Предателя того, что Сашку выдал, партизаны потом выследили и расстреляли. Поплатился, сволочь!
Только Сашку теперь уже не вернешь.
До Дроздовки и саму деревню Микко прошел быстро, не останавливаясь, но за деревней, с того места, где началось обилие танковых следов, разыгрался. То строил из комков снега на отвале дороги крепости и штурмовал их, разбивая построенное, то катался с придорожных склонов и по кем-то накатанной лыжне, и сам прокладывал лыжню по целине, и небольшие трамплины строил. За это время мимо него по шоссе и проселкам не менее десяти раз прошел танк. Один и тот же, по внешним признакам видно. Но шума в лесу – словно танков там было немереное количество. Дважды проезжали мотоциклетные патрули и один раз прошел парный пеший.
Продолжая игру, Микко, словно копье, далеко метнул лыжную палку в сторону леса. И проделав этот фокус несколько раз, углубился в лес. Шум, характерный для танковой части, нарастал.
Так, внимательнее осматриваться и лучше держаться лыжни, по которой ходит охрана, иначе на мину или растяжку нарваться можно. Ага, примерно в полусотне метров впереди столбы, колючая проволока. Теперь надо быть осторожнее.
Прижимаясь ближе к кустам и к толстым стволам деревьев, Микко, по-прежнему, на случай, если следят за ним из «секрета», то якобы белку в ветвях увидел, то, вроде бы, за дятлом погнался, продвигался в сторону наиболее интенсивного шума, пока не подобрался почти вплотную к колючей проволоке.
В густом подлеске – раскрашенный камуфляжными разводами фургон-радиоусилитель с огромными репродукторами, из которых и доносится рев танковых двигателей и слова команд. Продолжая подыгрывать себе то «в белку», то «в дятла», двигаясь вдоль «колючки», обнаружил замаскированную зенитную установку. И наконец, пожалуй, самая важная находка: на полозьях макет танка из дерева, жести и резины, в кустах замаскированные лебедки, которые с помощью тросов таскают по полю подобные деревянно-резиново-жестяные «танки».
Значит так. Снаружи объект охраняется патрулями, мотоциклетными и пешими. Внутри часовые. «Следит» один танк, который постоянно разъезжает по проселкам, выходящим из леса к шоссе, и создает видимость многих и свежих следов. В лесу до двадцати пяти – тридцати макетов танков, изготовленных из жести, дерева и резины. Передвижение макетов осуществляется на тросах с помощью замаскированных лебедок. Шумы имитируются радиоусилителями с большими репродукторами, смонтированными на автофургонах. По периметру – замаскированные зенитные установки. На случай налета советской авиации.
Приманка.
С этим разобрался. Теперь, легенда. В лес углубился – живот прихватило. По лесу шел – дятла видел. Или белку. А могли они быть здесь при таком шуме? Можно сказать, в крайнем случае, что показалось… Нет, «показалось» говорить не стоит, подозрение может быть. Беличьи следы действительно есть, но не свежие… И дятлова «кузница» – вон, под сухостоиной сколько шелухи от еловых шишек. Ага: увидел следы, увидел «кузницу», решил поискать. А «колючка»… Он за нее не лез. Нельзя так нельзя. Осталось подтвердить расстройство желудка. Снял штаны, присел и долго тужился, пока выдавил из себя два маленьких комочка. С полуголодного житья и то хорошо. Натянул штаны, но мешало что-то, жгло, чесалось и саднило. Приспустил штаны, оторвал из сложенной блокнотиком газеты прямоугольник и приложил, а потереть – больно. На бумаге полукружием отпечаталось яркое алое пятно. Кровь. У него такого давно уже не было, с весны. А в Ленинграде почти все маялись подобной хворобой от мякинного хлеба и других составляющих блокадного пайка. Взял в руку немного снежку, растер между ладонями, растопил и снежной кашицей обмыл зудящее место. Передернулся от холода, но было ради чего потерпеть, жжение и зуд поутихли. Застегнулся.
Дело сделано. Пора уходить. Вышел на дорогу, приостановился, сбил острием лыжной палки натоптанную под пяткой наледь, наклонился, выскреб снег из-под подошв, поправил крепления и уже собрался выпрямиться и оттолкнуться палками, как одернула резкая команда:
– Хальт!
Микко вздрогнул, оборотил голову. И уткнулся лбом в ствол автомата. В мозгу зачем-то четко отпечаталось: «Приклад деревянный, магазин сбоку. МП-28. Калибр 9 миллиметров, патрон парабеллум, в рожке 30 патронов».
Черный зрачок ствола гипнотизировал, притягивал, заслонял собой фашиста. Его в первые секунды Микко просто не видел. С усилием оторвал взгляд от глазка смерти и перевел на его владельца. Немец как немец. Крепкий, светлоглазый, губы тонкие, как две параллельные линии, укутан, ноги в огромных серых бахилах, хотя и не такой уж сильный мороз. Взгляд подозрительный, въедливый.
– Хювяя пяйвя. Хлебушка или чего-нибудь поесть не найдется? Или кипятку, сухари размочить? – Микко протянул руку к своей торбе, чтобы показать в подтверждение сказанного: не врет он, вот же они, сухари.
– Хальт! – резче скомандовал фашист. – Хенде хох!
Микко поднял руки. Немец, не убирая ствола от его головы, левой рукой ощупал сумку и одежду мальчика.
– Керт! Ком![26]
– Я сирота, родители без вести пропали…
– Штиль! Нихт шпрехен![27] – больно ткнул стволом под ребра.
Тут не попререкаешься. Микко покорно исполнил волю конвоира.
В блиндаже, куда солдат привел Микко, были еще четверо: два солдата, обер-ефрейтор и гауптман. При взгляде на гауптмана у Микко захолодело под ложечкой: высокий, подтянутый, глядит кочетом, лицо кверху и книзу немного сужено, будто ромб с обрезанными вершинами, волосы короткие зачесаны назад, глубокие залысины, русые с рыжинкой усы – это был тот самый офицер, что отлупил его прутом возле моста. Гауптман внимательно, изучающе осмотрел мальчика. К счастью, не узнал.
Есть люди, которые запоминаются с первого, даже самого короткого знакомства. Они не обязательно красивы лицом и статны телом, и не уродливы, нередко по внешности обычные середняки, но есть в них что-то неведомое и необъяснимое, что принуждает запоминать их надолго, а может быть, на всю жизнь.
Есть и их антиподы, которые более или менее запоминаются только после нескольких встреч. К последним относился Микко.
Взрослые, когда он заходил к соученикам или к товарищам по играм, пока запомнят, несколько раз переспросят, где он живет, и кто его родители, потом путали имя и называли другими именами, чаще всего Ваней. Ребята, особенно старшие, которых он после нескольких дней знакомства начинал считать едва ли не друзьями и уж совершенно точно – хорошими знакомыми, при следующей встрече спрашивали, как его зовут. Микко болезненно реагировал на подобные ситуации, это обижало его. Но только став разведчиком, увидел, что для него это благо – его не запоминали, и следовательно, он вызывал меньше подозрений. Возможно, это не раз спасало ему жизнь, но как тут проверишь.
Гауптман придирчиво посмотрел в глаза. Микко взглянул в ответ насколько мог спокойно и доверчиво: он пришел с чистой совестью к добрым людям за помощью, и бояться ему нечего.
Поклонился и поздоровался:
– Huvaa paivaa, herra upseeri. Hyvaa paivaa, hyvat herrat[28].
Немец спросил еще что-то, но Микко понял только два слова «военный объект». Развел руками, помотал головой:
– Я не понимаю по-немецки. Я сирота. У меня родители пропали без вести…
Гауптман что-то приказал солдатам, один взял винтовку, маузер-98, и вышел, другой подошел к Микко и жестами показал: раздевайся.
Микко снял торбу, посмотрел, куда бы положить ее, но подходящей мебели ему не предложили, положил на пол. Сверху пальто. Солдат жестом понудил: и свитер тоже. Снял свитер. И задержался, больше ничего снимать не стал. Солдат тщательно, но, отметил Микко, не профессионально ощупал пальто, обыскал самого мальчика. «Значит, не гестапо и не контрразведка, просто армейская охрана объекта. Уже легче». Содержимое торбы высыпал на ящик из-под снарядов. Куски свежего и подчерствевшего хлеба и жесткие сухари, вареная в мундире картошка, вяленый щуренок, два вареных яичка, завернутые в не новую, но чистую льняную тряпочку, обломанный столовый нож в берестяной трубочке, соль в пузырьке да спички. Вот и все богатство.
Гауптман задержал внимание на спичках:
– Диверсант?
– Зима, холодно. – Микко съежился, обхватил плечи ладошками, простенькой пантомимой изобразил, как холодно, потом показал, будто греет руки над маленьким костерком.
– Яволь, – согласился офицер.
Образовалась некоторая пауза. Воспользовавшись ею, Микко постарался оценить обстановку. Пока, похоже, ничего опасного. Лишь бы не вспомнил его офицер, да не отправили бы в гестапо. Объяснения, почему сворачивал с дороги, есть, пусть проверят и убедятся. Итак, ситуация складывается такая… А Валерий Борисович всегда учил: как только возникают сложности, постарайся выделить суть, схему сложившейся ситуации и смотреть на нее не изнутри – тут начнут одолевать эмоции, а извне, как бы снаружи, будто не с тобой это происходит, а с неким другим мальчиком. Тогда оценка будет более объективная. Значит, ситуация такая: идет сирота от одних родственников к другим, его военные остановили и решили проверить. Что ж, обязанности у них такие…
Ноги вянут, с самого утра на ногах. Посидеть бы, немножко отдохнуть. Но фашист не предлагает, а самому лучше не просить, не показывать слабости. Может истолковать совершенно превратно: виноват, попался, со страху ноги не держат.
В блиндаж возвратился солдат, привел с собой человека в штатском. По внешности Микко определил – карел. Солдат прошел и оперся прикладом винтовки о ящик, на котором лежало содержимое сумки. Гауптман предложил штатскому табуретку и задал вопрос.
– Господин офицер спрашивает, кто ты такой и что делал в расположении германских войск?
Микко назвал себя, вкратце изложил свою легенду, опустив переход линии фронта, встречу с солдатами-ремонтниками и жительство свое в Киеромяки, и завершил ответ: