На следующий день ближе к вечеру прибыл авангард, два солдата и ефрейтор, взять казарму под охрану и подготовить ночлег. Ночью ждали прибытия всего личного состава подразделения.
Одного солдата выставили часовым. Ефрейтор со вторым пошли по деревне пошустрить насчет доппайка.
Микко несколько раз, как бы катаясь на лыжах, проехал мимо казармы. Часовой, практически все время был у входа, да иногда, стараясь надолго не упустить из виду вход, осматривал казарму и со двора. Сторож входил и выходил из казармы беспрепятственно. Впрочем, дальше территории двора и надворных построек он никуда не отлучался.
Попозже вечером, когда иссяк дым из трубы, Микко пошел к казарме. Объяснил Аккалайнену, что оставил в казарме ящик с инструментом, припрятал под нарами, потому что пошел не домой, а кататься на лыжах. А потом забыл. Сейчас вспомнил, и если солдаты найдут, могут себе забрать. Дед же с него, если инструмент пропадет, три шкуры спустит. Сторож перевел солдату, что мальчик помогал столяру строить нары, потом пошел гулять и забыл в казарме инструмент. Столяр сейчас ругается на мальчика, требует принести инструмент.
– Когда мальчик помогает старшим в работе – это хороший мальчик. Но если мальчик бросает инструмент, не убрав на место, и уходит гулять, то это уже не совсем хороший мальчик, – прочитал нотацию немец и смилостивился: – Пусть забирает.
– Иди, забирай и впредь не будь растяпой, не бросай инструмент, где попало, – перевел сторож.
Микко взошел на крыльцо.
– Хальт, – остановил его солдат, ощупал, проверил, не спрятано ли что под одеждой, и пропустил внутрь.
Вошел в сени, прикрыл за собой дверь, якобы для сохранения тепла.
К делу. Времени в обрез. Все надо сделать с первого раза. Второй попытки у него не будет. И аккуратно. Поймают его сейчас – это расстрел. Да еще до расстрела в гестапо на пытки отправят. И деда Эйнора с бабой Хелей… Им тоже не поздоровится, запросто могут в гестапо забрать.
Правой рукой взрывное устройство… Переложил в левую… Да, вес у него совсем не тот, что у отпиленного бруска, прижал к груди, на весу слишком тяжело, сковывает движения. Двери… первая на… вторая от… задвижка у дверцы вверх… устройство в канал… тяжеловато одной рукой, помог и правой. Из ящика с инструментом взял брусок. Протолкнул бруском, чтоб не запачкать рукава, по каналу в сторону топки. Закрыл дверцу. Осмотрелся. Под дверцей чисто, рукава тоже без сажи. Взял ящик с инструментом и быстрее из казармы. Чем быстрее выйдет, тем меньше подозрений.
– Не нашел? – спросил Аккалайнен.
Микко приподнял ящик, показал.
– Быстро ты справился.
– А что там копаться – взял и пошел.
– Ком, – подозвал солдат и, указав на ящик, потребовал: – Показывай.
– Микко выложил инструмент на дорожку. Солдат порылся в ящике и, указав на брусочки и стружку, приказал сторожу:
– Обратно. Печку топить.
«Хозяйственный Буратино. Бери, бери, не жалко. Только не подавись».
Сторож взял ящик и вскоре вернулся с пустым.
Микко уложил инструмент в ящик, вышел на дорогу, резко выдохнул: «дело сделано» – и бегом домой. Даже немца, за жлобство его и жадность, больше не побранил: они к стружке и брускам добавку еще получат.
Рано утром Аккалайнен поджег растопку в печи, подождал, убедился, что дрова занялись, и пошел во двор. Взял метлу, быстро размахнул снег от крыльца до дороги. И ушел в глубину двора, там подмести. Тут и взрыв ухнул. Вместе с печными кирпичами вылетели рамы, откатились верхние венцы бревен, приподнялся вверх с крышей потолок и обрушился досками и чердачной засыпкой на солдат, побивая тех, которых еще взрывной волной не контузило и кирпичами не побило.
Ответственности Аккалайнен убоялся или предположил новый взрыв, испугался за свою жизнь и хотел всего лишь отбежать подальше от опасного места, и куда глаза глядели, туда и побежал, теперь уже не спросишь, но метнулся со скоростью, на которую только был способен, через прилегающий огород к лесу. Часовой его прыть истолковал по-своему и первой же очередью снял с дистанции. Две пули из той очереди попали в спину, третья в затылок и, прошив голову, выбила левый глаз, разворотила глазницу на пол-лица.
Перетрясли весь Хаапасаари. Солдаты оказались выпускниками снайперской школы, направлявшимися на фронт.
Вызывали на допрос всех более или менее причастных к казарме, в том числе и деда Эйнора. Но так как взрывотехники быстро установили тип взрывного устройства, а дед чуть не за двое суток до того закончил работу в казарме и больше там не был, и с той поры, по крайней мере трижды, печь протапливалась, то подозрения с него были сняты. Микко не вызывали, попросили только деда Эйнора поинтересоваться, не заметил ли мальчик чего подозрительного. Часовой, может быть, забыл о нем, может быть, не придал значения его краткому посещению, тем более, что сам дважды обыскивал мальчика, а возможно, и убило того часового взрывом.
Других тоже вскоре оставили в покое, допросив уже как свидетелей.
После чего Альфред Аккалайнен остался не только главным, но и единственным подозреваемым. Причину преступления списали на его жадность. Весь Хаапасаари не знал случая, когда бы Аккалайнен кому-то что-то дал или для кого-то что-то сделал без выгоды для себя. И использовал любой предлог, чтобы сорвать хоть маленький куш. Он и казарму-то сторожил один за двоих, чтобы получать две доли. Провели обыск в его усадьбе и нашли деньги.
В пересудах назывались какие-то совершенно несусветные суммы в финских и немецких марках. Но и без пересудов денег оказалось заметно больше, чем мог он заработать.
Были это накопления Аккалайнена от прежних, не совсем честных и потому сокрытых доходов, или деньги ему подбросили, как часть операции прикрытия, чтобы закрепить подозрение, про то Микко будучи в Хаапасаари не узнал, да и позже узнавать не стал, никто б ему на этот вопрос не ответил. Как не узнал и того, изначально в «прикрышке» предполагалось «подставить» сторожа, чтобы отвести от него, от Микко, подозрение, или использовали уже сложившуюся ситуацию. Каждый в разведке должен знать только то, что непосредственно связано с выполнением его личной части задания. Знания сверх того не только не желательны, но и опасны. И для самого разведчика, и для других участников операции.
Из тридцати пяти солдат, расквартированных в казарме, немногие уцелели после взрыва. Патрульные на улице да часовой у казармы, но и того контузило и осколками стекла посекло. А из тех, кто внутри был, ни один целым не вышел. Кого насмерть кирпичами или досками не убило, того покалечило или ранило. Сколько было трупов, точно неизвестно, кто говорил пятнадцать, кто двадцать, кто и двадцать пять не стеснялся насчитать. Немцы близко никого не подпускали и увозили пострадавших в крытых машинах.
«Медленно у вас строительство идет. Стройте, стройте, да побыстрее. Взрывчатки у нас много. За папу с мамой мало получили? Ничего, не переживайте, еще получите», – пообещал Микко, оттолкнулся и покатил в другой край деревни ко двору стариков Тинусов.
Пора уже за дело браться. Но как подступиться… Никакой конкретной темы разговора отработано не было. Зато задание дано вполне конкретное – войти в контакт с инженером Николаем Тинусом и осторожно, очень осторожно «потрогать» его, выяснить, чем дышит, взгляды, настроение, отношение к войне, к Советскому Союзу. Можно ли его привлечь к сотрудничеству и в какой степени.
«Вот так вот. Пойди, все узнай и положи на стол», – проворчал Микко. Но проворчал не без самодовольства – кому попало такое задание не дадут.
Так… Николай Иосифович Тинус… Карел… Возраст около пятидесяти, точнее Валерий Борисович не сказал. Инженер. Закончил до революции Технический университет имени Петра Великого в Ленинграде… тогда – в Санкт-Петербурге. Работает на каком-то большом заводе, Валерий Борисович не сказал, на каком, сейчас гостит в Хаапасаари у родителей. Приехал один, без семьи.
Что из этого можно высосать? Почти земляки: один родился, другой учился в Питере. Тут разговор может завязаться, наверняка ему интересно будет узнать, как сейчас в Ленинграде. Но… Но откуда Микко знает, что и как сейчас в Ленинграде? Был там недавно? А как объяснит, что недавно там, а сегодня уже здесь? О том, что линию фронта переходил, без острой нужды лучше не говорить. Подозрение может быть. Что это туда-сюда разгуливает? Не шпион ли? И даже если не подумает так Николай Иосифович, испугаться может: болтается парень туда-сюда, неровен час влипнет, а там допрашивать начнут, расспрашивать, с кем да о чем говорил, где гарантия, что не расскажет и об их разговоре.
Нет, эта тема не годится. Во всяком случае, как начало разговора. А в продолжении… Посмотрим по обстоятельствам.
Попросить, чтоб позанимался с ним по математике, по физике? Наверно сработает. Николай Иосифович и его знает, и деда Эйнора уважает, так что вряд ли откажет. А потом? Ведь как только Микко снимет с него необходимую информацию, тотчас получит следующее задание, и нужно будет уйти из Хаапасаари. Получится – обманул: попросился в ученики и ушел. И если придется возобновлять отношения, а возобновлять придется, такие мероприятия одной встречей, одним разговором, как правило, не вершатся, то Николай Иосифович будет смотреть на него как на болтуна. Другое, Николай Иосифович не постоянно живет в Хаапасаари и скоро уедет к себе домой. Так… Что еще можно?
Думай, голова, думай, не зря же я тебя кормлю.
Попросить почитать какую-нибудь книжку? Какую? Техническую? Нет, техническая не годится, наверняка у него книги только для инженеров, в лучшем случае, для студентов. По истории? Почему по истории? Просто интересуется он историей. У инженера – по истории? Почему же нет? Человек образованный, институт закончил, да не какой-нибудь, а Политех, значит, историю знает, должен знать, по крайней мере. А если спросит, на какую тему книжку?.. Вообще по истории, все равно. Интересуюсь историей… Историей чего?.. Чего историей?.. Чего… А если нет книжек по истории? Сам, может быть, знает… Во! – Микко даже подпрыгнул на ходу. – Учительница! – мандраж легкой волной прошел по телу.