Аким Кузьмич — машинист транспортно-отвального моста. А так как он сам постоянно говорит: «У меня неисправен ковш…», или «Мне будут менять ленту…», или «У меня перематывают обмотку», как иные говорят: «У меня болит живот», то и мне, рассказывая о нем, трудно отказаться от этой его манеры.
Так вот, когда Аким Кузьмич говорит «у меня», знайте, что он имеет в виду отвальный мост. А когда говорит «у нас» — он имеет в виду Ватутино.
— У нас глицинии растут. Видели? — не скрывая торжества, сказал Аким Кузьмич. — Нет? Ну, это растение такое, с синими цветами».
Теперь — о цветах, — подумала Лена и окинула взглядом свой номер, — может быть, единственную комнату в Ватутино, где не было цветов.
«В Ватутино много цветов, — продолжала она. — В каждом доме. Цветы выращиваются и в городских оранжереях. И на предприятиях. И деревья, масса деревьев. В парке, во дворах, вдоль широких прямых улиц. Над некоторыми улицами сомкнулись кроны. Они походят на зеленые туннели.
Ватутино — город горняков. Новый центр буроугольной промышленности Украины. В шахтах и на Юрковском разрезе (открытым способом) добывают бурый уголь, а брикетная фабрика прессует его в серебристые кирпичики.
В этом году городу исполнилось десять лет. Если вы побываете в этих местах, вам покажут деревья, которые много старше города».
Так она подошла к тому, что показалось ей особенно удивительным.
«Как-то недавно нужно было спилить полузасохший осокорь, — переписала она из блокнота рассказ одного из работников горисполкома. — Вдруг зубья пилы резко заскрежетали, обломились. В стволе, почти в сердцевине, застрял кусок стали с грубо оборванными краями. Дерево было ранено».
Она приложила к подбородку конец ручки. Удивительно. Почему не полна радость от того, что она узнала в Ватутино так много интересного?.. Так в последнее время было во всем. Бабье чувство, когда не хочется надевать нового платья — без него. И когда все интересное, что ты увидела, жалко смотреть — без него. Она раскрыла тетрадь с выписками, какие сделала еще в Киеве, и продолжала:
«Здесь, на этой земле, развернулась в войну знаменитая Корсунь-Шевченковская битва. Потому и назвали новый шахтерский город именем генерала Ватутина.
Многие видели эти степные места. Об этом крае писал поэт:
Скажи мне, Украйна,
Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко
Папаха лежит?
Здесь Шевченко провел свое тяжелое детство, на этой земле рождались и умирали герои его замечательной поэмы «Гайдамаки». На этих полях, вокруг нынешнего Ватутино, в 1768—1772 годах дралась крестьянская голытьба с польскими панами. Это грозное восстание известно в истории под именем «Колиивщина». Во главе его стояли Железняк, Гонта и Неживый.
Любят ли ватутинцы свой город?
— У нас такой город, что из него никто не уезжает, — говорит Аким Кузьмич. — Как приедет человек — так уж навсегда и остается ватутинцем».
Она вспомнила, как Аким Кузьмич уговаривал ее пожить в Ватутино подольше, и подумала, что постарается завтра уехать.
Она писала в газете о любви. Статья, в которой она защищала право людей любить друг друга и призывала пересмотреть закон, который не всегда учитывает чувства людей, сделала ее имя известным широкому кругу читателей. Но лишь теперь, впервые в жизни, она поняла, что любовь действительно существует. Что ради нее можно пойти на многое. Что писатели не выдумывали, когда писали об этом.
Как непохоже было то, что она чувствовала сейчас, на то, что она пережила в своих отношениях с Алексеем, с Максимом Ивановичем… Перед отъездом в командировку она была готова просто пойти и предложить себя Павлу. Свою жизнь. Свою любовь. Свою верность. Себя. Она так бы и сделала, если бы не боялась, что это его отпугнет. Что он, не поймет ее и плохо о ней подумает.
Сколько раз она, как всякая женщина, предлагала себя мужчинам — своей улыбкой, своим тоном, своим платьем… Но здесь — все было иначе…
Она перевернула страницу в блокноте и заставила себя продолжать работу.
«…В самом центре города — Дворец культуры имени Ленина. К нему примыкают парк и стадион. Во Дворце культуры работают: хоровой коллектив, вокальный, драматический, художественного слова, хореографический, духовой, школа кройки, вязания и шитья. Спортивные секции: легкой атлетики, баскетбольная, волейбольная. Для детей — балетная студия, музыкальный и хоровой кружки, кружок «умелые руки», акробатический, фотолюбителей.
И везде люди. Везде аншлаг. На лекциях. В кружках. В библиотеке. В зале. В репертуаре драматического коллектива (как-то не поворачивается язык назвать его кружком) — «Назар Стодоля» Шевченко, «Макар Дубрава» Корнейчука, «Женитьба» Гоголя, «Мироед, или Паук» Кропивницкого, «Таня» Арбузова, опера Лысенко «Наталка-Полтавка». И везде успевает побывать и со всеми успевает поговорить веселый и вспыльчивый директор Дворца культуры Владимир Бердников. Сейчас он торопит бандуристов:
— Пора, пора кончать, товарищи, — двенадцать часов.
Ярко освещенные улицы. Звонкий женский смех. Басовитые голоса мужчин. Люди выходят из Дворца культуры. Вот они уже дома — вспыхивают розовые, голубые, зеленые окна.
Я возвращалась к себе парком. Передо мной шла пара — юноша в узеньких брючках и яркой рубашке навыпуск и девушка с коротко подстриженными волосами.
— Как мне надоело это Ватутино, — говорил юноша девушке. — Каждый день одни и те же люди, одни и те же разговоры… Бежать отсюда — хоть на Северный полюс. Я здесь задыхаюсь.
— Да, да, — соглашалась девушка. Всей душой она сочувствовала юноше, теснее прижималась к нему, заглядывала в лицо.
— Я написал об этом стихи. Хочешь, прочту?
Конечно, она хотела услышать эти стихи, и юноша стал их читать, слегка подвывая на окончаниях строк и, несомненно, подражая в этой своей манере чтения одному из маститых украинских поэтов. Я не запомнила всего стихотворения. Но начиналось оно так:
Я сегодня немного жесток —
Бурый уголь и синий цветок…
Далее из стихов явствовало, что бурый уголь — это все окружающее, а синий цветок, или, по-научному, глициния, это он, поэт. Судя по восторженной оценке, какую дала стихам девушка, она целиком разделяла эту точку зрения автора.
А затем я услышала звук, который в словаре русского языка С. И. Ожегова определяется как «прикосновение губами к кому-чему-нибудь как выражение привета, любви, ласки, уважения», — и свернула в боковую аллею».
Теперь о поэтах, — подумала Лена, — а затем, а лишь затем о Бондаренко.
«Разумом я понимала, — писала она, — что среди населения Ватутино имеется какой-то процент (может быть, незначительный) людей, которые никогда не пишут стихов. Но уж как-то так сложились обстоятельства, что все, с кем я тут встречалась, оказывались поэтами. Хотя некоторые стеснялись этого и поначалу скрывали свою приверженность к стихам. Большинство стихов было посвящено городу Ватутино.
Молодой инженер Освальд Сапер считает себя коренным ватутинцем. Его произведения в большинстве своем — простые, взволнованные стихи, написанные человеком, искавшим самую убедительную, самую возвышенную форму для выражения своих заветных мыслей, своих горячих чувств.
Вот как говорил он о Ватутино:
Город нашей мечты! Город гордости нашей!
Ты для сердца шахтера как сын дорогой!
Как родная страна, ты все краше и краше
Поднимаешься в славе своей трудовой.
Стихи о Ватутино местного учителя Якова Иващенко в городе переложили на музыку и поют как песню.
Электрослесарь Виктор Котенко — местный Ювенал. Злых его эпиграмм недаром остерегаются. Они привязываются к человеку, как репей, и долго потом их повторяют в городе.
Не знаю, пишет ли стихи председатель городского Совета депутатов трудящихся, но о городе Ватутино он говорит как поэт:
— Пройдемте по городу. Вы увидите улицы Горького, Лермонтова, Франко, Коцюбинского, Островского…»
Лена перечла все, что написала. Длинно, — подумала она. — Очень. Придется сократить. А сейчас — о Бондаренко. Пора. Она взяла чистый листок и улыбнулась довольно злорадно.
«Если в вашем номере гостиницы, — написала она, — сначала раздается робкий, так сказать, шепотом, стук в дверь, затем просовывается плотно набитая папка, а лишь после этого появляется человек, — так и знайте, что к вам пришел поэт. Если это человек пожилой, если он плотно усаживается в кресле и придвигает к себе графин с водой, не выпуская папки из рук и прижимая ее к груди, — знайте, что это начинающий поэт. И что он не покинет вас до тех пор, пока не прочтет всех — до одного! — стихотворений, которые заключает толстая папка. Я сделала робкую попытку:
— Может быть, вы оставите папку? А я за ночь все прочту. И завтра поговорим…
— Нет, — обиделся посетитель. — Зачем же такой бюрократизм? Живой человек важнее любой бумаги. Я сам прочту…
Он медленно развязал тесемочки папки и стал стопочкой складывать на столе протоколы и справки, оригиналы и копии писем и жалоб, почтовые квитанции и вырезки из газет.
Увы, человек этот не был поэтом.
— Бондаренко. Техник по образованию и специальности, — отрекомендовался посетитель. — Был на административной работе. Сейчас я единственный в Ватутино безработный.
Без работы он остался потому, что «выводил их на чистую воду».
Обстоятельно, подтверждая свои слова заявлениями и копиями, посетитель рассказывал о том, как его преследуют:
— Несмотря на то что я вскрывал и сигнализировал, благодаря попустительству администрации, профсоюзной и партийной организации и также прокуратуры, до сих пор не приняты меры в мою защиту. Рука руку моет… Меня оклеветали… Вот документы. Я обращался в областную газету. Она прислала корреспондента. Но он не разобрался. Он связался с работниками треста и участка. А там — подхалимы и нарушители социалистической законности. Я писал в вашу газету. Вам я доверяю. Вот мое новое заявление в редакцию. Распишитесь на копии, что вы его получили.