисс Рейнор, что всегда рад услужить ей, я отправился домой.
Началась ожидавшаяся буря, и с неба сыпались огромные снежинки. Выходя из Маттеван-билдинг, я заметил, как Эймори Мэннинг говорит с водителем большого лимузина, и понял, что он объясняет ему, что случилось с его хозяином. Я замедлил ход, надеясь, что, поговорив с водителем, Мэннинг пойдет вперед по улице, и я присоединюсь к нему. Однако закончив беседу с шофером, он перешел через улицу, и, хотя я и быстро пошел за ним, я едва видел его сквозь пелену снегопада.
Я окликнул его, но он не услышал. В этом не было ничего удивительного: ветер ревел и метал, да и движение на дороге создавало шум. Но я спешил за Мэннингом, все еще надеясь догнать его. И это мне удалось: когда он сел в трамвай, двигавшийся в сторону третьей авеню, я запрыгнул в тот же вагон.
Вообще-то мне нужен был трамвай на Мэдисон-авеню, но в поле зрения его не было, и я был уверен, что линию замело. Улицы были засыпаны снегом, а дворников было мало, и они не справлялись с работой. Вагон, в котором мы находились, был переполнен. Мы с Мэннингом стояли, и между нами было слишком много людей, так что мы не могли разговаривать, но я кивнул ему, и он ответил на мое приветствие.
Время от времени останавливаясь, чтобы впустить новую порцию заснеженных пассажиров, трамвай, наконец, достиг двадцать второй улицы, и Мэннинг, на прощание кивнув мне, начал пробираться к выходу впереди трамвая. Поскольку до моей остановки оставалось всего три квартала, я решил выйти с ним – мне по-прежнему хотелось обсудить недавно покинутое место трагедии. Поэтому я тоже вышел, но только из задней двери.
Едва ступив на землю, я оглянулся в поисках Мэннинга, но поскольку на меня налетел порыв ветра, я едва сумел устоять на ногах. К тому же шквал снежинок почти полностью залепил мои очки. Я протер их своей перчаткой и вновь оглянулся, но Мэннинга с моего места не было видно, хотя я и стоял на углу четырех улиц.
Куда же скрылся Мэннинг? Должно быть, улетел, как ветер, прошмыгнув по Третьей авеню или Двадцать второй улице в любом возможном направлении. Как бы то ни было, но других путей у него не было, и я решил, что, пока я раскрывал зонтик и протирал очки, он поспешил прочь из поля моего зрения. Конечно, он не знал, что я собираюсь поговорить с ним, и, возможно, он вообще не знал, что я так же вышел из трамвая, так что он не нуждался в оправдании.
И все же я не мог понять, как он успел так быстро исчезнуть. Я спросил у дворника, не видел ли он Мэннинга.
– Не-а, – ответил тот, согревая дыханием замерзшие пальцы, – не-а, никого не видел. Да и кого увидишь в такую бурю!
Так оно и было. Вихри ветра, водоворот снежных хлопьев и ночная мгла обволакивали все на свете. Большие городские часы издали пять торжественных нот, добавивших таинственной атмосферы, и я, ухватившись за ручку зонтика и поправив очки, пошел к себе домой.
Кто-то говорит, что дом – это там, где твое сердце, но поскольку я не влюблен и не испытываю интереса к огромным строениям, мой дом состоит всего лишь из двух уютных комнат неподалеку от Граммерси-парка. Как только я попал домой, буря, холод и голод уступили место теплу и комфорту. И когда я, наконец-то, сидел в кресле, то мог только радоваться тому, что вернулся домой, а не остался в Маттеван-билдинг.
Я думал о том, что, задержи меня полиция как свидетеля, они могли бы расспрашивать меня допоздна, а и то и вовсе всю ночь. Все еще завывавшая за окнами буря пробуждала во мне желание тепла и комфорта. К тому же я собирался привести мысли в порядок. По натуре я методист, и мне хотелось упорядочить воспоминания о пережитом дне и вывести из них логические выводы.
Мне хотелось бы переговорить с Эймори Мэннингом и задать ему пару вопросов об Эймосе Гейтли – я не хотел расспрашивать сотрудников банка. Хотя я знал, что имя Гейтли пользуется почетом и уважением в деловом мире, я не мог забыть о шляпной булавке на столе, и о странной улыбке Дженни, появившейся в то время, когда она рассказывала о его личных посетителях.
У Эймоса Гейтли могло быть что-то такое, что он не хотел выставлять на всеобщее обозрение. Но это всего лишь предположение, и пока я не смогу расспросить кого-нибудь о личной жизни мистера Гейтли, я не смогу строить никаких догадок.
Я внимательно вспомнил все, что узнал о трагедии, начиная с того момента, как я, собираясь домой, перешагнул за порог офиса. Выйди я на несколько минут раньше, вероятно, я бы никогда ничего не узнал об этом деле, разве только из газет да из разговоров обитателей Пуритэн-билдинг.
Но что было, то было, и мысленно выстроив события по порядку, я пришел к выводу, что видел тень убийства Эймоса Гейтли. Странное дело: быть очевидцем, но видеть лишь тени действующих лиц!
Я постарался поточнее вспомнить типаж стрелявшего человека. Вернее, я только предполагал, что стрелял он. Все-таки я понимал, что не знаю наверняка. Я видел, как тени вскочили, сцепились, боролись и... исчезли. Да, я определенно был уверен, что они исчезли до того, как я услышал выстрел. Это еще раз подтверждало, что они дрались, хотя я и не мог сказать, кто кого атаковал; а затем они бросились в соседний кабинет – тот, в котором был лифт, скрытый за большой картой. В этой комнате выстрел и оборвал жизнь Эймоса Гейтли.
Все должно быть именно так, ведь я слышал только один выстрел, а значит, именно он и был фатальным.
Я мог думать о действиях убийцы. Они были обдуманными, или скорее, очень спешными: он сунул жертву в лифт и отправил его вниз.
Это говорило о том, что убийца знал о секретном лифте и, должно быть, был частым посетителем кабинета, или, как минимум, бывал в нем раньше и был достаточно близок мистеру Гейтли, чтобы знать об этом выходе. Значит, чтобы найти преступника, нужно изучить список друзей мистера Гейтли, или, скорее, список его врагов.
Я пожалел о собственном неведении относительно общественной или домашней жизни президента банка. Вероятно, я в скорости снова увижусь с мисс Рейнор, может быть, даже в ее доме, и смогу что-то узнать о привычках ее покойного дяди.
Вернувшись к уже известным мне сведениям, я постарался продумать, что предпринял убийца после преступления. Довольно быстро я пришел к выводу, что здесь все очевидно: конечно, как говорила Дженни, он побежал к лестнице и пробежал, по меньшей мере, несколько пролетов.
Затем представил, как он, успокоившись и приняв деловой вид, сел на лифт на этаж-другой ниже места преступления, не вызвав внимания ни со стороны девушки-лифтера, ни со стороны других пассажиров.
Точно так же, как Родман вошел в лифт, когда я спускался вместе с Минни. Возможно, Родман был убийцей! Я немного знал его и недолюбливал. У меня не было настоящей причины подозревать его, но все же, насколько я помню, он вошел в лифт на седьмом этаже, тогда как его офис находился на десятом. Конечно, это не уличало его ни в чем ужасном, но я это приметил, и решил присмотреться к мистеру Родману.
Вдруг зазвонил телефон. Я удивился тому, что я кому-то понадобился в такую бурю, и ответил.
К моему облегчению оказалось, что это мисс Рейнор.
– Мистер Брайс, простите за беспокойство, но мне так одиноко, и нет никого, с кем можно было бы поговорить…
– Тогда, мисс Рейнор, поговорите со мной, – с радостью предложил я. – Я могу вам чем-то помочь?
– Ох, думаю да. Я хотела бы увидеться с вами завтра. Вы сможете прийти ко мне?
– Да. Во сколько?
– Приходите утром, если вас это не затруднит.
– Конечно. Где-то в десять утра?
– Да, пожалуйста. Они… они отвезли дядю домой.
– Да? Вы одни?
– Да. И я напугана одиночеством. Этой ужасной ночью я попрошу кого-нибудь из друзей приехать и остаться со мной.
– Думаю, вы подразумеваете мистера Мэннинга.
– Да, но его не оказалось дома. Конечно, эта ночь не годится для прогулок. Я звонила в его кабинет, но его там нет. И я не знаю, что думать. Ведь он мог бы позвонить, если у него не удается попасть сюда.
– Должно быть, линии связи перегружены: метель бушует с тех пор, как я вернулся домой, это было около пяти часов.
– Да, я не могла рассчитывать на него. И телефонные провода могли пострадать.
– Во всяком случае, это не помешало вам позвонить мне. Вы сможете найти нескольких друзей, которые могли бы побыть с вами?
– Да. Я могу найти кого-нибудь, но не могу собраться с силами, чтобы просить об этом. Со мной все в порядке, мистер Брайс, я не такая уж нервная, просто это так ужасно. Наша экономка – тертый калач, но и она чуть ли не в истерике, так что я отправила ее в постель. Сейчас я с вами прощаюсь, но буду рада увидеться с вами завтра утром.