Все кончено, — думал он, — все кончено…
Так повезло. Именно на его фабрику пришел этот Алексей со своим предложением. Он его сразу же поддержал. Ему, инженеру-швейнику, это было очень интересно, искренне интересно. Но он был запутан. Как в паутине. И знал, что ему не распутаться. Натка жаловался, что он простаивает и у него низкие заработки. Но он ни в чем не был запутан. Он все мог сделать. Если бы он захотел, он бы мог начать жизнь сначала.
Да, о чем же я?.. Ага, о жизни… О жизни…
Сильная воля. Слабая воля. Он умел добиваться своего. Он сумел даже жениться на Лене. Да, тогда ему казалось, что если Лена будет с ним, — все изменится. Значит, он чист, если Лена с ним. Человек, с которым Лена, не может быть негодяем. Ничто не изменилось. Не нужно было этого. Он слишком многого добивался, слишком многого хотел. И все это было не нужно.
Сейчас за мной придут, — подумал он и заторопился.
Максим Иванович подошел к телефону и вызвал такси.
— Лена, — сказал он спокойно. Улыбнулся. И вдруг побледнел так, что щеки и губы посерели, а уши стали синевато-белыми. — Я хочу, чтобы ты вместе со мной сейчас сложила все свои вещи. Все. И уехала к родителям. Поживи у них. Пусть пройдет некоторое время. Не нужно ничего говорить, — поднял он руку, предупреждая возражения. — Мы после обо всем поговорим.
— Я… я не понимаю… — у Лены дрожали губы. — Я…
— И не нужно понимать, — хриплым, сдавленным голосом ответил Максим Иванович. И вдруг закричал: — Молчи!.. — С искаженным лицом вдохнул и снова закричал визгливо и страшно: — Молчи!!
Руки его нервно шарили по карманам — он разыскивал ключик от чемодана. Он открыл чемодан, вывалил на пол уложенное и стал складывать туда платья Лены.
Испуганная и оскорбленная Лена, прижав руки к груди, стояла посреди комнаты. Затем повернулась и направилась к двери.
— Подожди! — резко крикнул ей вслед Максим Иванович. Он вышел за ней с чемоданом, сошел вниз, подождал, пока Лена села в такси, дал денег шоферу и, не прощаясь, махнул рукой — поезжай!
Затем медленно возвратился домой. Выглянул в окно. В комнату снизу доносились шорох, голоса — неясный шум большого города. Города, где каждый мог пойти куда хотел и мог делать что хотел, мог изобретать новые способы производства одежды и не запутываться в опасных, темных комбинациях. Или мог поехать в Крым, на Кавказ и пойти пешком по Военно-Грузинской дороге. Остановиться в Ананури или Пасанаури, пройти по окраинной тихой улочке, где можно прикурить у соседа из окна, с противоположной стороны улицы, зайти в духан и пить там красное терпкое вино и закусывать его молодым чесноком с острым, пронзительным запахом.
Он подошел к шкафу, раскрыл его и ногой, каблуком, пробил двойное дно. Там лежали деньги. Деньги, которые не нужны были ему прежде и еще менее нужны были ему сейчас. Он вынул шесть толстых пачек и разложил их по карманам.
Когда он вышел из парадного, он увидел, как из-за угла выехала автомашина и круто затормозила рядом с ним. Из машины вышли два человека в серых одинаковых плащах и шляпах, и оба посмотрели вверх на номер дома. Максим Иванович прошел несколько шагов вперед, а затем вернулся и спросил:
— Какой номер дома вам нужен?
— Двадцать третий.
— Если вы разыскиваете Максима Ивановича Синяговского — это я.
— Нет, нам нужна доктор-гинеколог Вайсблат. Вы не знаете, на каком этаже восьмая квартира?
— На третьем, — ответил он, откашливаясь. Он внезапно охрип.
Один из собеседников Максима Ивановича вернулся к машине, вынул большой, как колесо, торт, и они пошли к парадному.
…Самолет болтало. Не спалось. Максим Иванович думал о том, что допустил большую ошибку: шаблоны для раскроя нужно было сделать так, чтобы они отрезали не по одной части, а сразу давали 15—20 частей массового пошива. Когда он вышел в Ростове в аэропорту, он подошел к почтовому отделению, написал коротенькое письмо Алексею Вязмитину и нарисовал схему. Ему хотелось, чтобы письмо это было строго деловым, но он не удержался и в конце приписал: «Если сможете — позаботьтесь о Лене».
Когда-то он видел пьесу… Чья же это? Он хотел вспомнить имя автора и не мог. В первом действии там все стремились к какой-то цели: один — к славе, другой хотел стать богатым, третий был влюблен, четвертый еще что-то. Второе действие — чуть ли не через двадцать лет. Все заканчивалось крахом. Вместо славы — позор, вместо богатства — нищета, вместо любви — ненависть. Кто-то из героев погиб. Кажется, покончил жизнь самоубийством. Да, самоубийством… А третий акт возвращал этих людей назад, туда, через год или два после первого действия, — они продолжали любить, бороться, стремиться к чему-то, и было мучительно смотреть на них. Они ведь еще не знали, чем все это кончится… Сейчас он чувствовал себя одним из действующих лиц второго акта. Он уже знал, каков будет конец…
…В Орджоникидзе он прилетел в восемь часов утра. Он съел в кафе стакан холодного, тягучего мацони и пошел в городской парк. С ревом мчался вспененный Терек.
— Что я хотел сказать? — тихо, словно успокаивая кого-то другого, несколько раз спросил вслух Максим Иванович.
— Как выйти на Военно-Грузинскую дорогу? — обратился он к старому осетину в огромной меховой папахе.
Тот долго растолковывал ему, что по Военно-Грузинской дороге лучше не ходить, а ездить. Максим Иванович поблагодарил, вышел за город и медленно пошел по обочине асфальтированного шоссе.
Мимо на большой скорости проносились автомашины.
Образовывался вихрь.
Он подхватывал и взвивал пыль на обочинах, шуршал в листьях придорожных деревьев и сейчас же смолкал.
28
Первой, как всегда, все узнала Лида. Оживленная и похорошевшая, мило сморщив губы, она рассказывала в коридоре:
— Такой ужас! На двадцать миллионов рублей! Директора фабрики — мужа Лены Санькиной — поймали на Северном полюсе. В Ан-тар-кти-де. Он прятался среди эскимосов. У него нашли чемодан, а в чемодане — только золото и драгоценные камни. Будет суд… Такой ужас! Оказывается, когда клеили платья, оставалась материя. И эту материю они продавали. А деньги клали в карман.
— Что же, у них свой магазин был, что ли?
— Нет, на толкучке, через спекулянтов. Я, например, сама всегда покупала у спекулянтов…
Лене в эти дни казалось, словно кто-то внутри все делает за нее — ест и пьет, ходит и отвечает на вопросы, но при этом делает только то, что необходимо, — четко, спокойно и целеустремленно. Ее вызвали в Министерство внутренних дел, в отдел борьбы с хищениями. Разговаривал с ней тот самый молодой майор, которому она некогда рассказывала о письме Маши Крапки. Он немного располнел и выглядел очень представительно — большой, плотный, в отлично сшитом сером костюме с красным галстуком.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил он Лену. — Давненько мы с вами не виделись.
Майор помолчал, обошел стол, сел на стул перед Леной, сложив руки — пальцы в пальцы — на коленях.
Лене показалось, что пальцы у него очень напряжены.
— На меня возложено тяжелое поручение, — сказал майор неохотно. — Но ничего не поделаешь… Пригласили мы вас сюда не для этого… Но я только что узнал, что ваш муж…
— Умер? — догадался кто-то внутри Лены и сказал это вслух.
— Нет, разбился.
— Как?..
— Трудно сказать. Он свалился в Терек. Его понесло водой и сильно побило о камни.
— Где он сейчас?
— В Дзауджикау. Орджоникидзе. Владикавказ.
— Мне можно туда поехать?
— Конечно. Но, перед тем как вы уедете, я хотел вам задать несколько вопросов. Сможете вы сейчас мне ответить на них?
— Да, смогу, — ответил кто-то внутри Лены.
— Вы знали, куда и зачем уехал ваш муж?
— Нет.
— Перед своим отъездом он дал вам какие-нибудь деньги или ценности?
— Да. В чемодане среди своих вещей — укладывал их он — я позже увидела деньги — четыреста с чем-то рублей. Гонорар, который я принесла за день до этого.
— Значит, вы ушли от мужа до его отъезда?
— Да.
— Почему?
— Он этого потребовал.
— И вы, уходя, не спросили у мужа, что он собирается делать?
— Нет. Мне показалось…
Лена умолкла.
— Что вам показалось?
— Мне показалось, что он хочет… что он хочет покончить с собой…
— Почему вы это решили?
— Не знаю. Я этого не могу объяснить. Он сказал, что в комнате пахнет жареной рыбой, и у него в глазах…
Лена опустила голову.
— Вы ссорились перед этим?
— Нет.
— И вы, решив, что муж ваш может покончить жизнь самоубийством, ничего не сделали для того, чтобы помешать этому?
— Нет, — сказала Лена.
— Почему?
— Не знаю. Я ничего не знаю…
— Успокойтесь. Выпейте воды, — предложил майор, наполняя стакан.
— Я не волнуюсь, — сдержанно ответил кто-то внутри Лены.
— Тем лучше. Тогда скажите — вы знали о том, что у вашего мужа не все благополучно? Что он запутался в очень предосудительных комбинациях?
— Нет. Я ничего не знала.
— И не подозревали?
— Нет. Как бы я могла жить с человеком, которого подозреваю?
— А как вы могли жить с человеком, о котором ничего не знали?
— Так получилось.
— Вас посещали какие-нибудь знакомые?
— Нет.
— Никто не приходил к вам в дом?
— Нет.
— Даже ваши товарищи и подруги?
— Да, даже мои товарищи, — безучастно ответила Лена.
— А такого человека вы когда-нибудь видели?
Майор вернулся на свое место за столом, вынул из ящика папку, а затем подал Лене фотографию формата почтовой открытки.
— Видела, — сказала Лена. — В театре. Он разговаривал с Максимом Ивановичем.
— О чем?
— Не знаю.
— Против вашего мужа выдвигается обвинение в соучастии в хищении социалистической собственности, — сказал майор твердо и холодно. — Предварительные материалы следствия показывают, что это обвинение имеет более чем серьезные основания. Сейчас вы можете поехать в Дзауджикау. Но когда вернетесь, вам придется ответить еще на целый ряд вопросов. Желаю вам успеха.