Человек-машина — страница 25 из 44

Изабелла. Она хорошо играла в шахматы. Правда, с ладьями у нее всегда возникали недоработки.

— Все равно не отчетливо.

Я чуть не сказал: «Давай обойдемся без сожалений». Ну, действительно — так ли они важны? Это социальная эмоция. Способность коллектива к выживанию достигает максимума, когда все его члены испытывают эмоциональную потребность вести себя честно друг с другом. Но лично вы желаете бессовестно воровать и лгать. Я не говорю, будто все чрезвычайно ценно и важно. Я лишь следую логике.

— Ребенком я упал с дерева, — поведал я. — Распорол ногу, пришлось накладывать швы. Остался шрам. Маленький белый след. Теперь мне его вроде как не хватает. Он служил связующим звеном между мной и прошлым. Это незначительная часть. Но тем не менее. Я оторвался в смысле, которого не предвидел. Мое тело увязывает пространство со временем. В него встроена биография. — (Джейсон молчал.) — Конечно, ткани организма полностью заменяются через каждые семь лет. Вряд ли тот шрам состоял из тех же молекул. Уместно ли, по-вашему, считать, что по прошествии семи лет люди остаются прежними? Поскольку в физическом отношении это не так. Связь сохраняется, но части обновились. Дом отремонтировали. Создается впечатление, что по истечении семи лет вы уже не должны отвечать за свои поступки. За что сажать человека в тюрьму, если преступление совершила другая физическая сущность? Сохранится ли брак, если в паре не осталось и молекулы от людей, когда-то сказавших друг другу «да»? Мне так не кажется. Я понимаю, что это сложный вопрос, но таково мое мнение.

Тишина. Я отвлекся от темы.

— Думаю, лучшего отклика мы не добьемся, — сообщил Джейсон. — Давайте займемся сильными желаниями.


— Вот тут. — Джейсон указал на монитор. Мы составляли карту моего мозга шесть часов. В затемненной лаборатории глаза Джейсона казались черными впадинами. — Активность в вентромедиальной части префронтальной коры. Отчетливо локализированная.

Я оторвался от Контуров, к которым подключался. Давно я этого не делал. Было больно. Но не так, чтобы совсем плохо.

— Это чувство вины?

— Да. — Джейсон пролистнул дальше. — По данным Крайбича и коллег, пациенты с поражением этой области испытывают его реже. Коэффициент вины для обычного человека — порядка двухсот. Но у людей с поражением данной зоны он в среднем равен двадцати семи. Это означает, что по сравнению с нормой их чувством вины можно пренебречь.

Я активировал Контуры. Мои металлические ноги наполнились ощущениями. Не сказать, чтобы ради этого стоило потерять обе ноги, но чувство было приятным.

— Интересно.

— По всем остальным измеримым эмоциям обе группы показали одинаковые результаты. Хотя нет. Подождите. — Он всмотрелся в экран. — Повысилась зависть.

— Зависть?

— На самом деле — на грани допустимой погрешности. Возможно, это ничего не значит.

— Итак, если подавить активность вентромедиальной зоны моей префронтальной коры, то я буду испытывать меньше вины, но в остальном не изменюсь.

— Намного меньше.

— Да. Намного меньше.

— И — или — сожалений. Зона ведает обоими чувствами.

Я обдумал услышанное:

— Есть ли разница между виной и сожалением?

Джейсон тупо уставился на меня:

— По-моему… нет.

— Мне кажется, одно различие есть… — Я встряхнул головой. — Слово вылетело.

— Вообще-то, я не специалист… по эмоциям.

— Будем считать, что разницы нет.

— О'кей. — Он снова взглянул на экран. — Но я не знаю, как подавить активность вентромедиальной зоны. В смысле… без ампутации.

Повисло неловкое молчание. На глазах у Джейсона я раздавил себе правую ногу. Он пытался меня остановить. Затем я при нем же расплющил руку. Возможно, в нем жили какие-то неразрешенные чувства.

— Наверное, это слишком радикально.

— В своем роде необратимо.

— Хотя жалеть не стану. — Это была шутка. Джейсон вытаращился. — Потому что у меня уже не будет вентромедиальной части префронтальной коры.

— Ах да. Конечно.

Я сделал новую попытку:

— Не о том ли мечтают люди? Прожить жизнь, чтобы не было мучительно больно? Это присловье.

— Но разве здесь речь не о смелости? Не о риске? Уж всяко не о том, чтобы скальпелем вырезать саму способность чувствовать вину.

— Гм, — хмыкнул я. — Наверное, да.

— Меня во всем этом удивляет одно, — сказал Джейсон. — Никто не говорит «нельзя». Что тебе, например, нельзя делать то-то и то-то. Могут сказать «невозможно» или «слишком дорого». Но чтобы «непозволительно» — никогда. И я знаю, что мы строители, а не философы. Но иногда мне не хватает этической документации, что ли. Чтобы кто-то мудрый объяснил мне: есть вещи, которых делать нельзя, даже если можно. Скажете, глупо? Наверное, это потому, что мои родители — китайцы, вы знаете, и я рос в строгости. В атмосфере высокой морали. Я сопротивлялся. Но теперь я свободен. Я плыву по течению, словно лишился опоры. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Не вполне.

— Нет?

— Меня не интересует религия.

— Необязательно…

— Так оно или нет — что ты думаешь о шлеме? — Я перебил Джейсона, поскольку занесло его всерьез. — Закрепленные иглы, каждая из которых способна вколоть положенную дозу тетродотоксина[21] в различные части мозга. Нажал кнопку, бах: прощай вентромедиальная зона. — Я указал на экран. — Или любая другая область, которую надо выключить на несколько часов.

— Но…

— И не только тетродотоксин. Аденозин — для быстроты реакции. Любое вещество, заряженное для введения в нужное место в нужное время. Вот это действительно интересно.

— Не знаю, что будет, если… Я хочу сказать, что слишком многое может пойти не так…

Он привел серьезный довод. Мой мозг мне нужен. Мозг — из тех органов, которые не заменишь. Спешить не следовало. С другой стороны, введение тетродотоксина для точечного подавления чувства вины — это действительно хорошая идея.

— Давай попробуем одну.

— Одну — что?

— Инъекцию. Поставим опыт.

— Я не уверен, что должен это делать.

— Разумеется, должен. Это мое поручение.

— Гм.

— Просто поставь мою руку в нужное место и дай мне маленькую дрель, — распорядился я, так как искусственные пальцы всяко были надежнее.


Раньше мне никогда не хотелось пошуровать в собственной голове. Меня можно было бы заподозрить в подобном, однако — нет. Я пробовал всякое: кофе, энергетики, алкоголь, кофеин в таблетках. Но без восторга. Вглядываясь в экран, где было видно, как я ввожу себе в череп иглу, я подумал, что понял причину. Проглатывание каким-то образом наделяло властью пилюлю. Наркоманов называют юзерами, пользователями, и я теперь убедился, насколько это верно. Пилюли превращают тебя в пассажира. Для контроля над собственным переживанием ты должен создать его сам. Нельзя даже полноценно владеть чем-либо, если не можешь этого изменить. Так я всегда и считал.

Я вынул иглу. Джейсон прикрыл ранку маленькой салфеткой. Укол пришелся в макушку; мне было достаточно выпрямиться в Контурах — и никто не заметит. Джейсон отступил на шаг:

— Что-нибудь чувствуете?

Я открыл рот, чтобы ответить отрицательно, но затем осознал, что, возможно, — да. Потому что при мысли о Карле ситуация предстала вполне рядовой. Карлу не повезло. Из-за меня он попал в историю. Но это были лишь факты. Они не несли никакой эмоциональной нагрузки.

— Да, — кивнул я. — Все хорошо.


Я отправился навестить Лолу. Коридор согревался золотыми лучами восходящего солнца, и мне осталось примерно четыре часа почти нулевого чувства вины. Я постучал, она приоткрыла дверь и зыркнула на меня заспанными глазами:

— Чарли?

— Я знаю, еще рано. Можно войти?

— Да. Конечно.

Она пригладила волосы. Не иначе, они растрепались за ночь. Устроили полномасштабный бунт. Лола распахнула дверь, и я процокал внутрь. Лола была без брюк, одета в вытянутый желтый свитер с надписью «МЕЧТА + ОТВАГА = ЛУЧШЕЕ БУДУЩЕЕ». У нее были очень красивые ноги. Иногда приходится отдавать должное природе.

— Я работал. Захотел тебя повидать.

— Очень мило. — Она опустилась на диван.

— А где сестра? — Я огляделся.

Глаза ее распахнулись.

— Чарли, ты сломал шаблон.

Я не мог поверить. Я принудил себя отказаться от поиска способа избавиться от сестры, так как мысли об этом поглощали все мое время, когда я не спал. И вот ее не было. Случилось чудо.

Лола встала с дивана. Мое сердце глухо билось. Она уцепила меня за рубашку и притянула к себе. Телу стало очень приятно. «Надо отметить для шлема», — подумал я.

— Она может вернуться в любой момент, — сказала Лола.

Она запрокинула лицо. Мы поцеловались. Мы делали это и раньше. Но не так. Не без свидетелей. Я был весь на нервах: присутствие сестры отлично покрывало тот факт, что целоваться я не умел. Я был пылок. Мне хотелось. Но техники — никакой. Я действовал беспорядочно. Мне набились волосы в рот. Лола положила ладонь мне на щеку и развернула к губам. Она не огорчалась и не сердилась. Она была готова терпеть мои ошибки. Она не ждала никаких подвигов. Я расслабился. Я стал увереннее. Лола прижалась ко мне. Да, я действительно делал это. Я уподобился супермену. Я целовал ее, а она касалась языком моих губ, и я гулко сглатывал, она же смеялась — и смех наполнял мой рот. Все было жарче, чем выглядит на словах. Она нащупала мой затылок, притянула меня ближе. Я провалился в нее. Она была само тяготение. Неодолимое притяжение. Она взяла мою стальную руку и направила к свитеру от «Лучшего будущего», где вздымалось и опадало слово «ОТВАГА». Я почувствовал мягкое тепло и колебания примерно в пять гигагерц.

— Аккуратнее, — прошептала она.

Я открыл глаза, так как вовсе не нажимал. Это делала она. Вот только руки моей она вообще не касалась.

Я попытался убрать ладонь от ее груди. Рука воспротивилась, но в конце концов сдалась. Лола разомкнула веки.

— Стой. Подожди. — Я отпрянул. — Ты меня притягиваешь.