Алексей медленно покрутил головой, нашел шляпу, потянулся к очкам, надел их, придерживая рукой за стекло с обломанной дужкой.
— Надо снегу приложить, — сказал он.
У Павла из носа падали на ватник капли крови.
— И так пройдет, — ответил Павел, запрокидывая голову.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Алексей, с трудом поднимаясь на ноги.
— Из тюрьмы вышел.
— Чего же тут сидишь?
— Негде больше. На вокзал придется пойти перебыть.
Павел подобрал пирожки, вышел на улицу, горстью зачерпнул свежего жесткого снега, провел по лицу и вытер рукавом. А затем медленно и тяжело пошел вверх по бульвару Шевченко к вокзалу.
Алексей вышел вслед за ним и повернул в противоположную сторону.
На улицах было людно, светящийся циферблат электрических часов показывал десять минут двенадцатого.
2
У самого вокзала Павла догнало такси. Из машины вышел Алексей.
— Подожди, — сказал он. — Поедем лучше ко мне.
— Поедем, — согласился Павел.
В машине они сидели молча, насупившись, каждый думал о своем.
— Я заплачу́, — сказал Павел, когда такси остановилось.
— Не нужно, — ответил Алексей.
В парадном у сетчатой двери лифта сидела на табурете пожилая лифтерша. Она поздоровалась с Алексеем и с недоумением посмотрела на Павла.
— Это ко мне, — сказал Алексей.
В лифте они поднялись на третий этаж. Алексей вынул из кармана ключ и открыл пухлую, обитую клеенкой дверь. В просторную переднюю, застеленную большим ковром, вышла худощавая пожилая женщина.
— Это ко мне товарищ, мама, — медленно и спокойно сказал Алексей. — Знакомьтесь.
— Марья Андреевна, — сказала женщина, протягивая Павлу руку и словно не замечая его измазанного кровью ватника и разбитого носа.
— Павел. — Он помолчал и добавил: — Сердюк.
— Здесь вы снимите куртку и шапку, — сказал Алексей, почему-то переходя на «вы», — затем умоетесь и будем ужинать.
У Павла в руках по-прежнему торчал пакет с пирожками. Он пытался засунуть его в карман ватника, но один пирожок выпал. Павел про себя чертыхнулся и задвинул его ногой под вешалку. Он оглянулся на Марью Андреевну. Она смотрела в сторону.
— …Здесь — горячая, а здесь — холодная, — сказал Алексей.
Павел крепко намылил руки, затем лицо, смыл мыло ледяной водой и посмотрел на себя в большое зеркало. Оно висело над раковиной умывальника. Выглядел он довольно нелепо. Затек левый глаз, распух нос. В тюрьме кладовщик предложил ему на выбор две гимнастерки — поношенную, так называемую «б. у.», и новую. Он выбрал новую и теперь очень пожалел об этом. Даже на Алексее она не выглядела бы слишком свободной. При попытке застегнуть воротник отлетела пуговица, а рукава кончались чуть ли не у локтей.
В большой — с четырьмя окнами — комнате, куда проводил его Алексей, стены от пола на четверть были обшиты полированным деревом, часть стены занимал плоский буфет. За стеклянными дверцами сверкала посуда. Посреди комнаты — круглый стол и легкие стулья с удивительно тонкими ножками. В одном углу — коричневое пианино, в другом — небольшой, тоже круглый полированный столик, пухлые кресла и пухлый коротенький — на двух человек — диванчик.
В комнате была Марья Андреевна и пожилая седая женщина совершенно невероятной толщины, ростом чуть ли не с Павла.
— Олимпиада Андреевна, — басом назвала она себя, протягивая Павлу сильную и жесткую руку.
— Моя тетя, — сказал Алексей.
— Выпьете водки? — спросила Марья Андреевна, когда они сели за стол.
— Да… Немного… — нерешительно ответил Павел.
— Вот на лимонной цедре, а вот на калгане, — указала Марья Андреевна на два высоких и узких хрустальных графина. — Сейчас я вам налью.
Устраиваясь удобнее у стола, Павел взялся рукой за покрытый скатертью край и вдруг с испугом почувствовал, что стол быстро и легко поворачивается, и увидел, что тарелки сидевшей слева от него Олимпиады Андреевны очутились перед ним.
— Ничего, — спокойно сказала Марья Андреевна. — Это у нас стол такой — поворачивающийся. Чтобы каждому было удобно достать то, что ему захочется. Вот так, например…
Легким движением она повернула стол и предложила Павлу:
— Намажьте себе хлеб маслом. Возьмите сардинки. Вы закусываете грибами?.. — Она еще подвинула стол. — Так вот, возьмите себе грибов…
Павел держал в руке тарелку и неловко нанизывал на вилку скользкие, упругие грибы.
— А теперь сами и водки себе налейте.
Она снова повернула стол, и перед Павлом оказались два графина с водкой и крохотная пузатая чарка. Водки налили себе Олимпиада Андреевна и Алексей, а Марья Андреевна наполнила такую же чарку минеральной водой.
— За ваше здоровье, — сказал Павел, опрокидывая чарку.
Олимпиада Андреевна сейчас же снова ее наполнила.
Перед тарелкой Павла лежало три вилки. Он выбрал поменьше, нанизал на нее рыбку, закусил. Затем снова выпил и снова прожевал рыбку.
Павел взглянул на Алексея. У того с лица не сходила широкая, некрасивая улыбка.
— Теперь попробуйте калгановки, — предложил он Павлу.
А хороша водка, — думал Павел. — Только интересно, сколько же это чарочек таких нужно выпить, чтобы опорожнить графин? И пить ими противно. Вот если бы стакан…
— Берите, пожалуйста, маслины, — предложила Марья Андреевна.
— Я не люблю маслин, — сказал Павел. Он пробовал их раз в жизни при обстоятельствах, о которых сейчас вспоминать ему не хотелось. Тогда они ему очень не понравились.
— Тогда вот, пожалуйста, язык.
За кого они меня принимают? — думал Павел. — Почему ничего не спрашивают? Что, к ним каждый вечер приходят парни с расквашенными носами?
— А сегодня Кузя, — между тем рассказывала Марья Андреевна, обращаясь к Алексею и сразу же пояснив для Павла: — (Кузя — это наш кот) сунул лапу в аквариум и размешивает там воду, словно чай. Опять хотел рыбку добыть.
Павел заметил, как Алексей посмотрел на него, а затем на Марью Андреевну и виновато улыбнулся.
— Я сегодня из тюрьмы вышел, — неожиданно и невпопад прервал ее Павел и отложил вилку.
— Очень хорошо, — рассеянно, не придавая словам своим никакого значения, ответила Марья Андреевна. — Ну что ж, будем чай пить?
Марья Андреевна и Олимпиада Андреевна быстро убрали со стола. Огромная Олимпиада Андреевна двигалась удивительно легко.
Вот уж кто похож на воздушный шар, — подумал Павел.
На столе появились вазочки с вареньем, стаканы, чайник, сахар в замысловатой хрустальной сахарнице.
— Положить вам варенье из помидоров? — спросила у Павла Олимпиада Андреевна.
— Положите.
Марья Андреевна и Алексей понимающе переглянулись.
Олимпиада Андреевна положила себе и Павлу красной студенистой массы.
Странное это было варенье. По вкусу оно больше всего напоминало густо посыпанные сахаром помидоры.
— Нравится? — спросила Олимпиада Андреевна.
— Нравится, — неуверенно ответил Павел.
После ужина Алексей проводил Павла в небольшую комнату, стены которой были уставлены книжными шкафами, перед окном — письменный стол, в стороне, на единственном свободном от книг месте, — небольшая тахта.
— Сейчас я принесу белье, и мы вам тут постелем, — сказал Алексей. — Если захотите читать — вот лампа. — Он указал на небольшую лампу, прикрепленную над тахтой. — Встаем мы рано — в половине восьмого. Но вы, если хотите, можете встать позже.
Когда Павел остался один, он посмотрел на книги, тесными рядами расставленные на полках, — главным образом это были книги по химии с непонятными названиями, — вынул одну, прочел несколько слов: «…этим и объясняется общеизвестный факт увеличения скорости реакции в CΔE/RT раз…», поставил книгу на место, разделся и лег спать.
3
Больше всего в жизни Павел боялся непонятного. И вместе с тем непонятное всегда имело над ним какую-то особенную власть — манило и тревожило, побуждало к неожиданным действиям.
Этим, очевидно, объяснялось и его восхищение Виктором.
Павлу вспомнился опасный блеск суженных глаз Виктора, его чуть мурлыкающий голос, седые пряди на висках и маленькие детские руки.
Однажды они шли по улице. Павел поднял длинный, сантиметров в двадцать пять, гвоздь. Виктор взял у него гвоздь, молча вынул из кармана чистый, заглаженный на складках носовой платок и протянул его Павлу.
— Что такое? — удивился Павел.
— Пощупай.
Павел развернул платок, сжал его в руке и возвратил Виктору.
Виктор сложил платок вчетверо, положил его на правую ладонь, поставил гвоздь шляпкой на платок, резко взмахнул рукой, и внезапно Павел увидел, что огромный гвоздь почти по самую шляпку вонзился в доску забора, перед которым они остановились. А доска была толщиной чуть ли не в два пальца.
— Теперь вынь гвоздь, — предложил Виктор.
Павел потянул гвоздь что есть силы. Это было совершенно бессмысленно, — чтобы так вколотить его, потребовалось бы по меньшей мере пять добрых ударов молотком.
После Павел пришел к забору один. С собой он захватил клещи. Гвоздь отвратительно визжал; чтобы его вытащить, пришлось приложить все силы.
Непонятно. Все это было непонятно. И сейчас, как тогда, у него звенело в ушах, а во рту появился какой-то металлический привкус.
Когда он вышел на улицу и оглянулся, он увидел, что на стене у парадной двери висит мраморная доска с высеченными на ней золотыми буквами:
«В этом доме с 1937 по 1941 г. и с 1945 по 1947 г. жил выдающийся ученый, академик Константин Павлович Вязмитин».
Фамилия Алексея — Вязмитин. Это его отец. Марья Андреевна — жена. Но почему они Павла не расспрашивали? За кого они его приняли?
После завтрака Марья Андреевна спросила:
— Что же вы собираетесь сегодня делать?
— Попробую устроиться на работу, — ответил Павел.
— Хорошо, — непонятно сказала Марья Андреевна. — Пока у вас все наладится и выяснится, жить вы можете у нас. Вы нас ничуть не стесните. Как видите, квартира у нас большая, людей немного. А условие я вам поставлю только одно: не опаздывать к обеду. Обедаем мы в шесть часов. Но если придете раньше — пожалуйста…