Впрочем, один очевидный и непреложный вывод из всех практических исследований любви Джей-Джей для себя сделал: вне зависимости от продолжительности случайного романа, расставание с очередной подружкой неизменно оказывается болезненным. Вот почему на сей раз он не стал звонить Элен.
Кроме того, оставшись в Париже на выходные, он рисковал быть узнанным — на улице, в кафе или, например, как сейчас, в такси. Скорее всего, ему даже пришлось бы снова встретиться с незадачливыми конкурсантами и произносить дежурные слова утешения. Джону это никогда не нравилось, и он предпочитал как можно быстрее и незаметнее покинуть место проведения конкурса, участникам которого не удалось побить очередной рекорд. Он попытался представить себе, что сейчас происходит на набережной под тем парижским мостом: скорее всего, рабочие уже почти разобрали трибуны и свернули рекламные плакаты. Вскорости за дело возьмутся специально нанятые уборщики и дворники. «Интересно, — подумал Джей-Джей, — как там тот парень?» Наверное, врачи уже привели его в чувство, но он, скорее всего, по-прежнему сидит на земле, не в силах подняться на ноги. Время от времени он посматривает на хронометр, который так и застыл на несчастливой для него комбинации цифр.
30:44:56.
Этот все еще бледный после обморока парень и его заплаканная подруга были в каких-то четырех секундах от мирового рекорда. Четыре секунды отделяли их от всемирного признания, от упоминания в одном из самых известных книжных бестселлеров на планете. Какие-то четыре секунды — и имена их были бы вписаны в историю.
За годы работы в Книге рекордов Джону пришлось утешать и успокаивать сотни, если не тысячи неудачников — всех тех, кто, заливаясь слезами или судорожно сжимая кулаки, задавал ему — вслух, шепотом или только лишь взглядом — один и тот же вопрос: «Как же так? А что если…» Помочь им Джон был не в силах. Издателям Книги рекордов не было дела до проигравших. Победитель получал все, проигравший — ничего. Второго места в этих соревнованиях предусмотрено не было. Тяжелее всего Джону далось прощание с безутешным пакистанским военным летчиком. Этот человек всеми силами добивался признания себя рекордсменом, совершившим самый долгий затяжной прыжок без парашюта. Говоря точнее, речь шла не о прыжке, а о падении с самолета. Этого летчика вытащило потоком воздуха из кабины истребителя, когда в результате декомпрессии и какой-то технической неполадки во время полета неожиданно открылся люк кабины. Произошло это на высоте тридцати трех тысяч трехсот одного фута. Бедолага рухнул в озеро и каким-то чудом остался жив. Джей-Джей приехал в Исламабад, где летчик лежал в госпитале — весь в гипсе и бинтах. В общей сложности в момент удара о воду он переломал себе тридцать семь костей. Увы, после тщательного исследования всех материалов, касающихся этого происшествия, Джей-Джей пришел к выводу, что рекордным это падение считать нельзя. Пакистанский летчик был близок к тому, чтобы превзойти другое «достижение» подобного рода, но ему не хватило каких-то тридцати футов. Рекорд же так и остался за Весной Вулович, югославской стюардессой, которая осталась в живых, упав с высоты тридцати трех тысяч трехсот тридцати футов после того, как ее самолет DC-9 по так и не выясненным причинам взорвался в небе над Чехословакией. Узнав о поражении в борьбе за признание своего рекорда, пакистанский летчик заплакал как ребенок. Он долго рыдал на плече у Джона Смита, отчего половина знаменитого темно-синего блейзера промокла насквозь.
Нет уж, ни возвращаться на место очередной неудачи, ни даже находиться где бы то ни было поблизости у Джона не было никакого желания. Слишком часто он позволял чувствам взять верх над доводами разума, слишком часто начинал переживать вместе с проигравшими, слишком часто брал на себя часть горечи их поражения. Толку от этого не было никакого. Помочь несостоявшимся рекордсменам было нельзя — ни до начала конкурса, ни во время его проведения, ни после удачного или неудачного его завершения. В обязанности Джона входило только одно — зафиксировать или же не зафиксировать новый мировой рекорд. Всякого рода сантименты только мешали в этой работе, отнимая у исполнителя душевные силы и время. Именно времени Джону обычно и не хватало: желающих побить очередной рекорд в мире всегда было в избытке.
— Месье, какой компанией вы летите? — спросил у него водитель, подъезжая к терминалу международных линий.
Джей-Джей вытащил из кармана билет. Издательство давно экономило на его командировках буквально каждый цент.
— «Доллар-джет», — ответил он водителю.
До дома оставалось еще долгих семь часов полета.
ГЛАВА 2
Дом, стоявший на Четвертой Восточной улице, потихоньку разваливался, кирпичик за кирпичиком. На лестничной площадке первого этажа безмятежно, раскинув в стороны руки и ноги, спал бездомный. Лицо он прикрыл от света номером журнала «Марта Стюарт Ливинг» за прошлый месяц. Джей-Джей аккуратно перешагнул через спящего и, убедившись, что лифт так и не отремонтировали, со вздохом направился к лестнице. По грязным, заплеванным ступенькам ему предстояло подняться на шестой этаж.
Нью-Йорк, лучший город в мире.
Дверь в его квартирку была слегка приоткрыта. Свет с лестничной площадки выхватывал из темноты узкий яркий прямоугольник довольно пыльного, давно не мытого паркетного пола. Джон поставил на него сумки и повесил пиджак в стенной шкаф.
— Привет, — громко сказал он.
В квартире, как всегда, царил беспорядок. В углу прихожей возвышалась самая настоящая пагода из пластиковых контейнеров, в которые ему упаковывали еду на вынос в ближайшей китайской забегаловке, носившей гордое имя «Империя Сычуань». Джон аккуратно протиснулся между этим хрупким сооружением, кухонной плитой и холодильником, занимавшими большую часть прихожей. Когда он впервые приехал в Нью-Йорк со Среднего Запада, агент по недвижимости сумел убедить его в том, что во многих квартирах на Манхэттене отдельного помещения для кухни не предусмотрено и люди хранят и готовят еду кто в прихожей, а кто в гостиной.
Стены в квартире были для простоты выкрашены белой краской, а в качестве орнаментального элемента на них тут и там с неравными промежутками были развешены фотографии в одинаковых черных рамках. Люди, запечатленные на них, были так хорошо знакомы Джону, что он воспринимал их почти как родственников. Среди прочих здесь присутствовали портреты таких рекордсменов, как, например, Генри Пеллонпяя — финн, который за пять минут убил больше комаров, чем другие участники специально организованного мирового чемпионата. Была здесь и фотография новозеландца Алана Маккея, сумевшего надуть самый большой в мире мыльный пузырь — длиной сто пять футов, — используя для этого лишь специальную палочку для выдувания и жидкость для мытья посуды. Некий Джонни Мейб из Джорджии удостоился чести попасть в эту галерею благодаря тому, что ему когда-то неведомым образом удалось раздобыть бородавку Элвиса Пресли, вследствие чего он стал официально признанным хранителем самой необычной части тела другого человека.
— Миссис Бамбл! — громко крикнул Джей-Джей. — Я вернулся!
В дальнем конце узкой гостиной, почти скрытая унылыми серыми занавесками, стояла у окна соседка Джона Смита с верхнего этажа — немолодая дама, занятая в этот момент важным делом: просунув руку за створку окна, она старательно поливала стоявшие между рамами горшки с подсолнухами. На женщине была надета зимняя куртка с меховым воротником, ее голову прикрывала старая фетровая шляпа, из-под полей которой выглядывали наушники от плеера.
— Миссис Бамбл!
Никакой реакции. Женщина продолжала как ни в чем не бывало поливать цветы. Джей-Джей осторожно прикоснулся к ее плечу, и, когда соседка обернулась, до его слуха донеслась из наушников знакомая мелодия: жестким, словно металлическим голосом Мадонна выводила «Like a Virgin».
— А, это ты! Вернулся, значит, — сказала миссис Бамбл, широко улыбаясь Джону. При этом на ее щеках, под слоем ярко-красных румян, образовались чуть морщинистые ямочки. — Я не думала, что так скоро. Как съездил?
— Париж, конечно, хорош, но не люблю я его. Кстати, я вам кое-что привез. — С этими словами он вручил соседке бутылку неплохого шардоне, купленного в магазине дьюти-фри.
— Вот спасибо. А я не знала, что ты приедешь, и решила зайти. Почту из ящика вынула, а потом — дай, думаю, приведу цветочки в порядок.
Миссис Бамбл вновь обернулась к стоящим между окнами подсолнухам. Сделанные из пластмассы, они не требовали особого ухода, но за долгое время их зеленые листья покрылись слоем липкой серой сажи, висевшей в городском воздухе. Миссис Бамбл протерла каждый листик и лепесток мягкой тряпочкой, а затем на всякий случай еще раз спрыснула цветы водой.
— Ну и как там, в Париже? С девушками встречался?
— Нет, это была деловая поездка, — строго возразил Джей-Джей. — Я был сосредоточен только на работе. Как-никак попытка побить мировой рекорд — дело серьезное.
Относительно Парижа он душой не покривил. А вот о том, что на обратном пути он познакомился с жизнерадостной стюардессой, которая успела дать ему номер своего телефона и сообщила, что в ближайшие два дня рейсов у нее не предвидится и, следовательно, она совершенно свободна, — об этом информировать соседку Джей-Джей не собирался.
— Ну вот, как всегда. Одна работа на уме, — проворчала миссис Бамбл.
Джон прекрасно знал, что пожилая соседка искренне переживает за него. Ему никак не удавалось убедить ее в том, что бесконечные короткие романы ни в коей мере не приближают его к счастью, а лишь обостряют чувство одиночества. Сколько раз это с ним уже бывало… Он успел изучить природу таких вот заранее обреченных отношений — и с психологической, и с химико-физиологической точки зрения. Он уяснил, что эта сфера человеческого общения основана на биохимических механизмах: выплеск сочетаемых феромонов, стремительная нейрохимическая реакция, вызывающая в отдельных случаях даже головокружение, и все — запускается механизм полу