Закончили поздно вечером.
Валландер потом вспоминал, что лучше всех подвела итог Анн Бритт.
– Странно, – сказала она. – Вроде бы все у нас есть, только мы не можем понять внутренних связей. Если это и в самом деле Альфред Хардерберг дергает за ниточки, то, надо признаться, делает он это исключительно ловко.
Все порядком устали. Но они вовсе не напоминали побежденную армию, понуро уступающую превосходящим силам противника. Валландер знал, что это очень важно – они сделали все, чтобы разрозненные сведения стали достоянием всех и каждого. Только таким образом можно было достигнуть взаимопонимания. Никто не оказался за бортом, все знали, чем и почему занят его товарищ по работе.
– А теперь уикенд, – сказал Валландер. – Всем надо отдохнуть. В понедельник возьмемся за дело с новыми силами.
Субботу Валландер провел в Лёдерупе у отца. Первую половину дня он занимался крышей, а потом они несколько часов играли с отцом в карты. За ужином Валландер обратил внимание, что Гертруд очень нравится ее теперешняя жизнь.
Уже собираясь уходить, он спросил ее, знает ли она о Фарнхольмском замке.
– Раньше говорили, что там водятся привидения, – сказала она. – Но, по-моему, так про все старые замки говорят.
В полночь он уехал домой. На улице подморозило. Он не любил зиму, и у него испортилось настроение.
В воскресенье он долго спал, потом пошел погулять в гавань. Долго смотрел на корабли, потом вернулся домой, прибрался и подумал, что вот еще одно воскресенье прошло без всякой пользы – долгое, тягучее воскресенье.
Утром в понедельник 22 ноября он проснулся с головной болью. Это поначалу его удивило – голова болела так, как будто он накануне крепко выпил. Но потом вспомнил, что ночь была очень беспокойной, ему все время снились кошмары. Якобы внезапно умер отец. Но когда он во сне шел к гробу, чтобы попрощаться, вдруг понял, что в гробу не отец, а Линда.
В мерзком настроении он поднялся и бросил пару таблеток в стакан с водой. За окном по-прежнему было холодно. В ожидании кофе он размышлял, не являются ли эти сны прологом к намеченному на утро разговору с Бьорком и Пером Окесоном. Валландер знал, что разговор предстоит нелегкий. Не то чтобы он сомневался, что Окесон даст добро на продолжение наблюдения за Альфредом Хардербергом. Просто результаты следствия на сегодняшний день трудно было классифицировать иначе как неудовлетворительные. Не было никакой идеи, объединяющей собранный обширный материал, зацепиться было не за что. Окесон мог с полным правом спросить, как долго они собираются стоять на одной ноге.
С чашкой кофе он подошел к настенному календарю. До Рождества оставалось больше месяца. Он будет настаивать, чтобы им дали этот месяц. И если тогда они не подойдут вплотную к раскрытию, то он должен смириться с неудачей и начать отрабатывать другие версии.
«Месяц, – подумал он. – Не так мало, но и не так много. Это значит, что мы должны найти хоть что-то в ближайшие дни, чтобы было что разрабатывать».
Его размышления прервал телефонный звонок.
– Надеюсь, что не разбудила, – сказала Анн Бритт Хёглунд.
– Я пью кофе.
– Ты выписываешь «Истадскую смесь»?
– А как же! Как можно обойтись без местной газеты? По утрам узнаешь, что случилось в соседнем квартале, ближе к вечеру – что делается в остальном мире.
– А ты читал сегодняшний выпуск?
– Даже еще не принес.
– Прочитай. Открой страницу объявлений.
Он вышел в прихожую, поднял с пола газету, придерживая трубку плечом, и развернул ее.
– Что я должен искать?
– Найдешь, – загадочно сказала она и повесила трубку.
И в ту же секунду он понял, что она имела в виду. Объявление. Фарнхольмский замок срочно ищет женщину для ухода за лошадьми. Работа уже ждет. Вот почему она говорила так странно – не хотела называть Фарнхольмский замок.
Валландер задумался. Это, конечно, замечательная возможность. Как только окончится совещание с Бьорком, он должен будет позвонить своему другу Стену Видену.
Пер Окесон пригласил Бьорка и Валландера в кабинет и попросил секретаря, чтобы их не беспокоили. Он был сильно простужен и не выпускал из рук носовой платок.
– Мне надо было бы остаться дома и полежать, – мрачно сказал он. – Но раз уж договорились, давайте обсуждать.
Он показал на кучу бумаг с материалами следствия.
– Думаю, вас не особенно удивит, что я никак не могу назвать результаты убедительными. Все, что у нас есть – несколько косвенных улик против Альфреда Хардерберга.
– Нам нужно время, – сказал Валландер. – Следствие очень сложное, и мы знали это с самого начала. К тому же лучшего у нас пока ничего нет. Это наша единственная зацепка.
– Вопрос в том, можно ли вообще называть это зацепкой, – возразил Пер. – Ты представил свои соображения, почему мы должны сосредоточить все усилия на этой версии. Но мы же ни на шаг не продвинулись! Я просмотрел все материалы, и у меня такое чувство, что мы по-прежнему в исходном пункте. Экономисты не нашли никаких нарушений. Альфред Хардерберг, куда ни посмотри, производит впечатление на редкость порядочного бизнесмена. У нас нет ничего, что прямо или косвенно связывало бы его с убийством Густава Торстенссона и его сына.
– Время, – повторил Валландер. – Нам нужно только время. Впрочем, можно все повернуть. Можем мы со всей определенностью сказать, что Альфред Хардерберг никак в этом деле не замешан, и наши шансы добиться успеха станут выше, если мы потянем за какую-то другую нитку?
Бьорк молчал. Окесон внимательно посмотрел на Валландера:
– Надеюсь, ты понимаешь, что мне следовало бы изъять эту версию из разработки. Поэтому я хочу, чтобы ты меня убедил, что мы должны продолжать.
– Все есть в материалах. Я по-прежнему уверен, что мы на правильном пути. Так же считают и все в следственной группе.
– Мне все равно кажется, что мы должны выделить людей, которые начали бы разрабатывать другую версию.
– Какую версию? – Валландер не скрывал раздражения. – Никаких версий больше нет. Почему инсценируется автокатастрофа для сокрытия убийства? Какой мотив? Почему адвоката расстреливают в его кабинете? Кто подкладывает мину в сад пожилой женщины? Кто взрывает мой «пежо»? По-твоему, мы должны исходить из предположения, что все это проделывает какой-нибудь псих, который по неизвестным причинам решил покончить с адвокатским бюро, а заодно взорвать пару-тройку полицейских?
– Мы по-прежнему ничего не знаем о клиентуре Торстенссонов, – сказал Пер Окесон. – Мы много чего не знаем.
– Мне нужно больше времени. Гораздо больше.
– У тебя есть две недели, – сказал Пер Окесон. – Если ничего за это время не выплывет, закрываем версию.
– Этого мало.
– Хорошо, три недели.
– До Рождества, – взмолился Валландер. – Если до этого случится что-то и мы поймем, что неправы, мы закроем версию раньше. Дай нам время до Рождества.
Пер Окесон повернулся к Бьорку.
– А ты как считаешь?
– Меня беспокоит все это. Я тоже считаю, что этот след вряд ли куда-то приведет. Ни для кого не секрет, что я с самого начала сомневался, что доктор Хардерберг замешан в этом деле.
Валландер хотел возразить, но сдержался. В крайнем случае он согласен и на три недели.
Пер Окесон вдруг что-то вспомнил и начал рыться в бумагах.
– Что там за история с трансплантантами? – спросил он. – Мне где-то попадалось, что вы якобы нашли в машине Торстенссона контейнер для транспортировки человеческих органов. Это правда?
Валландер рассказал о находке Свена Нюберга и о том, что им удалось в этой связи разузнать.
– «Аванка», – задумчиво протянул Окесон. – Что это за предприятие? Оно зарегистрировано на бирже?
– Это маленькая фирма, – сказал Валландер. – Семейное предприятие. Владелец – некто Роман. Они начали еще в тридцатые годы. Тогда они импортировали кресла-каталки.
– То есть фирма не входит во владения Хардерберга?
– Этого мы пока не знаем.
Пер Окесон посмотрел на него изучающе:
– Как может фирма семьи Роман одновременно принадлежать Хардербергу? Это ты мне должен растолковать.
– Растолкую, когда сумею. Но за последнее время я много что узнал. Деловые отношения между предприятиями куда сложней, чем они пишут в своих рекламных проспектах.
Окесон покачал головой:
– Ты, я смотрю, не сдаешься.
Он придвинул к себе настольный календарь.
– В понедельник двадцатого декабря мы должны снять этот вопрос с повестки дня. Если, конечно, до этого времени ничего не произойдет. Короче говоря, если у тебя ничего не будет, двадцатого декабря версия считается отработанной.
– Постараемся получше использовать это время. Мы и так работаем на пределе.
– Я знаю, – сказал Пер Окесон. – Но я прокурор и не могу пренебрегать своими обязанностями.
На этом разговор закончился. Бьорк и Валландер молча побрели в свое крыло.
– Что-то он расщедрился – дал тебе столько времени, – сказал Бьорк, когда они дошли до его кабинета.
– Мне? – переспросил Валландер. – Ты хотел сказать – нам?
– Ты прекрасно знаешь, что я хотел сказать. Давай не спорить по пустякам.
– Согласен, – сказал Валландер и ушел.
Зайдя в свой кабинет, он плотно закрыл за собой дверь. Вдруг его охватило полное равнодушие. Он рассеянно полюбовался лежавшей на столе фотографией самолета Хардерберга на аэродроме Стурупа, отодвинул ее в сторону.
И ощутил полную беспомощность.
«Что-то я делаю не так, – подумал он. – Следствие катится под откос. Надо бы снять с себя ответственность за это дело. Я не справляюсь».
Он долго сидел, даже не пытаясь чем-то заняться. В мыслях он вернулся в Ригу к Байбе Лиепе. Наконец, не в силах более сидеть без дела, он написал ей письмо и пригласил на Рождество и Новый год в Истад. Чтобы избежать искушения порвать письмо или сунуть в ящик, он запечатал его в конверт, написал адрес и пошел в приемную.
– Это надо отправить сейчас же, – сказал он Эббе. – Очень важно.