Перевалив через вершину холма, он остановился в нерешительности, В низине копошилась группа людей. Просто людей, без чинто. Они бестолково суетились, толкались. Джо подбежал и тронул ближайшего мужчину за плечо. Тот обернулся.
— Что?.. — спросил Джо, показывая рукой на толпу. Мужчина непонимающе посмотрел на него.
— Что там происходит? — переспросил Джо, сделав сознательную попытку пояснить, что его интересует.
— Ты… Тоже один… — пробормотал мужчина. — Там… Скала упала… Было темно… Все наши чинто…
— А что происходит здесь?
Мужчина вдруг улыбнулся, и паническое выражение в его глазах уступило место надежде, когда он с благоговением произнес одно единственное слово: «чинто».
Толпа расступилась. Слегка помятого чинто подняли над головами и посадили на плечи самому высокому мужчине. Люди быстро двинулись прочь. Чинто, вращая глазами, с тревогой оглядывался назад и пищал жалобно и тонко: «Ширли! Ширли — и — и!» Джо посмотрел им вслед, потом склонился над девушкой, лежащей без движения на жесткой траве.
Сердце его стучало, он чувствовал какую — то слабость внутри и нерешительность. Девушка лежала перед ним маленькая, беспомощная, в разорванной рубашке… Самая прекрасная девущка, которую Джо когда — либо видел.
Она открыла глаза, но еще не заметила его. Взгляд, обращенный в себя, лицо, искаженное болью… Она застонала тихо, и Джо, неумело пытаясь произнести что — то успокаивающее, положил руку ей на талию. Должно быть, она почувствовала прикосновение. Глаза ее прояснились и остановились на нем, отражая удивление и узнавание сразу. Девушка попыталась встать.
— Не шевелись, — произнес Джо. — Полежи немного. Что Случилось?
Она начала рассказывать, и Джо вдруг показалось, что он опять с Ту, так ясно и отчетливо он все понимал. По сравнению с невразумительными репликами, которые обычно издают люди, речь ее казалась особенно плавной и внятной.
— Они отобрали у меня чинто. Ее звали Эль, и мы очень хорошо ладили друг с другом. Когда мы поднимались на холм, они встретились нам целой толпой. Они хотели, чтобы мы отвели их в город, но Эль сказала, что мы не можем, так как у нас важное дело. Они были сильно напуганы, и все смотрели на чинто и не уходили. А потом один из них вдруг схватил чинто, и они накинулись на нас все сразу.
— Очень жаль… — пробормотал Джо. Ему хотелось сказать что — нибудь вроде «Все в порядке» или «Не беспокойся, я позабочусь о тебе». Но как — то это казалось неправильным, потому что он понимал, что девушка не такая, как другие люди. Она умная, она хорошо говорит. Она даже может обойтись без чинто.
— Что мы будем делать? — спросил он вместо этого жалобно. Она поднялась с легким стоном, но все равно грациозно.
Почему — то она выглядела без чинто совершенно естественно. Джо почувствовал себя неловко и даже как — то стыдился, что он без чинто, она же стояла так, как будто даже привыкла быть одна.
— Дальше по этой дороге есть заброшенный дом, — сказала она, поразив Джо отличной памятью. — Пойдем туда. Разведем огонь и останемся на ночь. Уже поздно идти куда — нибудь еще.
— Хорошо, — согласился Джо.
Они пошли неторопливо, и Джо с удивлением обнаружил в своей руке ее маленькую ладошку.
— Куда вы шли? — спросил Джо.
Она смешалась, и на секунду, казалось, привычное самообладание покинуло ее. Затем повернула к нему лицо.
— Ты… помнишь меня, Джо? Помнишь, мы встречались раньше?
— Я помню, Ширли.
Она улыбнулась и взяла его за руку.
— Хорошо. Я думала… Люди забывают так быстро. Я дума — ла, что делаю глупости.
— Почему?
— Потому что мы тебя искали, Джо. Эль и я хотели тебя найти.
— Искали нас? — переспросил Джо непонимающе.
— Нет. Не тебя и Ту. Нам нужен был только ты.
— Я?
— Да. Слушай внимательно, Джо. Я тебе все расскажу. Чинто всегда обо мне хорошо заботились. Очень хорошо. У меня их было несколько, и они время от времени менялись. Эль была последней, но они все меня учили разным вещам, заставляли делать все самой. Они говорили, что я сообразительней, чем большинство людей. Мой коэффициент 118.
Джо кивнул. Ту когда — то упоминал его, Джо, коэффициент. С гордостью он сообщал всем, что у Джо — 86. Должно быть, 118 означает, что Ширли очень умная.
— Они говорили, — продолжала Ширли, — что я — надежда человечества. Они чувствовали себя виноватыми из — за того, что люди разучились думать. В тот день, когда мы в первый раз встретились — это было позавчера, ты помнишь? — я сказала: «Эль, он мне нравится». Потом мы вернулись домой, Эль достала таблицы и вдруг начала быстро — быстро трещать — ну знаешь, как они говорят, когда волнуются? Она сказала про какие — то генетические коды, и что мы подходим друг другу. А потом добавила, что мы должны тебя найти. Я даже не поверила. Мы сразу же и отправились, Эль только письмо в Центр написала. Представляешь? Про нас письмо!
— Что мы будем делать завтра? — спросил Джо, осознав вдруг, что уже несколько часов он даже не вспоминал про Ту.
Ширли печально улыбнулась. Джо не понял. До него дошло, что они могут быть вместе какое — то время, и все. Он не понял, что у них может появиться ребенок, у которого есть шанс стать началом нового витка цивилизации, где человек будет играть такую же важную роль, как раньше. И, может быть, сейчас нет смысла объяснять. Он даже ее не слушает, просто смотрит преданными, обожающими глазами, не представляя ее иначе, как временную подругу, очевидно, даже не понимая, что такое постоянство.
Но, как ни странно, она тоже успела его полюбить.
— Что мы будем делать завтра? — переспросил Джо. Далеко в будущее он заглянуть не может, но, по крайней мере, он думает о завтрашнем дне. Может быть, ей удастся удержать его какое — то время, неделю, две… Пока их не найдут. Отсюда больше пяти миль до ближайшей деревни.
— Завтра? — она улыбнулась и поцеловала его в щеку. — Завтра я поведу тебя ловить рыбу.
Айзек АзимовВ один прекрасный день
Pастянувшись на циновке, подперев подбородок маленькой ладошкой, Никколо Мазетти в тоске и отчаянии слушал Барда. Он готов был разреветься — слезы подступали к глазам. Не будь он один в доме, он, конечно, никогда не позволил бы себе такой роскоши — ведь ему было уже одиннадцать.
Бард рассказывал: «Давным — давно в самой чаще дремучего леса жил — был бедный дровосек. У него было две дочери, а жена его — их мать — давно умерла. Обе дочери — писаные красавицы. У старшей дочери волосы были чернее воронова крыла, а у младшей — золотые и блестящие, как солнце в осенний вечер.
По вечерам, когда девушки поджидали отца с работы домой, старшая сестра садилась у зеркала и заводила песню…»
Но о чем она пела, Никколо расслышать не успел, потому что в это самое время под окном раздался крик:
— Эй, Ники!
Никколо быстро вытер глаза и бросился к окну.
— Привет, Пол! — прокричал он в ответ.
Пол Лэб взволнованно махал руками. Он был худее Никколо и ростом пониже, хотя и на полгода старше. Он часто моргал — верный признак того, что он очень взволнован.
— Эй, Ники, открывай скорей! У меня — идея, нет — полторы идеи! Ты только послушай!
Он быстро оглянулся — видимо, испугался, как бы кто — нибудь, не дай бог, не услышал. Но во дворике было пусто — ни души. На всякий случай он повторил шепотом:
— Потрясающая идея.
— Ладно, сейчас открою.
А Бард продолжал как ни в чем не бывало, не зная, что Никколо уже не слушает его. И когда вошел Пол, изрек: «…И тогда лев сказал: Если ты сумеешь отыскать для меня потерянное яйцо птицы, что только раз в десять лет пролетает над Горой Из Слоновой Кости, то…»
Пол удивленно вздернул брови:
— Ты что, Барда слушаешь? Вот не знал, что у тебя есть!
Никколо густо покраснел.
— Этого — то? — спросил он как можно более небрежно. — Это так, развалина старющая. Я его слушал, когда маленький был. Дрянь жуткая.
И он сердито пнул Барда носком ботинка. Потрескавшийся и выцветший пластик корпуса являл собой жалкое зрелище.
От удара динамик Барда отключился, на секунду голос его захлебнулся, но затем продолжил повествование: «…через год и один день, когда железные башмаки износились, принцесса остановилась у обочины…»
— Ох, ну и древняя же это модель, — презрительно процедил Пол, смерив Барда уничижительным взглядом.
Никколо и сам был от Барда не в восторге, но когда другие ругают твои вещи, даже если они тебе и самому не нравятся… Он даже пожалел о том, что впустил Пола, не выключив предварительно Барда и не водворив его на привычное место — в подвал. Он ведь, собственно, и притащил его сюда только потому, что с отцом сегодня так неудачно поговорил. А Бард оказался жутким занудой — что толку было волочь его сюда, когда и так было ясно.
Ники, надо сказать, немного побаивался Пола — ведь Пол, как — никак, изучал в школе дополнительные предметы, и все говорили, что из него выйдет отличный программист.
Не то чтобы сам Никколо так уж плохо учился. Нет, у него были приличные отметки по логике, бинарным операциям, вычислительной математике и элементарной электротехнике — обычный набор для средней школы. И все! Это были самые заурядные предметы, и ему суждено стать самым заурядным оператором, одним из многих.
А Пол… Пол знал таинственные, захватывающие вещи — ведь он изучал предметы, которые он называл электроникой, теоретической математикой и программированием. Когда Пол начинал болтать про программирование, Никколо даже не пытался понять, о чем он говорит.
Пол задумчиво слушал Барда минуты две.
— И часто ты его слушаешь? — поинтересовался он.
— Нет! — испуганно воскликнул Никколо, задетый за живое. — Он в подвале стоял все время! Его туда убрали еще до того, как вы сюда переехали. Я его только сегодня вытащил.
Почему — то ему показалось, что объяснения его недостаточно убедительны, и он твердо добавил:
— Только что притащил.